Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2013
– Будет дождь, и сильный, – сказала Елена Оттобальдовна, – а ты наприглашал гостей. Как они доберутся, а главное – как выберутся обратно из наших райских кущ?
– А, мама, ну что ты беспокоишься за моих гостей… да пусть хоть гроза! Барону не впервой, а Надежда Яковлевна живет в седьмом корпусе – просто рядом. Остальные вызовут такси из Феодосии, телефон пока работает.
И, закинув полу туники аж на плечо, Макс пошел на татарский рынок. Татарам разрешили вернуться на родину совсем недавно, но они уже успели завалить все побережье копеечными овощами и бараниной. Водку обещал привезти генерал, вино для дам у Волошиных было свое, из Джамилева винограда.
В соседнем кафе «Бубны» опять завели «Владимирский централ». Макс сам себе удивлялся: ему уже начал нравиться этот примитивный текст про разбойников, их слезливую любовь и лихие девяностые. Музыка, конечно, не Стравинский, но все вместе задевает какие-то струны – не потому ли, что в России половина сидит, а вторая их охраняет, как сострила Аня Горенко? Уж ей-то как не знать – Колю убили чекисты, сын до сих пор сидит, да и ее саму, похоже, после речи этого подонка…
Тут Макс заметил, что бормочет вслух, и быстро посмотрел по сторонам. Слава богу, кроме торговки Замиры никого рядом не было, а она все равно не поймет. Но закончил предложение все-таки про себя: «…после речи этого подонка Жданова как бы не упекли в каземат». Купил парной баранины и травок, погрозил перстами смеющейся над ним татарской малышне и пошел домой кружным путем, по Десантников, решив заодно взглянуть на строящийся эллинг какого-то московского телемагната. Жена и мама уже накрывали на стол.
Первым пришел Сережа, да ему и недалеко спускаться с Узун-Сырта. И сразу заявил, что ненадолго: у планёра остался сторожить Аязка, но какой может быть спрос с мальчишки? Заснет, а парусину и сопрут на штаны. И планёр разломают. Надо бы Аязку сменить.
– А как ваш ракетоплан? – с ходу поинтересовался генерал. – Нам бы пригодился.
– Что так, артиллерия не справляется?
– Какая там к чертовой бабушке артиллерия, красные уже взяли Юшунь. Я назначил эвакуацию на завтра, на шесть утра. Котлы, надо надеяться, уже растапливают… А знаете, я вчера видел этакие горельефы-барельефы на «Астории». На таком грязноватом мраморе – здесь заседал, мол, Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. А в 1919 году – Военно-революционный комитет Феодосии. И через дверь на черном граните: «Здесь перед отъездом в эмиграцию в 1920 году жил главнокомандующий вооруженными силами Юга России генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин». Про меня ни слова, я ведь уже потом был назначен новым главнокомандующим. Это что, глубокоуважаемый Максимилиан Александрович, после незалежности покойному Антону Ивановичу доску присобачили?
– А? Вы что-то спросили, ваше превосходительство? – переспросил Макс. – Ну да, незалежность… а знаете, я ведь и сам отчасти малоросс, правда, папу вовсе не помню… Сережа, а действительно, как там твои марсианские прожекты? Мне тут недавно Алешка Толстой книжку свою прислал про коммунистов на Марсе, и…
– Да ну, Максимилиан Александрович, чушь все это и безграмотность, вы бы лучше «Марсианские хроники» Брэдбери почитали, я вам принесу завтра… нет, послезавтра, завтра господин барон (он вежливо поклонился Врангелю) просили помочь с передислокацией радиостанции на крейсер. Хотя в радио я не очень-то…
– Зато мои архаровцы уж как разбираются, – мрачно сказал генерал. – Вчера один вольноопределяющийся уронил браунинг в воду, да и сунул сушить в микроволновку…
Гости засмеялись, и кто-то вспомнил похожий случай с Еленой Оттобальдовной и ее позолоченной чашкой. А потом совсем погрустнели. Молчание прервал Сережа Королев:
– А насчет вашего вопроса, господин барон, так сейчас от нас требуют опередить (только никому ни слова, ладно?) американцев с этой чертовой Луной, так что Марс откладывается. Но, думаю, ненадолго… я ведь траекторию полета еще в БАО придумал, в шарашке потом доработал, там можно использовать орбитальную гравитацию, а если Фобос будет в перицентре…
Гости замахали руками. Опять вы, Сережа, со своими астрономиями! Мы ведь все равно ничего не понимаем, давайте лучше шашлык кушать. Елена Оттобальдовна, где ваш Джамиль с шампурами?
