Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2013
Прожив энное количество лет в России, я стал по-другому относиться к ксенофобии. Не то чтобы свыкся к ней: расистские надписи на стенах и полиция, вылавливающая из толпы обладателей смуглой кожи и азиатского разреза глаз, коробят по-прежнему. Дело в том, что я стал лучше понимать природу этого явления. Истоки ксенофобии не столько в этнической преступности и нехватке рабочих мест. Просто все вокруг слишком быстро меняется. Москвичи ностальгируют по преобладанию белых лиц во встречном уличном потоке так же, как грустят о снесенных старых зданиях на привычных местах и отсутствии пробок. 25 лет назад история в нашей стране взяла с места в карьер. С тех пор мир меняется стремительно – человек за ним не поспевает. Он не успевает приспособиться к плотности нового мира, прозрачности его границ, разноцветным лицам на улицах, вавилонскому столпотворению мнений, оценок и норм.
Эта новая плотность и стала главной темой книги датского журналиста Флемминга Росе «Дело о “карикатурах на пророка Мухаммеда”» (СПб.: БХВ-Петербург, 2012). «…Сейчас у огромного количества людей есть возможность путешествовать, то есть общество становится все более мультинациональным, мультикультурным и мультирелигиозным. Впервые за всю историю большая часть населения планеты проживает в городах, где соседи очень сильно отличаются друг от друга… Мир становится все теснее». В связи с этим, замечает Росе, возрастает вероятность «наступить кому-то на мозоль». Глобализация схлопывает расстояния: то, что происходит за тридевять земель, освещается во всех подробностях благодаря телевидению и интернету, воспринимается как нечто близкое во всех отношениях и влечет за собой непредсказуемые химические реакции в мозгах иноплеменников и иноверцев. Карикатуры рисуют в Дании – европейские посольства громят на Ближнем Востоке.
Карикатурный скандал, разразившийся в 2005 году, успел подзабыться, заслониться другими, более свежими конфликтами и катастрофами. Но полностью не затерялся, заняв свое место в ряду знаковых событий, которые определяют лицо нашего времени.
Восемь лет назад редактор отдела культуры газеты «Юлландс-постен» Флемминг Росе затеял эксперимент. Заметив, что художники неохотно берутся за иллюстрации к книгам об исламе, комики избегают шуток о мусульманах, а кураторы не горят желанием вывешивать в музеях работы на религиозные темы, он заказал нескольким художникам рисунки, в которых они должны были выразить свое представление об исламе. Не все из них взялись за этот заказ – памятуя в том числе о недавнем убийстве по религиозным мотивам голландского режиссера Тео Ван Гога. И не у всех художников в итоге получились карикатуры – некоторые картинки вышли за рамки сатиры и юмора. Однако реакция исламского мира превзошла ожидания редакции скромной датской газеты – и полностью изменила жизнь Флемминга Росе.
Так, наверное, пчела, посаженная в стеклянную банку, не сразу понимает, что она взаперти: то же солнце сияет над ней, но воздух вокруг уже неуловимо изменился. Благодаря карикатурному скандалу Европа получила возможность осознать, что толерантность обернулась новым тоталитаризмом – диктатом меньшинства, отказывающегося играть по правилам. «…Толерантность сейчас, – сетует Росе, – воспринимается как обязанность того, кто высказывает свое мнение, а не того, кто вынужден его слушать». И далее: «…Свобода и толерантность – две стороны одной медали. Свобода слова работает, только если общество толерантно к широкому спектру высказываний, не обращая на них особого внимания».
Росе приходит к выводу, что свобода слова сегодня перестает работать в Европе. Причем законодательно запрещаются выпады не столько против конкретных людей, сколько против социальной (этнической, религиозной и т. д.) группы. Автор книги о карикатурах убежден, что перед нами извращение и перерождение самой идеи демократии. Ответственность за это он возлагает не только на соотечественников и соседей по европейскому дому, предпочитающих умиротворять иммигрантов вместо того, чтобы интегрировать их в общество, но и на страны социалистического блока и третьего мира, которые в первые послевоенные годы при формировании новой базы международного права навязали Западу свои подходы.
