Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2013
ПУБЛИЦИСТИКА И ОЧЕРКИ
Илья Смирнов – историк и публицист. С начала 80-х гг. редактировал самиздат (журналы «Зеркало», «Ухо», «Урлайт»). Автор книг об истории русского рока (и не только): «Время колокольчиков» (1994), «Прекрасный дилетант» (1999), «Либерастия» (2000), «Регрессанс» (2011). До недавнего времени выступал в качестве рецензента гуманитарной литературы в программе «Российский час. Поверх барьеров» радиостанции «Свобода». Постоянный автор журнала «Скепсис».
Илья СМИРНОВ
Старческий маразм левизны
Кто такие левые и чем они отличаются от правых?
Слева – равенство. Справа – привилегии. Слева – демократизм. Справа – элитарный ритуал. Слева – солидарность. Справа – все для себя, любимого.
Левые традиционно выступали на стороне трудящегося большинства против тех, у кого деньги и власть. В экономике левый идеал – коллективная собственность. Как правило, они с уважением относились и к мелкой собственности крестьянина или ремесленника, создаваемой собственным трудом.
Представляя людей, не избалованных жизнью, левые охотнее смотрели в будущее, чем в прошлое, и связывали свои надежды с решительными переменами в интересах большинства, с социальной революцией и научно-техническим прогрессом.
Левые были разные. Анархисты, синдикалисты, религиозные, безбожные, миролюбивые, до зубов вооруженные. В ХХ веке самым ярким и мощным проявлением левизны стало коммунистическое движение. И временами казалось, что оно вот-вот объединит под красными знаменами весь мир. Но к концу столетия коммунисты потерпели сокрушительное поражение. Во всей мировой истории трудно найти пример сопоставимой катастрофы – экономической, политической, интеллектуальной и нравственной одновременно, разразившейся так стремительно и на таких необозримых пространствах.
Можно, конечно, пытаться преуменьшить масштабы поражения, рассуждая о том, что предпосылки его созревали десятилетиями, что КПСС давно уже была коммунистической только по названию и в СССР левыми являлись скорее диссиденты, выступавшие против привилегий номенклатуры. Можно ссылаться на Китай, до сих пор сохранивший верность красному знамени при высочайших темпах экономического роста. Все это верно, но в данном контексте это «сахарная водица для страдающих половым (и политическим) бессилием». Если какой-то идее так дружно и закономерно изменяют ее отборные носители, наверное, что-то не в порядке с самой идеей. Что касается китайских коммунистов, они сохранили власть и авторитет как раз постольку, поскольку сами приняли рыночные, капиталистические правила игры.
При этом последователи К. Маркса и Э. Че Гевары не исчезли с поверхности планеты раз и навсегда, как динозавры. Соответствующие идеи продолжают существовать и даже развиваться где-то на обочине истории. Я имею в виду, естественно, не тех, кто использует кумачовые полотнища как драпировку для правой (и ультраправой) политики. Во Франции долго конкурировали монархисты разных цветов: одни за старших Бурбонов, другие за Орлеанскую династию, третьи за Бонапартов. Так и наши сегодняшние сталинисты – никакое не социалистическое движение, а один из вариантов самодержавной реакции наряду с традиционным, черносотенным монархизмом. Но кроме мастеров политической мимикрии, встречаются и отдельные граждане, искренне преданные идеалам «свободы, равенства, братства». Парадоксальным образом в нашей стране именно крах КПСС освободил их от бюрократической цензуры. Впрочем, для большинства современных левых КПСС – история, вроде Куликовской битвы, сами они не успели вступить даже в пионерский отряд или октябрятскую звездочку. Вопрос в том, способно ли новое поколение извлечь уроки из опыта предшественников.
В результате краха коммунистического «проекта» глобальное равновесие резко сместилось вправо. И я бы не обольщался успехами левых (или считающихся таковыми) движений в некоторых странах третьего мира. Не имея за душой внятного мировоззрения, они быстро сползают либо в розовую либерастию, либо в национализм и «священную войну» с Америкой. Чем священнее эта война и чем циничнее выбор союзников (наркобизнес, аятоллы, кто угодно, лишь бы против США), тем привлекательнее может вдруг оказаться американский дракон на фоне таких ланселотов.
Лично мне хотелось бы, чтобы в Россию (и не только в Россию) все-таки вернулась мода на солидарность и справедливость. Во-первых, потому что от резкого нарушения общественного равновесия никому не будет добра. Во-вторых, и по образу жизни, и по убеждениям автор этих строк принадлежит именно к левым. Я искренне не понимаю, чем финансовый спекулянт отличается в лучшую сторону от карточного шулера и как можно недоплачивать рабочим за тяжелый труд, чтобы потом на сэкономленные средства финансировать «светскую жизнь».
Но надеюсь, что некоторая личная заинтересованность не помешает мне быть объективным.
Начнем за здравие. Крупнейшим продолжателем марксистской традиции в отечественной историографии стал Ю.И. Семенов. Его книги я имел удовольствие представлять читателям (и слушателям) тех немногочисленных СМИ, в которых пока еще можно всерьез обсуждать общественные проблемы (см., например: Новая книга в контексте старых споров между «физиками» и «лириками»//Россия XXI, 2009, № 1).
