Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2013
Виктория Лебедева родилась в Подмосковье. Окончила МИРЭА и
Литературный институт имени А.М. Горького. Лауреат премии «Венец» Союза
писателей Москвы (2003), дипломант премии «Рукопись года» (2012). Живет в
Москве.
Виталий появился восьмого марта.
Я по случаю праздника валялась на диване с книгой, а Самый умный гремел посудой в кухне. Бог его знает, что он там сооружал; вмешиваться не хотелось, пусть какой-никакой, а сюрприз. И даже если подгорит или переварится – не велика беда.
Время шло, книга была интересная. В двери заворочался ключ. Самый умный, увлеченный приготовлением торжественного ужина, этого, конечно, не услышал. Судя по звукам, Маленький пришел не один. В коридоре слышалось шуршание курток, топотня и два негромких голоса. Один – ломающийся, еще не совсем мужской – принадлежал Маленькому, другой я слышала впервые. Это был совершенно взрослый голос, низкий и с хрипотцой. Но о чем бубнят голоса, было не слышно. Я встала с дивана и вышла в коридор.
Маленький загородил своей широкой спиной хрущевский коридорчик, и гостя почти не было видно – пришлось привстать на цыпочки. К моему удивлению, это оказался совсем мальчик. Он был небольшого роста, худенький. На сутулых плечах висел непомерный какой-то свитер в синюю полоску, доходивший почти до колен; мешковатые джинсы, собравшись внизу многими складками, совершенно скрывали маленькие ступни. В коридоре отчетливо попахивало несвежими носками и мимозой.
– Предложи своему гостю тапочки, – сказала я Маленькому.
– Спасибо, – церемонно ответил гость и протянул мне потрепанную желтую веточку, уже немного подсохшую. – Это вам.
Я приняла мимозу и сказала, что мне приятно познакомиться.
– Ма, это Виталий, – прокряхтел Маленький откуда-то снизу, где безуспешно воевал с размокшим затянувшимся шнурком. – Мы в одном классе учимся.
В коридоре появился Самый умный – в кухонном фартуке, с большой деревянной ложкой, с которой густо капало на ковровую дорожку.
– Виталий, – представился гость уже самостоятельно и протянул Самому умному узкую покрасневшую ладошку.
Самый умный вытер руку о фартук и стал знакомиться – я заметила, как от его рукопожатия Виталий непроизвольно поморщился. Рукопожатие у Самого умного было что надо.
– Через десять минут все будет готово! – пообещал Самый умный и вернулся к своим праведным трудам.
Из открытой кухонной двери в коридор потянулся густой пар. Определенно что-то сгорело. Я пригласила мальчиков в большую комнату.
Виталий сразу уселся в кресло, откуда начал внимательно озираться, чуть прищурившись.
– А у вас ничего, – сказал он солидно.
В комнате нарисовался раскрасневшийся Маленький – он с удрученным видом протянул мне два мокрых обрывка. Всё, что осталось от шнурка.
– Ма, опять! – пожаловался Маленький.
– А у вас ничего, – еще раз сказал Виталий и спрятал красные ладони в вытянутых полосатых рукавах.
Я незаметно взяла с письменного стола сторублевку и спрятала в карман халата. Это вышло как-то машинально; то есть вот она лежала себе и вдруг р-раз, уже в кармане. И ведь ничего плохого даже подумать не успела.
Мне стало совестно.
– Вам холодно? Хотите чаю? – спросила я.
– Буду благодарен. – Виталий чуть склонил голову в знак согласия.
Голова была непропорционально большой, скуластой и мощной, точно у питбуля, и сходство еще усиливали маленькие широко расставленные глазки, покрасневшие то ли от весеннего ветра, то ли от конъюнктивита. А может, он слишком много играл за компьютером. Виталий был вызывающе некрасив и, несмотря на всю свою церемонность и нарочитую вежливость, производил неприятное впечатление.
Я пошла ставить чайник.
– Какой неприятный тип, – сказал Самый умный, поцеловал меня в ухо и неожиданно громко чихнул. – Вот, правда.
– Жалкий он какой-то, – ответила я и тут же поняла, что покривила душой, – Виталий не вызвал жалости, скорее раздражение. Весь вечер, пока он не ушел, я чувствовала себя не в своей тарелке.
– Не нравится он мне, – зевнул Самый умный и повернулся на другой бок.
– Маленькому пятнадцать, ты же не станешь выбирать ему друзей?
– Нет. Конечно, нет.
Мы переехали недавно, Маленький еще не нашел себе постоянной компании, а потому в доме чуть не каждый день появлялись новые мальчики, и Виталий был из них, действительно, самым непрезентабельным.