– Здесь я, здесь, – откликнулся Джамиль. – Почти готово, сейчас принесу.
Совсем старый стал, бородка седая, на голове ни волоска. Немцы поставили его старостой, село потом сгорело при освобождении полуострова в сорок четвертом. Волошиных он спас, поручившись за всю семью и даже за русского лейтенанта, которого Макс прятал в подвале. Джамиль выдал его за своего племянника, благо лейтенант не говорил по-русски. На татарском, впрочем, тоже не говорил: как поговоришь с вывороченной челюстью? Этот лейтенант потом оказался из органов и уберег Джамиля от лагеря, но от депортации не сумел, тогда забирали всех, даже дважды Герою летчику Амет-хан Султану запретили приезжать в Крым. Но старик выжил, в перестройку вернулся… хотя куда было возвращаться, ничего и никого не осталось. Так к Волошиным и прибился, да на него Аллаху молиться надо! На все руки мастер!
– Попробуйте красного, доктор, это из его винограда!
Доктор Юнге поморщился, но из приличия пригубил сладковатую бурду. Макс и сам понимал, что это отнюдь, отнюдь не анжуйское, да и что магометанин может понимать в виноделии? Но обижать Джамиля не надо, старик просто святой.
– Неплохо, – лицемерно отозвался доктор, хотя сделать правильное лицо не удосужился. – Может быть, выдержать еще годик? Годик, годик… Макс, ко мне тут обратился один художник, хочет свой коттедж возле рынка продать, вы не интересуетесь? А вы, ваше превосходительство? Своя артезианка, экономичный канадский булерьян – печка такая, у меня тоже стоит, одна закладка на всю ночь, имеется сад, виноградник, чистая документация, без прописки, но вид на жительство малороссы дают…
– Вы просто риелтором заделались, доктор! – усмехнулся барон. – Подошли позже и не слышали, я ведь завтра армию эвакуирую, какая там Канада! До Константинополя бы добраться, море что-то подозрительно спокойное. Не было бы шторма.
– Что это вы у турков забыли? – бестактно спросил Сережа, но ему простительно после лагеря. – Не западло с янычарами-то?
– Давно мы не враги, сейчас там союзники бал правят… но вы правы, это я временно, надеюсь в конце концов до Парижа добраться. Может, и вы, Максимилиан Александрович, вам ведь Париж не чужой? Господа, у меня на крейсере место для всех найдется.
Макс мотнул всклокоченной головой и отмолчался. Он-то знал, что они больше никогда не встретятся, да и вообще барон помрет – не то сам, не то с помощью ГПУ – лет через семь.
– Сережа, а вот вы сказали насчет Бао – вас в Китай посылали? – вспомнила младшая хозяйка. Королев засмеялся.
– Дорогая Мария Степановна, какой там Китай! БАО – это не китайский город, это аббре… виатура – Максимилиан Александрович, я правильно говорю? Ну да, аббревиатура. БАО – это батальон аэродромного обслуживания, мне еще повезло, чем уран-то копать. А на аэродроме мы бомбы подтаскивали к «пешкам», тяжелые такие бомбищи…
– К пешкам?
– Ну, это сленг… правильно я говорю, Максимилиан Александрович? Ну да, сленг.
Макс кивнул и улыбнулся – вспомнил, как после посмертного рассекречивания Сережи ему предложили написать главу для воспоминаний о главном конструкторе и он по наивности включил туда не только Сережины планёры в Коктебеле, но и пару абзацев про зека из БАО, а в результате выкинули всю волошинскую главу.
– Это фронтовые бомбардировщики Пе-2, я потом к ним ракетные ускорители делал. Планерское ведь тоже «пешки» бомбили?
– Нет, бог миловал. И здесь еще был Коктебель, Сергей. В Планерское переименовали после войны, – отозвался подошедший из Литфонда украинский письменник. – У нас бои были, только когда десант с этими хлопчиками подошел, так его сразу немцы расстреляли из пушки. Зачем они приплыли, почему… сейчас врут, что отвлекающий маневр от Феодосийской десантной операции. Наверняка какой-нибудь штабист, сволочь, для звездочки послал мальчишек на убой. Так ведь и вышло.
