Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2013
Елена Касьян родилась и живет во Львове. По образованию режиссер. Автор сборника стихов и короткой прозы. Печатается в периодических и интернет-изданиях.
Елена КАСЬЯН
Сочиняя мир…
* * *
И ничего не
остается, кроме жить,
месить
пространство, вычитать минуты
и так прощаться с
близкими, как будто
выходишь на
площадку покурить.
И сочиняя мир из
ничего,
и став от боли даже
ниже ростом,
опять живешь среди
чужих и взрослых,
как посреди
сиротства своего.
Но там внутри, на
самой глубине,
за самой хрупкой
тонкой перепонкой
твоя любовь
испуганным ребенком
уже устала плакать
обо мне.
И в этот сад, и в
этот рай кромешный,
где так легко друг
друга не узнать,
где никого – ни
после нас, ни между,
я в сотый раз иду
тебя искать.
* * *
Еще немного – и
забыть о лете,
Бумажным змеем
выпустить из рук.
И жухнет лист, и мы
уже не дети,
И нас не мамы будят
поутру.
Приходит осень
ровно на три такта,
И мы, конечно,
знаем наперед,
Что все случится
так-то или так-то,
Что поболит немного
и пройдет.
И заострится зрение
и чувство,
И можно снова
видеть, уходя,
Как белый свет,
отстиранный до хруста,
Глядится в окна,
влажный от дождя.
И эта нежность,
глупая, смешная,
Берет за горло, как
за рукоять,
И никогда уже не
отпускает.
И только так и
может удержать.
* * *
И ходить учили, и
есть, и спать,
а стареть никто не
учил.
Показали буквы
писать в тетрадь,
передали чернил.
По тебе печалилась,
как могла,
по тебе старела к
утру.
Не поднять руки
в пустоту строки,
ночь полощется на
ветру.
У тебя – то яшма, а
то янтарь,
у меня – дуда и
сума.
Мой пресветлый
князь, мой безродный царь,
где б сойти с ума?
Где слететь с
подножки, сорваться в бег,
где бы выдохнуть
все слова?
Чтобы ветер стих,
чтоб родился стих,
чтобы ты меня
целовал.
Оторвется с ветки
моя душа,
глупым яблоком
наливным,
если снега белого
накрошат,
значит, буду под
ним.
Разучусь и стареть,
и ходить, и спать,
а тебя мне все нет
и нет…
Но легка рука,
и черна строка
проступает сквозь
снег.
* * *
Свет мой, смотри, у
моей души
прямо по краю
расходятся швы,
видишь, прорехи
стынут.
Это так страшно –
проснуться живым,
тело баюкать,
склоняясь над ним,
мучиться, что
отнимут.
Свет мой, останься
еще чуть-чуть,
ветер отчаянно
ломится в грудь,
сердце внутри
полощет.
Глупое сердце сдали
внаем,
как мы с тобой
помещаемся в нем,
как мы там делим
площадь?
Марфа Петровна из
двадцать седьмой
снова в глазок
наблюдает за мной –
память свою
волнует.
Жил в ее сердце
когда-то давно
Митенька… но
отселился в окно.
Площадь теперь
пустует.
Тонкая лодочка в
небе плывет,
Митеньку долго
везет и везет –
ни суеты, ни
трагизма…
Марфе Петровне
печально одной,
сядет и пишет
артрозной рукой
длинные нежные
письма.
Свет мой, такое
безлюдье внутри,
хоть приходи и что
хочешь бери,
не возвращай
обратно.
Я пропишу тебя в
сердце моем,
а как уеду,
останешься в нем.
Будь там
поаккуратней…
* * *
Когда багульник
зацветает вспять
Болотным утром
вглубь пустого сада,
Не шевелись, любовь
моя, не надо,
Я не могу тебя с
собой забрать.
Коль скоро сон
осыплется пыльцой
И дышит ночь,
дурманяще и густо,
Не приходи в
сознание и чувство –
Я не могу забрать
тебя с собой.
Сквозь этот сад,
сквозь этот белый дым,
Где ни вдохнуть, ни
охнуть, ни ответить,
Летит пчела к последнему
соцветью.
Бежим со мной,
любовь моя, бежим.
За нами пробивается
листва,
Рассвет уже лакает
сумрак ночи.
Возьми себе на
память что захочешь,
Но не слова, но
только не слова…
* * *
На белом свете и
зима бела,
(и разве важно, что
там, в междустрочье).
Вот человек встает
из-за стола,
к окну подходит, а
смотреть не хочет.
Он знает дом
напротив, знает сквер,
машины на обочине,
парадный,
он знает, что
соседский фокстерьер
гуляет в это время.
И досадно,
что ничего не
скрасила зима,
не обманула и не удивила,
а только чуть
пространство забелила
и, слава богу, не
свела с ума.
А потому, пожалуй,
повезло
и можно жить
неспешно и подробно…
И так стоит,
упершись лбом в стекло,
и так стоит,
упершись сердцем в ребра.
И снег идет, во всю
собачью прыть
несется пес, играют
дети в сквере…
И в дверь звонят, и
надо бы открыть.
А он стоит и не
подходит к двери.