Рассказы
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2013
Евгений Коган родился в Санкт-Петербурге в 1974 году. Автор четырех книг прозы: «Исключения исправил», «Енот и я», «Кто
дома?» (совместно с Анной Куприной), «Боязнь темноты», составитель
сборника «Уже навсегда».
ПАДШИЙ АНГЕЛ
Всё бы ничего, но осталась выжженная земля, пепелище с небольшой воронкой посередине. Там до сих пор не растет даже трава, а птицы облетают это место. И гарью пахнет. В остальном почти ничего не изменилось.
А началось все в середине девятнадцатого века, когда по какой-то причине из дальнего села, принадлежащего вдовствующей помещице Алевтине Игнатьевне Семихватовой, отселилось несколько крестьянских семей. Построили домишки, посадили укроп и картошку, возвели кособокую церквушку на краю оврага и стали жить. Сначала отселенцев было человек шестьдесят, потом детишки подросли, переженились и нарожали своих, так что к началу двадцатого века село, получившее название Верхнее Семихватово, насчитывало уже несколько сотен человек, а семихватовский укроп, рассказывали, славился на всю губернию.
В 1918 году столичный ветер перемен принес запах дыма и по всей округе запылали усадьбы помещиков. Под шумок спалили и усадьбу, когда-то принадлежавшую Алевтине Игнатьевне Семихватовой, давно усопшей, но оставившей обильное потомство. Крестьяне окрестных деревень во главе с косоглазым Колькой из Верхнего Семихватова как-то ночью окружили усадьбу и подожгли со всех сторон, да так основательно, что та вспыхнула, словно стог сена. Испуганные обитатели усадьбы выскакивали в развевающихся ночных рубашках, а старшая дочь хозяина поместья Оленька так протяжно выла и так призывно сверкала белой кожей, что тут же, на фоне возносящихся к небу искр и рушащихся перекрытий, была обесчещена лично косоглазым Колькой, после чего ее постигла та же участь, что и остальных обитателей усадьбы, – ее насадили на вилы. Довольные крестьяне во главе с Колькой, который улыбался во весь щербатый рот и самозабвенно почесывал промежность, вернулись по дворам и залегли спать. Не спал только Колька, потому что его толстая жена Маша, моментально прознавшая о юной Оленьке, взволновалась не на шутку и долго гоняла мужа скалкой по дому, пока не устала. За ней угомонился и Колька.
Через месяц до Верхнего Семихватова докатились гонцы из города, сильно запаздывающие в сравнении с ветрами перемен. Колька был тут же назначен главой местного сельсовета, под который выделили самый большой амбар, – его вымели, поставили стол и пару скамеек, а на крышу водрузили красный флаг, который стал весело трепетать на ветру. Не прошло и полугода, как возгордившийся Колька запил и однажды, оступившись недалеко от церквушки, за годы покосившейся еще сильнее, свалился в овраг и остался там лежать со сломанной шеей и синим, вывалившимся изо рта языком. Спустя несколько дней, во время которых Колькина жена Маша ругала его всеми словами, которые знала, Кольку нашли мальчишки, за каким-то лешим спустившиеся в овраг, несмотря на родительский запрет. Советская власть в Верхнем Семихватове, таким образом, закончилась на несколько лет. Жизнь вернулась на круги своя, только в округе перестали покупать укроп, все больше переходя на самогон.
В 1938 году, спустя двадцать лет после первых столичных дуновений, возвестивших о переменах, в Верхнее Семихватово снова приехали люди из города. На этот раз люди были суровые, в военной форме, а один, главный, в черном кожаном плаще не по погоде. Главный сильно потел, представился товарищем Грымовым, сплюнул на провалившиеся ступени церквушки, а потом засел в амбаре и потребовал к себе Машу, которой было уже сильно за сорок и которая, так и не выйдя замуж после нелепой гибели косоглазого Кольки, раздалась еще больше и теперь еле ходила. О чем с ней в амбаре беседовал суровый товарищ Грымов, никто не знает, а только на следующий же день городские, выпив молока и закусив его черным хлебом, уехали обратно и забрали с собой Машу. С тех пор никто ее не видел.