Советскому опыту – репрессивному и диссидентскому – вообще посвящена львиная доля книги Флемминга Росе. Будучи лично связан с Союзом (в начале 80-х женился на советской гражданке, а впоследствии несколько лет жил и работал в нашей стране), он относит ислам и коммунизм к религиозным доктринам, носящим не мистический, а материальный, социальный характер.
Главный принцип, отличающий западную демократию от разнообразных теократий и автократий, подчеркивает Росе, состоит в различении слова и дела. В цивилизованном обществе нельзя призвать человека к ответу за произнесенное или написанное слово – ему можно противопоставить только другие слова. В тоталитарном обществе, напротив, за рассказанный политический анекдот можно угодить в лагерь, а за распечатку статьи, оскорбляющей пророка, схлопотать смертную казнь.
Росе призывает не оскорблять мусульман особым отношением – не закрывать для критики их веру, традиции и образ жизни. Только это, по мысли автора, обеспечит их интеграцию в европейское общество. При этом он любит апеллировать к опыту «бывших мусульман» (художницы Лузлы Дараби, политической активистки Айаан Хирси Али и др.) и опирается на их моральную поддержку. Вот только в словосочетании «бывший мусульманин» ключевым представляется первое слово.
Журналист, подобно врачу, верно определил проблему и поставил Европе диагноз. Но предложенный им рецепт кажется наивным.
Главный камень преткновения во взаимоотношениях Европы и исламского мира – это вопрос веры. Именно здесь проходит граница между словом и делом. Вспомним, что из десяти библейских заповедей две относятся к слову: не поминай имени Господа всуе; не лжесвидетельствуй. Слово здесь приравнено к делу
Единственная святыня современного европейца – это в бурях Реформации и Просвещения завоеванное право на неверие. Создатели сериала «Монти Пайтон» заразительно смеются над непорочным зачатием, Рождеством и распятием, не без оснований рассчитывая на благодарную реакцию западного массового зрителя, оттеснившего Бога на периферию сознания. В Иране или Саудовской Аравии подобный фильм был бы невозможен не только в силу иного политического и общественного устройства и жестких, построенных на шариате законов. У фильма, где смеются над пророком, просто не будет достаточной аудитории: святотатство в исламском мире вызывает не смех, а совсем иные чувства. Для западного европейца – и, в частности, для Флемминга Росе – закрытых для юмора и критики тем не существует. Такого же подхода автор ждет и от иммигрантов с Востока, но они не готовы играть по предлагаемым правилам: для них все слишком серьезно. Когда-то, около двух тысячелетий назад, такая же серьезность победила языческий Рим. Сегодня, судя по всему, мы наблюдаем смену парадигмы.
Надо сказать, что самое увлекательное и человечное в книге Росе – не исторические параллели (от Реформации до Второй мировой войны и холокоста) и не описание дискуссий с идейными противниками. Гораздо больше впечатляют судьбы людей, задетых карикатурным скандалом. Художник Курт Вестергор – автор наиболее «горячей» карикатуры, где Мухаммад изображен с бомбой в тюрбане, – подвергся в своем доме нападению экстремиста и вместе с супругой провел остаток дней под охраной, периодически меняя адреса. До конца жизни он оказался фактически отлучен от своей профессии.
Сам Флемминг Росе тоже вскоре стал мишенью для угроз. Он поневоле превратился в политика, разъезжающего по миру и объясняющего аудитории – часто враждебной – мотивы своего журналистского эксперимента. Он оказался в меньшинстве, но желающих защитить его – в отличие от оскорбленных карикатурами мусульман – нашлось не много.
Изданная книга лишена иллюстраций. Я не встретил знаменитых карикатур ни в труде Росе (там рисунки заменены их подробными описаниями), ни в соответствующей статье в Википедии. Это лишний раз говорит об отмеченных автором стертых границах и тесноте современного мира. А еще о том, что инстинкт самосохранения, прикрытый заботой о соблюдении прав меньшинств, у современных европейцев сильнее верности принципам, на которых зиждется их общий дом.