Из круга идей, предложенных профессором Ю.И. Семеновым, нас сейчас будут интересовать две: 1) Понятие «социального организма» (взамен привычных «народ», «общество», «страна»); 2) Политархия – такой способ производства, при котором правящий класс совпадает с государственным аппаратом или, по крайней мере, с его ядром.
Кто мы: люди или кадавры, классово неудовлетворенные?
Если в аналогии «человеческое общество (состоящее из людей) – биологический организм (состоящий из клеток)» есть смысл, а само словосочетание «социальный организм» – не поэтическая метафора, а научное понятие, тогда из него с логической неизбежностью следует один простой вывод.
То, что объединяет нас – людей – в социальный организм, важнее и сильнее того, что нас разъединяет.
Ведь если в биологическом организме возникли антагонистические (то есть непримиримые) противоречия между органами и тканями, его срочно везут в реанимацию. И могут не успеть.
Подчеркиваю. Сказанное ни в коей мере не отменяет того эмпирического факта, что общество состоит из классов. А классы определяются объективно – через отношения к власти и собственности. У классов есть интересы, а взгляды, убеждения и даже художественные вкусы людей под эти интересы подстраиваются. И т.д. Проблема в другом. В том, что верный и трезвый подход был доведен в марксизме до абсурда. До полной потери не только здравого смысла, но и облика человеческого. Символический акт – убийство в 1918 году несчастных царских детей. Как историк я прекрасно понимаю, что войны, особенно гражданские, сопровождаются самыми страшными преступлениями, но показательно, что за все последующие семьдесят лет советские идеологи так и не дали этому конкретному злодейству никакой нравственной оценки. И до сих пор приходится встречать интеллигентных и вроде бы вменяемых людей, которые пытаются оправдать то, что оправдания не имеет. Если бы нечто подобное произошло в соседней квартире, мои собеседники, наверное, не стали бы искать «объективных причин», по которым маньяк, видите ли, просто не мог никого оставить в живых: уж если резать, так всех, не разбирая пола и возраста.
Потому что события в соседней квартире они будут оценивать как люди. А убийство Романовых – «с классовых позиций». Но ведь это не что иное, как зеркальное – левое отражение ультраправой реакции.
Отрицание общечеловеческой нравственности имело самые печальные последствия и для коммунистического движения в целом, и для конкретных коммунистов, а также членов их семей. Между тем с самого начала было очевидно, что это просто глупость, каждодневно опровергаемая практическим опытом. Классовые перегородки, точно так же как религиозные или национальные, «не доходят до неба». В противном случае люди нигде и никогда не могли бы договориться между собой. Однако мы успешно договариваемся. Католики с протестантами, китайцы с индийцами, рабочие с капиталистами. Значит, у высоких договаривающихся сторон есть общие базовые ценности. А конкретный человек вообще не приварен намертво к своей социальной группе. Наемный работник завтра станет предпринимателем или чиновником. Или наоборот. Более того. Усилием воли и разума человек может освободить сознание от установок, которые ему предписывает классовый интерес. Достаточно перелистать биографии знаменитых революционеров: многие, начиная с основоположников марксизма, по своему происхождению просто не имели права становиться революционерами.
Это политика. А наука по определению дело общечеловеческое, она не бывает пролетарской или буржуазной, так же как арийской или исламской. Если биология «православная», значит, это уже не биология. Что касается художников, то их высшее призвание в том и состоит, чтобы помочь человеку приподняться над нагромождениями временных и преходящих интересов.
И сегодня, наблюдая формирование «глобального социального сверхорганизма» (Семенов Ю.И. Философия истории. – М.: Старый сад, 1999), мы можем воспринимать этот процесс по-разному. Как убедительное подтверждение единства Homo sapiens. Или как аргумент в пользу развертывания очередного витка непримиримых противоречий, теперь уже под вывеской «глобальной классовой борьбы», в которой «антагонистами» будут целые «страны» (Ермолаев С. Левый поворот направо//Скепсис, 2008, № 5). Вообще-то, «страна», то есть ее население, состоит из разных классов и классовая борьба между странами – терминологическая бессмыслица. В театре абсурда разыгрывается новая редакция старой пьесы. Раньше она называлась «национально-освободительной», а положительным героем был людоед, который съел американского миссионера и продемонстрировал тем самым свою «социалистическую ориентацию». Теперь под бессмысленным лозунгом левые снова вступают в союз с самой черной реакцией (с иранскими аятоллами, с террористами в Сирии и в секторе Газа и пр.), чтобы вместе атаковать – что? Культуру и цивилизацию. Не конкретных виновников конкретных несправедливостей, а целые страны, причем именно те, где сегодня разрабатывают новые лекарства, снаряжают археологические экспедиции, снимают потрясающие фильмы о живой природе.
Кто нам это заменит? «Хезболла», что ли, обеспечит диабетиков и астматиков медикаментами? Сомалийские пираты полетят на Марс?