Во время войны, неожиданно начавшейся в великой стране, несколько парней из Верхнего Семихватова ушли на фронт, подчинившись приказу о мобилизации. За парнями из города приехал лично товарищ Мохов, очень похожий на товарища Грымова, только еще суровее. Парней увезли, через полгода на двоих пришли похоронки, остальные же как будто сгинули. Военные новости жители Верхнего Семихватова получали из газет, почти ежедневно возвещавших о победах Красной армии. Но война, несмотря на победы, продолжалась и продолжалась, и укроп снова взлетел в цене, а у церковного крыльца тихонько, не привлекая внимания, подправили ступени. Потом война кончилась.
В середине августа 1960 года над Верхним Семихватовым семнадцать раз промчался космический корабль «Спутник-5» с двумя собаками на борту. Жители деревни оставили это событие без внимания, потрясенные другими происшествиями из жизни животных: хорьки, которых давно никто не видел, передушили кур на нескольких дворах. Бабы плакали, малые дети терли кулаками глаза, в которых замер немой вопрос, мужики шумели и грозились поджечь степь, но вскоре все успокоились и отрядили несколько человек в соседнюю деревню покупать новых куриц. В апреле 1961 года над Верхним Семихватовым снова промчался космический корабль – с человеком на борту. Жители деревни не заметили и этого. Дальше уже космические корабли летали над Верхним Семихватовым с завидной регулярностью, но все они были оставлены местными без внимания – как-то не до того было.
В семидесятые деревню неожиданно накрыла волна пьянства. Не сказать чтобы местные до этого жили насухую – выпивали все, выпивали порядочно, порой доходило до пьяных драк, а дядя Василий, мастер на все свои золотые руки, как-то зимой, не дойдя нескольких шагов до хлева, привалился спиной к дереву и замерз до смерти, насилу откачали. Но к середине семидесятых словно с цепи сорвались. Пили все, от мала до велика, и фотография десятилетнего мальчика с подбитым глазом и бутылью мутной жидкости даже была напечатана на первой полосе городской газеты. Из города сразу примчалась комиссия во главе с товарищем Сизовым, в амбаре, несколько лет назад отстроенном заново, была прочитана лекция о вреде чрезмерного потребления алкоголя, после чего были публично преданы огню два самогонных аппарата, один из которых принадлежал бабке Анисье, главной самогонщице Верхнего Семихватова. Потом комиссия уехала, прихватив с собой несколько бутылей чистого самогона, – товарищ Сизов по пути к машине сорвал с дерева яблоко, смачно откусил и, сплюнув, выкинул в канаву: «Кислое, сука».
Потом в деревне много лет было тихо. Только в один год не уродился укроп – пожрал его какой-то паразит, отчего зеленые кустики стали желтыми и начали сохнуть на глазах, но местные пережили и эту напасть, а на следующий год все наладилось.
Все наладилось и шло своим чередом. Дед Игнат в ватнике, который он не снимал ни зимой, ни летом, как раз сидел на лавочке, посасывая вечную беломорину. Светило солнце, под ногами вертелась какая-то рыжая кошка, и настроение у деда Игната было отменное. Ему шел восемьдесят третий год, зубов у него почти не осталось, зато в глазах постоянно сияла хитринка, которой завидовали иные молодые. Дед Игнат обожал противоположный пол и теперь, в силу возраста лишенный возможности предаваться плотским утехам, все равно не упускал случая хлопнуть какую-нибудь молодуху по круглому заду или хотя бы отпустить грязную остроту. Сейчас он как раз сидел и улыбался, вспоминая, как ущипнул за мягкую попу соседку Валентину Максимовну, – с тех пор не прошло и часа, и жилистая рука деда Игната еще ощущала удовольствие от прикосновения к молодой женской плоти. Дед счастливо щурился, когда вдруг услышал нарастающий гул. Посмотрел на небо, где возникла горящая точка, стремительно приближающаяся и увеличивающаяся в размерах. Он даже не успел ни о чем подумать, как был сметен огнем вместе с рыжей кошкой, воспоминаниями о соблазнительной Валентине Максимовне и несколькими окрестными домами с их огородами, курицами и домашней утварью. Грохот услышала вся деревня, да и до окрестных деревень он донесся вместе с запахом гари, и еще долго над полями полыхало пламя пожара.