– Но о них хоть помнят, памятник красивый… ну, то есть красивый с советской точки зрения, но размеры впечатляют, и память, да, память, – сказал барон.
– Ваше высокопревосходительство, вы сами-то давно памятник видели? – спросил спустившийся из библиотеки Игорь, который заканчивал диссертацию по влиянию на стихотворчество Макса его же акварелей. – Вижу, что давно не были, все воюете, воюете, дай вам бог здоровья выбраться из этого кошмара… У памятника теперь цветные аттракционы, и горка надувная детская, и карусель. Цветная горка, памятник сразу и не заметишь…
– М-да, красиво, – качнул головой Врангель. – Вот за это мы и бились, получается, чтобы аттракционы на могилках устраивать. Я тут перезванивался с Фрунзой, он вроде гад неглупый, так он мне сказал, эх, говорит, вашбродь, знали б мы, за что русскую кровушку проливаем. А потом приказал наших пленных расстрелять, да так громко сказал, чтобы я в трубку услышал.
– Да ведь он не ваш, не русский, кажется? – встрял Джамиль, появившись в столовой с дымящимися шампурами. – Он бессараб?
– А, да не знаю я, какое дело! – воскликнул барон. – Кровь-то и верно русская!
– Без нашей тоже не обошлось, Петр Николаевич. – Это пришла наконец Надежда Яковлевна, потирая ушибленное колено.
– Что с вами, голубушка? – встрепенулся Юнге. – Опять артроз?
– Скорее акациоз. Снова я на вашу акацию налетела. Макс, вы бы ее подрезали, что ли.
– А вы бы, голубушка, не ходили через парк, а по дорожке, по дорожке, я вам сто раз говорил, – пробурчал Волошин. – Присаживайтесь, а Машенька сейчас одеколон принесет, помажем, и все дела.
– Принесет, пронесет, не пронесет… Ося записку прислал с оказией… во Владикавказ, то есть что это я, во Владивосток его везут. Пишет, чтоб не волновалась, все образуется, пришли поесть что-нибудь. А передачи не принимают, говорят, по месту отбытия наказания. Макс, а вот вы… нет, мы ведь уже на «ты»? У тебя ведь про это, про кровушку красно-белую что-то было?
– Спасибо, Надежда Яковлевна, я охотно напомню. Я ведь когда еще об этом братоубийстве написал.
Он встал, надел венок, руки задрал и продекламировал:
И не смолкает грохот битв
По всем просторам южной степи,
Средь золотых великолепий
Конями вытоптанных жнитв.
И там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас – тот против нас.
Нет безразличных: правда с нами».
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.
Все зааплодировали. Потом доедали шашлык, нахваливая Джамиля и заодно Замиру, что хорошее мясо продала, пили водку и чай, а Сережа – вино; потом в окно постучал казак и напомнил барону, что пора ехать, завтра рано вставать, от предложения вызвать таксомотор барон с ненавистью отказался и взобрался на свою гнедую; Надя Мандельштам поплакалась в плечо Марии Степановне, доктор по обыкновению пошел принимать морские ванны, дождь так и не собрался, письменник заснул прямо на террасе, а Сережу решил проводить Игорь, да заодно и прогуляться после целого дня в пыльном архиве, но сначала оба вышли к морю и молча остановились.
Черное море было удивительно спокойным, выплыла луна и прочертила светлую дорожку прямо к волошинской даче. На Карадаге погранцы зажгли прожектор и стали шарить лучом по пляжу, высматривая голых днепродзержинских девчушек на пару с голыми же киевскими студиозусами. Из «Бубнов» в последний раз грянули «Владимирский централ», казаки из охраны барона, дурачась, прогнусавили «Боже, царя храни». Немцы для острастки пальнули холостым в сторону коньячного завода, доктор Юнге пробрался к себе через нудистский пляж, морщась от бесстыдного зрелища, а Макс сел дописывать протест против реквизиции дома. Выглянул во двор, увидел спящего письменника и тут же придумал подарить свой дом Литфонду.
– Смотрите, Сергей Павлович! Метеор, да яркий какой, смотрите! – обрадовался Игорь.
– Нет, Игорек – грустно ответил главный конструктор, посмотрев на часы и что-то быстро прикинув на калькуляторе. – Это возвращается с Луны их одиннадцатый «Аполлон». Маленький шаг для человека…