Не полетят. Там грабить некого.
Социализм реальный (и нереальный)
Что происходило повсюду, где удавалось революционным путем ниспровергнуть капиталистические отношения? Коллективную собственность довольно быстро брали под контроль чиновники, они и составляли правящий класс в обществе, которое Ю.И. Семенов назвал «новой» (по отношению к старой, древнеегипетского образца) или «индустриальной» политархией.
Такова на данный момент единственная реальная альтернатива капитализму слева. Все остальные – либо локальные (кибуцы), либо эфемерные (Гуляй-поле батьки Махно).
Правда, по ходу революционных преобразований трудящиеся добивались таких прав, которые прежняя элита вряд ли уступила бы по доброй воле (даже если бы самые лучшие проповедники вместо биржевых сводок каждый день читали ей Евангелие). Некоторые из этих прав чиновники потом отняли, некоторые нет. В СССР было, конечно, куда меньше социального неравенства, чем в его нынешних обломках. Привилегии брежневской номенклатуры (так возмущавшие советский народ) показались бы просто смешными любому персонажу с глянцевой страницы «светской жизни». Более того. Есть все основания полагать, что в тех странах, которые развивались мирно, народ все равно оказался в выигрыше от революционного движения. Ведь правящие классы, усвоив печальный опыт соседей, гораздо охотнее шли на уступки: лучше заранее поделиться, чем разделить судьбу помещиков и капиталистов в России. А глобальная конкуренция между «первым» (капиталистическим) и «вторым» (политарным) миром стимулировала не только безумную гонку вооружений и шпионские игры, но также социальный и научно-технический прогресс.
Все это серьезные аргументы в пользу так называемых «социалистических революций». И людей, которые их возглавили, нельзя задним числом обвинять в том, что они-де обманывали народ. Но сегодня, в начале XXI века, мы уже совершенно точно знаем, что социализм неизбежно сворачивается в канцелярию. Поставлены многочисленные эксперименты. Они очень дорого обошлись человечеству. И дали однозначный результат.
Какой из него следует вывод? Наверное, отложить в сторону гипотезы, не получившие экспериментального подтверждения. Не нравится капитализм? Вот его альтернатива. Давайте разберемся, какие варианты политархии нам предлагает история (они ведь тоже довольно разнообразны), какие возможны пути перехода, что мы выигрываем и что теряем на каждом из этих путей.
Это была бы честная политика.
Она не исключает теоретических дискуссий о том, как мог бы выглядеть «настоящий» социализм и почему он не получается. Возможно, причины коренятся в самой экономической базе, которую пытались подвести под новый строй.
Для историка-материалиста представляют интерес не формально-юридические, но в первую очередь реальные отношения собственности. Формальным собственником можно записать кого угодно, хоть мифологических персонажей. В Советском Союзе колхозы считались кооперативами, хотя на самом деле колхозник не имел практически никаких полномочий по управлению «своим» хозяйством. А ведь собственник – это тот, кто способен реально участвовать в принятии решений. К сожалению, трудно обеспечить такую возможность для всех членов многочисленного коллектива и чем он больше, тем трудней. Право собственности неизбежно перетекает от общего собрания (которого не дозовешься) в руки «лучших представителей». В работе об израильских кибуцах профессор Б.И. Дубсон показал, что это происходит даже в тепличных условиях, когда правительство не покушается на права коллектива (Кибуцы. Путешествие в светлое будущее и обратно. – М.: Крафт+, 2008). В условиях нетепличных процесс идет намного быстрее. Самоуправляющиеся предприятия не успели толком организоваться, а их уже поглотил бюрократический Левиафан. Что касается самого большого коллектива – гражданского, то его «общенародная» собственность достается чиновникам легко и непринужденно. Фокус-покус! – никто даже не заметил, в какой момент слуги народа обернулись корпорацией господ.
Таким образом, социалистический идеал если и может быть достигнут в принципе, то только через участие в управлении рядовых тружеников. То есть через демократию. Производственную и политическую (первая нежизнеспособна без второй). Именно таков был смысл лозунга «Социализм с человеческим лицом», воодушевлявшего перестройку на раннем этапе (до того, как цели и ценности «демократического движения» оказались подменены вульгарным антикоммунизмом в духе «Союза меча и орала»). Но намного дальше по «социалистическому пути» продвинулись некоторые небольшие европейские страны. Памятуя о том, что власть и собственность – две стороны одной медали, точнее монеты, нам следовало бы признать местное самоуправление на Западе одним из ценнейших источников практического опыта по построению социализма. Парадокс в том, что именно сейчас Объединенная Европа стремительно откатывается назад с достигнутых рубежей и левые не только не противятся, но наоборот, всячески приветствуют перераспределение власти в пользу брюссельской бюрократии.