Уже потом, когда из города приехала комиссия во главе с товарищем Сёминым, началось следствие, которое установило, что пожар возник из-за падения с небес ангела, испокон веков хранившего покой деревни Верхнее Семихватово. Правда, почему ангел, которому не место было не только на бренной земле, но и в нижних слоях атмосферы, оказался в столь нелепом положении, что рухнул на деревню, уничтожив ее часть, никто ответить не смог.
После того как комиссия уехала, местные некоторое время бродили по пепелищу в поисках полезного, но не нашли ровным счетом ничего. Тогда жители Верхнего Семихватова отправились в церковь, где зажгли несколько свечей за упокой души деда Игната и прочих погибших. А потом, посудачив еще немного, принялись жить как раньше.
Спустя месяц из города приехала очередная комиссия и на месте воронки, посередине пепелища, установила скромный памятник – схематичный ангел с овальной головой и поникшими крыльями прижимал к груди то ли куклу, то ли щенка. К памятнику падшему ангелу возложили цветы, пару раз сверкнули вспышками фотоаппаратов и уехали обратно в город.
Памятник этот стоит до сих пор, и под Новый год его украшают гирляндами. Вокруг осталась выжженная земля – там не растет даже трава, а птицы облетают это место. И там до сих пор пахнет гарью. А в остальном ничего не изменилось.
ФЕРМА
Я шел по набережной, солнце слепило, жара была такая, что плавился асфальт, и тогда я увидел эти воздушные шарики – два белых и один голубой и еще маленькие. Они запутались в проводах и трепетали на ветру. Я остановился и долго смотрел на них. И подумал, как мало стало людей. Куда-то пропали люди – еще недавно их было много, а теперь стало мало, совсем мало людей. Куда они делись?
И вот как-то так, случайно, у меня появилась ферма. Моя ферма.
Крошечная ферма – небольшой дом, хлев для скота и пастбище, тоже небольшое. Три коровы, какие-то овцы и коричневый конь с грустными глазами. Ферма помещалась в моем кармане.
Я не хотел никому говорить. Просто стал иногда пропадать: не отвечал на телефонные звонки, исчезал. В такие моменты никто не знал, где я, а я был на ферме. Коровы, овцы и конь нуждались во мне: утром их необходимо было выгонять на пастбище, вечером загонять обратно в хлев, коров еще приходилось доить. С непривычки плохо получалось, но потом как-то наловчился.
Рано утром я доставал ферму из кармана и аккуратно доил моих крошечных коров. Коровы благодарно мычали. Овцы молча смотрели, конь грустил.
Потом я выгонял их на пастбище. Там они паслись весь день. Иногда овцы разбредались, и я даже одно время подумывал завести собаку. Но пастбище все-таки было небольшое, все на виду, так что как-то обходился. Когда солнце светило особенно ярко, я сверху наблюдал за моими животными. Но они не замечали этого, только конь иногда поднимал грустные глаза, и мне казалось, что мы встречаемся взглядами. У коней очень мудрые взгляды. Овцы блеяли. Коровы жевали.
Когда за окном грохотал трамвай, мои животные вздрагивали, но я смотрел на них, и они успокаивались, а потом привыкли. А вечером я убирал их в карман.
Ближе к зиме я заготовил сено. Для его хранения пришлось построить новое помещение, но это была вынужденная мера. Я потратил на это три дня – мелкая работа самая трудная. Конь смотрел на меня грустными глазами. В моей квартире пахло свежескошенной травой.
Потом наступила зима, и город занесло снегом. Снега было так много, что казалось, он скоро накроет весь город и останется одно большое белое поле, а больше ничего не останется. Но в моей квартире было тепло и немного пахло сеном.
Коровы стали давать меньше молока. Но продолжали жевать.
Потом снег растаял. Он растаял весь, исчез без следа, и над городом опять взошло слепящее солнце. И я, достав из кармана мою маленькую ферму, вновь выгнал животных на пастбище. Коровы радостно замычали, заблеяли овцы, а конь посмотрел на меня грустными мудрыми глазами. Я выглянул в окно. Запутавшись в проводах, на ветру трепетали три воздушных шарика – два белых и голубой. И еще маленькие.