Замечание по ходу дискуссии
Здесь внимательный читатель заметит: к «глобальной классовой борьбе» за социализм призывал сам же Ю.И. Семенов. Однако следует различать научные исследования и эмоциональные высказывания на злобу дня, на которые ученый имеет право как всякий живой человек. В данном же случае важно то, что концепция политархии опирается на широчайший круг источников. То есть на факты. А вот заявление об уничтожении капитализма (а когда он «будет уничтожен… начнется эпоха перехода к обществу принципиально иного типа – обществу без частной собственности и эксплуатации человека человеком» – Семенов Ю.И. Современный мир и основные тенденции его развития//Скепсис, 2008, № 5) – это благое пожелание. Оно опирается только на авторские симпатии-антипатии, да и с точки зрения формальной логики, прямо скажем, небезупречно. Если после уничтожения капитализма только «начнется процесс перехода к обществу без эксплуатации», значит, в переходный период должно существовать какое-то другое общество. Тоже эксплуататорское. Но не капиталистическое. Вопрос: какое? Выбор, предоставленный учебником истории, невелик. Так, может быть, лучше оставить капитализм?
Впрочем, было бы что оставлять…
Капитализм реальный (и нереальный)
Автора этих строк уже обвиняли в том, что в большой и вроде бы левой книжке «Либерастия» он ни разу не употребил слова «империализм». Действительно, я с большим недоверием отношусь к словам, которые из терминов превратились в ярлыки. И очень сомневаюсь в том, что на современном Западе господствует тот же самый строй и тот же самый класс, что и сто лет назад.
Не я один. В последнее время разные авторы с разных сторон приходят к мысли о том, что «глобальный социальный сверхорганизм», хоть и происходит из капитализма, но представляет собой нечто качественно новое.
Вот примеры: Потапов М.А., Салицкий А.И., Шахматов А.В. Возрождение Азии: горизонты модернизации. – М.: ТЕИС, 2008; Кургинян С.Е. На два фронта//Россия ХХI, 2002, № 3; Фурсов А.И. Накануне «бури тысячелетия». – HYPERLINK "http://www.moskvam.ru/2007/01/fursov.htm"http://www.moskvam.ru/2007/01/fursov.htm.
К сожалению, оказались безуспешными все мои попытки подвигнуть товарищей на обсуждение – хотя бы и критическое – такого рода концепций. Как будто самой темы не существует. Или она не представляет интереса. А интересно – что? Обличение злых «буржуев» и «попов» в формулировках, дословно заимствованных из публицистики ХIХ века?
Коммунисты когда-то уже поиграли со знаком равенства: раз фашизм происходит из капитализма, значит, между классическим капитализмом и фашистской диктатурой, между Черчиллем и Гитлером нет никакой разницы, а следовательно, ни в коем случае нельзя объединяться в антифашистские союзы с классово чуждыми либералами, социал-реформистами или христианами.
Левые «новые» и «старые»
Не так давно отмечали сорокалетие так называемой «молодежной революции». Своевременный юбилей. Ведь долгое время казалось, что романтические бунтари потерпели поражение, «Система» их раздавила. Но в начале ХХI века исследователи все чаще стали замечать, что несущие конструкции глобального миропорядка опираются как раз на баррикады «Парижской весны» (а вовсе не на «протестантскую этику»). В статье «Цветочки и ягодки» (Россия ХХI, 2008, № 3) автор этих строк поставил вопрос о том, каковы были реальные (а не рекламные) движущие силы «революции» 1968 г., ее цели и достижения. Главное завоевание состояло, по-моему, в том, что «отдыхающие третьей категории» не без проблем, но все-таки нашли общий язык с «отдыхающими высшей категории» (с финансово-бюрократической олигархией). На базе этого консенсуса и строится глобальный «дивный новый мир». Что касается «новых левых», то при всем разнообразии этого движения, точнее тусовки, есть определяющий признак, по которому всех их можно объединить и противопоставить «старым левым».
Старые, как умели, выражали интересы трудящихся. Новые нашли себе более «актуальную» и «креативную» социальную базу.
Историческое предательство пытаются оправдать по принципу «сами виноваты». Трудящиеся, дескать, «обуржуазились», стали «обывателями».
А кто такой обыватель? В советских газетах так обзывали две категории граждан. 1) Тупой эгоист, который где-то что-то подворовывал и на эти деньги скупал мебель, ковры, хрусталь, а также книги под цвет обоев. 2) Нормальный человек, который честно работал на благо страны и так же честно не понимал, почему великая держава не может угостить своих детишек бананами и вынуждает женщин стоять в унизительных очередях за элементарными предметами личной гигиены.
Услышав подобные вопросы, тогдашние пропагандисты (сами прекрасно обеспеченные благами буржуазной цивилизации) недовольно морщились: «Уйди, противный! Ты не советский человек, ты обыватель».
Современные левые могли бы, конечно, применить это бранное слово по назначению. Ведь действительно, в зоне «золотого миллиарда», включая Москву, расплодилось много сытых бездельников. Студенты несуществующих наук, специалисты несуществующих профессий (мерчендайзеры по франчайзингу, трансгендерные пиар-технологи и пр.), фальшивые беженцы, безработные на «мерседесах». Но ведь не для того марксизм разводили Маркузе и Альтюссером, чтобы оценивать общество объективно. Бездельники-то как раз и составили новый левый электорат. А те, кто продолжал работать, оказались врагами.
Почему? Потому, видите ли, что за свой труд (тяжелый и, как правило, высокопрофессиональный) они получают слишком много. И оказываются, таким образом, соучастниками эксплуататоров. Их союзниками в «глобальной классовой борьбе».
Но, во-первых, претензии следовало бы в первую очередь предъявить тем, кто много получает, вообще ничего не делая. Поинтересоваться, на какие шиши толпы гопников разъезжают по всему миру, чтобы во время антиглобалистских акций бить окна и поджигать чужие авто. Во-вторых, довольно странно упрекать рабочего человека в том, что он в борьбе за свои права добился чего-то реального. Не нужно было добиваться?
И если уж выбирать: дотация для фермера или пособие для гопника, я лично выбираю первое. Современные европейские левые моего выбора не поймут. И не только маргиналы, воспетые в книге Ольги Аксютиной «Если я не могу танцевать, это не моя революция», но и вполне респектабельные депутаты ( HYPERLINK "см.:" см.: Смирнов И. Экстрасенс в Европарламенте. – HYPERLINK "http://scepsis.ru/library/id_906.html"http://scepsis.ru/library/id_906.html).
Следите за логикой. Они хотят лишить европейских фермеров дотаций не корысти ради, а токмо волею высоких интернациональных чувств. Ведь третий мир не в силах конкурировать с высокотехнологичным сельским хозяйством Западной Европы. Как благородно! Атмосферу общего умиления разрушает неполиткорректный вопрос из зала: «Господа, а после того, как разорившийся фермер переедет в город, за чей счет вы будете его там содержать? Не за счет ли третьего мира?»
А потом еще удивляются, почему трудящиеся голосовали за правые и ультраправые партии.
Обыватели, что с них возьмешь…
Ультраканализация
Ярче всего снобизм и барское высокомерие проявляются в искусстве (на то оно и искусство, чтобы отражать действительность в эмоционально окрашенных образах).
Вот уважаемый Александр Тарасов посетовал на отсутствие в России левого кино (HYPERLINK "http://scepsis.ru/library/id_2604.html"http://scepsis.ru/library/id_2604.html). А как насчет левого театра или, например, литературы? Примерно так же.
Даже в рок-музыке, которой вроде бы сам бог велел быть независимой и оппозиционной, первые лица – Б. Гребенщиков, К. Кинчев, Ю. Шевчук – представители вовсе не левого, а скорее право-религиозного направления. Почему? Да потому что потенциальные конкуренты слева не утруждают себя написанием песен, которые могли бы тронуть человеческую душу. Да еще и подводят теоретическую базу под свою профнепригодность. Им в субкультурном лягушатнике комфортно.
Заметьте, что и на профильные для левых социальные вопросы тоже отвечают, как умеют, все те же носители «религиозных предрассудков». Согласно передовой теории, им полагалось бы уже давно «отжить». А они не только живы, но еще и очень популярны. Обиженные левые в ответ изощряются в презрительных откликах на все, что смотрят, слушают и читают люди. Это, дескать, «массовая культура», «коммерция», «Голливуд». Слово «Голливуд» употребляют как ругательство, хотя там, наряду с заведомым суррогатом, производят и качественные, порою просто выдающиеся фильмы. А главное – было бы с чем сравнивать.
Сравнить попробовала М.А. Тимашева по итогам очередного «Кинотавра», и с ней трудно не согласиться: «…те самые простые люди, которые действительно плохо живут и тяжело работают совсем за другие деньги – не те, которые вертятся в кино- и шоу-бизнесе (в Сочи медсестре платят 5 тысяч рублей в месяц), – так вот, они почему-то не хотят признавать “реальную жизнь” фестивальных киноэкранов своей. Они предпочитают другое кино. Такое, в котором есть внятная история, человеческие чувства, ясная позиция и герои, которым можно сопереживать. Аудитория “Властелина колец” во много раз больше, чем у всего “артхауса”, вместе взятого. И в этом зрительском выборе – наша общая надежда на то, что в большой “артхаус” не превратится реальная жизнь на планете Земля».
Высокомерно-презрительное отношение к культуре масс легко переносится левыми эстетами на сами массы, то есть на окружающих людей – «неразвитых обывателей». То ли дело мы (полтора тусовщика!) – сложные, продвинутые, насмотренные. Но это позиция барчука, а никак не революционера.
Как справедливо отмечал профессор В.Г. Арсланов, «обыкновенные люди ведут борьбу за выживание, рожают и выращивают детей, своим честным и тяжелым трудом производят реальные материальные ценности. Тогда как представители “благородного сознания”… нередко производят ложные духовные ценности, живут явным или тщательно замаскированным обманом народа».
Поскольку претензии на революционность не позволяют полностью отгородиться от мира, краснознаменный барчук вынужден искать в новостях культуры что-то свое. И находит. Начинаются левые реверансы перед Л. фон Триером, перед Р. Докинзом, перед ассортиментом таких фирм, как «Ультракультура» или галерея Гельмана.
Опять же следите за логикой. Разве эксплуататоры – не люди? Следовательно, человеконенавистническая графомания направлена против эксплуататоров. Значит, это и есть революционное искусство.
«Гуманизм был признан элементом буржуазного общества, которое со своим идеализмом привело к фашизму. А значит, этот ложный гуманизм надо критиковать, значит, мы не можем полагаться на человека… Марксизм 1960-х Альтюссера и его учеников, Фуко и Делеза, был связан с идеей, что современность должна все больше идти к дегуманизации, к десубъективации… Человек – это классический искусственный конструкт, созданный религией, метафизикой» (Кети Чухров//Театр, 2012, № 8).
А то, что сами эксплуататоры с удовольствием заказывают и оплачивают подобную продукцию, можно и не замечать.
На почве «постгуманизма» левые модники смыкаются с финансово-бюрократической олигархией, причем с самыми реакционными ее группировками. «Союз боярства и урлы против третьего сословия» (копирайт: Кормильцев И., 1989) получает теоретическое обоснование и эстетическое оформление.
В чужом пиру объедки
В Западной Европе рассказывают такой анекдот.
Три признака левизны: паранджа, антисемитизм, гей-парад.
Согласитесь, ни один из этих атрибутов не имеет прямого отношения к борьбе за права трудящихся.
Под родными осинами происходит примерно то же самое. Не я первый обратил внимание на то, что в КПРФ от коммунизма остались упаковочные ткани красного цвета, а по сути это право-консервативная партия с заметным креном в национализм. От швейцарской народной партии она отличается лишь общей вялостью и пассивностью. Как я уже отмечал в самом начале, современный сталинизм – просто разновидность монархизма. Надклассовая и надпартийная социальная демагогия у них очень похожи.
Но товарищи, которые охотно критикуют Г.А. Зюганова слева за национализм и сталинизм, в собственном глазу не замечают ничего лишнего.
Например, такой известный обличитель КПРФ, как Б.Ю. Кагарлицкий, не просто приветствовал натовскую операцию в Ливии, но объявил ее «революцией», а тамошних «крыс» (террористов и наемников, наводивших иностранные бомбардировщики на свою родную страну) сравнил с Чапаевым: «Именно эти африканские Чапаевы и ливийские Махно со своими джипами-тачанками решили судьбу войны… Они смогли преодолеть племенные и клановые различия, впрочем, уже размытые процессами модернизации, объединив людей совместной борьбой, создали условия для революции, которая самым радикальным образом трансформирует снизу характер ливийского и африканского общества. Оружие теперь в руках народа, а политика – в руках полевых командиров, из этого народа вышедших. Мы еще не знаем их имен, но это говорит лишь о нашем невежестве».
По сравнению с унылыми бюрократами из КПРФ автор процитированных пламенных строк ничуть не более самостоятелен в своей идейной ориентации. Он тоже пытается продать в красной упаковке нечто чужое и постороннее. Не то же самое, что Зюганов. Но ничуть не более полезное и прогрессивное. Подобное мировоззрение лучше всего описывается неологизмом «либерастия» (мы предложили его несколько лет назад специально для того, чтобы не обижать понапрасну основоположников классического либерализма). Дрейф не-капээрэфовских левых в этом направлении проявляется даже в лексике. Соответствующие ресурсы в Сети и печатная продукция безнадежно замусорены пропагандистским фастфудом с кухни тех самых политиков, против которых якобы ведется борьба. «Толерантность», «стигматизация», «постиндустриальный», «средний класс» – причем, заметьте, словосочетание это употребляется не как условное обозначение слоев с промежуточным уровнем достатка, но в прямом смысле, это якобы настоящий класс! – «гомофобия», «гендеры», «идентичности» и пр., вплоть до того, что коммунисты не стесняются использовать в своем полемическом обиходе ругательства, специально придуманные богатыми бездельниками, чтобы оскорбить трудящееся простонародье. Например, американское «реднек» (человек, работавший на солнце и характерным образом обгоревший).
Перемешав это все с ультрареволюционными абстракциями, мы получаем «характерный “левый” псевдонаучный жаргон» (Максим Кантор). «Важная тема в постмарксистской теории постопераизма – совершить исход из капиталистического производства представителей нематериального труда» и т.п. погонными километрами бессмысленных «дискурсов» непонятно о чем.
Ловким движением руки понятие эксплуатации трудящихся переформатируется в «дискриминацию меньшинств», а борьба за достойную заработную плату подменяется очередью за пособиями.
Как и положено в постмодернистской мусорной куче, крайний догматизм легко и непринужденно сочетается с беспринципностью, иконы и ритуальные цитаты Ленина – с неукоснительной готовностью брать на вооружение все, что спускается сверху официальной социологией, культурологией, «экономикс» и прочими пропагандистскими тенями наук.
«Левый идеолог – привычный коверный. Рыжего выпускают между серьезными номерами, чтобы он всех смешил, пока акробаты и дрессировщики готовятся к выходу. Завтра, вероятно, война, крах экономики, мобилизация – а пока левый идеолог выкинет антраша; он ничего не объяснит, но рассмешит. Левая идея – это интеллигентный бренд, наподобие “Дольче и Габбана” или ресторана “Жан Жак”, – это приятно, бессмысленно, и все знакомые покупают, в интерьере отлично смотрится… Левая задача – получить гранты от буржуев и вписаться в модный дискурс…» (Максим Кантор. Справа налево).
В сущности, о том же самом (только со знаком плюс) оповещает Россию Кети Чухров, представленная как левый философ из соответствующего института РАН: «Там (на Западе. – И.С.) гомосексуализм не считается болезнью, поэтому не надо героически изображать трансгрессию, чтобы доказать, что это не субкультура, а нормальная часть общества. А у нас общество, действительно, надо либерализовать».
Вот какая почетная задача поставлена перед левыми.
Душу брось да растопчи
Отдельную болезненную тему составляет так называемый «антиклерикализм».
Прошу понимать правильно. Нет и не может быть никакой «толерантности» к невежественным вторжениям в науку и образование со стороны идеологических работников (в рясах или костюмах – все равно). Нет и не может быть «толерантности» к попыткам запихнуть людей обратно в Средние века.
Но странно, если в порядке сопротивления из дюжины средневековых дисциплин выбирается в качестве боксерской груши один Закон Божий. Разве философия в ее нынешнем виде намного содержательнее и более достойна финансирования из казны? Конечно, богословская кафедра в МИФИ – театр абсурда. Но посмотрите на сайте МГУ: что там пооткрывали с начала 90-х.
Это – сугубо светское – неужели лучше? Научнее, чем теология?
Нас пытаются убедить, что традиционные религии – главный, если не единственный источник мракобесия и реакции, причем не в Тегеране и Бенгази, а в Лондоне и Москве.
Зачем это внушается? Кому выгодно?
Оффшорные глобализаторы уничтожают все то, что мешает превращению хомо сапиенс в недифференцированную биомассу: они не признают государственный суверенитет и взламывают границы; втаптывают художественные ценности в «актуальное искусство»; с помощью ювенальной инквизиции рушат семью. Церковь заняла место в их расстрельном списке буквально через запятую с профсоюзом.
Вне зависимости от того, насколько плохи сами попы (наверное, разные – по-разному), неприлично и негигиенично объединяться с теми, кто атакует церковь СПРАВА, с человеконенавистнических и просто фашистских позиций. Последнее – не полемическое преувеличение. Так называемое «биологизаторство» (человек = животное), весьма популярное среди профессиональных и полупрофессиональных борцов с религией, – готовый теоретический фундамент под Четвертый рейх.
За красным восходом оранжевый закат
С декабря 2011 года в России развернулось «движение против путинского режима», примечательное некоторыми особенностями. Полнейшее отсутствие предложений хоть по какому-нибудь вопросу, касающемуся реальной жизни людей. Только на десятый (!) месяц в резолюцию вписали несколько общих слов на «социальные» темы – «значительное повышение расходов на образование»,etc. – причем сделано это было явно наспех и левой ногой через правое ухо.
Во главе «оппозиционного движения» выступили люди, процветавшие при том самом режиме, который они взялись ниспровергать. Главными «коллективными пропагандистами, агитаторами и организаторами» (по В.И. Ленину) оказались газпромовское (т.е. государственное) радио и газета, принадлежащая путинскому сослуживцу по госбезопасности, которого назначили миллиардером. Территориально протесты были сосредоточены в Москве – городе, который живет за счет бюрократической ренты со всей России и рабского труда гастарбайтеров. Классовая сущность несостоявшейся «цветной революции» в РФ была с самого начала очевидна, да она особенно и не скрывалась: «Образованный, обеспеченный, молодой “креативный класс”, занятый в масскультурном, досуговом, рекламном, медийном и т.п. бизнесе и имеющий к власти претензии скорее эстетические и вкусовые, чем какие-либо иные. Эта власть для него анонимная, серая, непродвинутая… Он до сих пор тайно презирает как экономически ущемленные массы, так и экономически заостренные требования…»(Екатерина Деготь. HYPERLINK "http://friday.vedomosti.ru/article/2012/02/24/18299"http://friday.vedomosti.ru/article/2012/02/24/18299).
Но наши левые умудрились вляпаться еще и в это. И даже те, которые не вляпались, нашли себе не менее «креативную» антиоранжевую компанию в лице А. Дугина, А. Проханова и Н. Старикова.
Опрашивая краснознаменных участников белоленточных митингов, я получил только один внятный ответ на вопрос «зачем». И он стоит того, чтобы запечатлеть его для истории.
«Нужно поддерживать заведомых провокаторов, потому что они (в отличие от Путина) быстро и гарантированно доведут население до ручки, приблизив тем самым светлый час социалистической революции».
Мораль здесь хромает на обе ноги, но определенная логика присутствует. К сожалению, большинство моих собеседников отделывались заклинаниями про «тирана» и «общедемократическое движение» (что демократического в Навальном – бог весть), из чего я сделал вывод: диванные партии, неспособные самостоятельно организовать сколько-нибудь заметной манифестации, радостно встраиваются в хвост чужой. Все равно какой, лишь бы чувствовать себя причастными большой политике.
Это не ошибка, не случайная потеря ориентации на городских улицах, но неизбежное практическое следствие беспринципного дрейфа в теории. Последний штрих, который поможет понять суть происходящего: попытки разных левых объединений выработать оппозиционную программу по одному из самых острых социальных вопросов – по образованию. Почему мы берем для примера именно эту отрасль? Потому что она обращена в будущее. А так называемые «образовательные реформы» с 1991 г. носили демонстративно реакционный и разрушительный характер, при Путине ельцинская политика не претерпела изменений, и в борьбе против нее левым сам бог велел опираться на базовые принципы советского просвещения.
Но по этому простому пути не пошли ни «советские патриоты» из КПРФ, ни их конкуренты из «внесистемной оппозиции». На первый план был выдвинут жупел «коммерциализации» – дескать, именно в ней главная опасность, злые капиталисты хотят сэкономить на образовании. Между тем «свободная школа», где детей простонародья ничему не учат, чтобы не травмировать их «идентичности», на Западе строго бесплатная, а отечественные «реформаторы» берут пример именно с нее. Если старшеклассников освобождают от «лишних» химии, биологии или сочинений по литературе, это делается не для того, чтобы выгнать их на рынок рабочей силы. Сейчас школьника никто в шахту не пошлет. Он отсидит за партой положенные часы и годы, и даже не десять лет, как в СССР, а одиннадцать или даже двенадцать. Только потратит это время не на изучение наук, а на «интегративную» и «модульную» ахинею.
Что касается высшего образования, в его структуре произошли принципиальные изменения. Не понимая этого или, точнее, не желая понимать, коммунисты выдвинули такую, с позволения сказать, программу: «Мы вернем народу величайшее завоевание советской власти – всеобщее бесплатное образование. Государственные расходы на него вырастут с 4% до 8-10% от ВВП… Студенческие стипендии увеличатся, расширится число их получателей. Расходы на эти цели с 1 сентября 2012 года удвоятся, после чего размер стипендий станет индексироваться ежегодно».
Как водится в «постиндустриальном дискурсе», весь смысл требований сводится к перераспределению денег из бюджетной кормушки. Но при этом не оговорено, о каких именно «студентах» речь. О тех, кто обучается на врача, биохимика, на строителя мостов? Или же о будущих политологах и мерчендайзерах по франчайзингу? Сама подобная постановка вопроса табуирована. Ведь «в западных странах прекрасно понимают: если хочешь войти в информационное общество, то образование должно быть доступно максимальному количеству людей. Всем, кто хочет и может его получить» (О.Н. Смолин).
«А где вы видели, чтобы все работали по специальности? Хорошие вузы не готовят людей определенной специальности… В Европе считается плюсом для вуза, если выпускник устроился не по специальности… Нужно резко увеличить бюджетное финансирование высшего образования при одновременной максимальной свободе работать с этими деньгами» (Б.Ю. Кагарлицкий).
Таким образом, молодой человек из бедной семьи, вынужденный после школы (или армии) работать, должен будет выложить еще больше денег, чтобы через свои налоги оплачивать досуг обеспеченного сверстника, его стипендии и льготные проездные. Вне зависимости от того, учится ли тот чему-то полезному. И без каких бы то ни было ответных обязательств с его стороны.
Ведь бесплатное высшее образование – конституционное право. Соответственно, содержать будущего биржевого маклера или политтехнолога – конституционный долг трудящегося гражданина РФ.
Это даже не неолиберализм – неофеодализм какой-то.
Случайно такие вещи не делаются. Наши замечательные левые уверенно и последовательно выражают вполне определенный классовый интерес.
Левое движение не извлекло серьезных уроков из опыта ХХ столетия, а в ХХI-м просто вырождается из великой (при всех ее заблуждениях) революционной культуры в субкультуру, причем даже не оппозиционную, а вполне приемлемую для хозяев глобального миропорядка (как бы он ни назывался).
Возможно, этот вывод покажется слишком резким. Я с удовольствием услышал бы опровержение: что есть много таких левых, которые представляют подлинную культуру, без уничижительных приставок. Они не требуют от казны денег на содержание бездельников, не сочувствуют ХАМАСу в борьбе с «сионистами», не считают эксгибиционизм жанром изобразительного искусства, а педерастию – «разновидностью нормы».
Но если нормальные левые действительно существуют, им следовало бы для начала как-то отделить себя от вышеперечисленного. А потом произвести глубокую теоретическую перезагрузку. Не по поверхности, а по существу.
Не получится? Не захочется? Что ж, значит, эта страница всемирной истории перевернута безвозвратно и вся ее атрибутика (знамена, портреты и лозунги) должна занять место «в музее древностей, рядом с прялкой и с бронзовым топором».
Red-neck (буквально – «красная шея») – презрительное прозвище сельхозрабочих в США (англ.).