– Он просто некрасивый, – сказала я. Мне хотелось быть справедливой. – Ему и так тяжело. И девочки не любят, наверное.
– Иди ко мне, – сказал Самый умный. – Я тебя люблю.
– И я тебя.
Через несколько дней Маленький неожиданно явился домой после третьего урока. Я сдавала срочную работу, и было не до воспитания. На минуточку выглянула в коридор, где Маленький по обыкновению воевал со шнурками.
– Ты чего так рано? Опять историю прогуливаешь?
– Не, мам. У нас эвакуация была.
– Учебная?
– Настоящая. Понимаешь, позвонил какой-то придурок… Теперь с собаками проверяют, а нас по домам отправили. Ужас, правда?
Но, конечно, никакой это был для Маленького не ужас, а большая человеческая радость – на эту неделю приходилась добрая половина контрольных за третью четверть.
– Ма, опять! – сокрушенно сказал Маленький, протягивая мне два обрывка.
– На тебя не напасешься.
– Ну, ма! Я же не нарочно!
Шнурки – это бич божий. Я махнула рукой и ушла дописывать статью.
А сразу после каникул Маленький каждый день стал являться домой после третьего урока и врать про эвакуацию. Самый умный отпросился с работы и отправился в школу разбираться.
– Но вы-то сами должны знать, кто этим занимается! – выговаривал Самый умный за ужином, а Маленький сидел, втянув голову в плечи. – Всё на ваш класс указывает! Это, надеюсь, не ты?
– Че я, идиот по-твоему? – возмутился Маленький. Но он что-то знал, по глазам было видно.
– Ты не идиот. Ты двоечник, – вздохнул Самый умный и ушел курить на лестничную площадку.
Мы остались с Маленьким вдвоем.
– Я же не стукач, мам, – вздохнул маленький, наминая третью котлету.
– Очень хорошо, что не стукач.
– Мы ему говорили, все. Только он не слушает. У первачей отберет телефон, симку вытащит и звонит. А потом выкидывает.
– Телефон?
– Да нет, симку.
– А ему зачем?
– У него жизнь тяжелая.
Эта фраза сказана была с такой взрослой телевизионной основательностью, что я едва сдержала смех.
– И в чем же выражается эта тяжесть, если не секрет?
– У него мать замуж вышла. За козла какого-то.
– И что же этот, как ты выражаешься, козел? Бьет его? Из дому выгоняет?
– Откуда я знаю? – пожал плечами Маленький. – Говорит, за комп не пускают.
– Ну а школа-то здесь причем?
– Его математичка каждый день после уроков оставляла. Несправедливо же. А можно еще макарон?
– Можно. Это ведь твой Виталий эвакуации устраивает, да?
– Как ты догадалась? – Вид у Маленького был удивленный и немного испуганный.
– Считай, что это женская интуиция.
– А папе не скажешь?
– Не скажу, так и быть. Хотя он бы тебя понял. Он ведь у нас Самый умный.
Маму Виталия я увидела перед майскими праздниками, на собрании. Классная руководительница, она же математичка, была в ярости и пугала грядущим ЕГЭ. Она кричала на нас, как привыкла, наверное, кричать на наших детей, грозила милицией и штрафом, а мама Виталия сидела за последней партой, втянув голову в плечи, и рассматривала столешницу перед собой. Худенькая, неброско одетая женщина лет, может быть, сорока. Миловидная, но какая-то усталая. Они были похожи с Виталием, очень. Но он явно взял от матери самое худшее.
Я поняла, что она все знает.
– Малькова, вы в курсе, что у вашего сына выходят двойки по всем предметам? – спросила классная, сверля ее глазами. – Вы мать или кто? Вы намерены что-то делать?
– Извините, – смущенно сказала женщина, вставая.
– Который год я слышу ваше «извините»! – раздраженно ответила классная.
С математикой у Маленького было хуже некуда, и, пока ждала классную для приватного разговора, я краем уха слышала, как мать Виталия подобострастно клянется ей, разъяренной, что на самом деле ее Виталик очень хороший, просто у него «возраст такой, сами знаете», что в детстве Виталик «болел не дай бог никому» и «на такое он, конечно, не способен».
Его поймали через пару дней, что называется, «с поличным». Был скандал на весь район. Матери начислили штрафа под шестьдесят тысяч, Виталия поставили на учет в детскую комнату милиции (или как это теперь называется), однако из школы все-таки не исключили. Маленький со скрипом окончил девятый класс и поступил в колледж на радиомонтажника. Самый умный был ужасно расстроен, что наш сын такой оболтус, но виду, конечно, не подал.
Виталий, понятное дело, тоже уходил после девятого класса. На выпускной он, невзирая на майскую жару, явился в своем вытянутом вязаном свитере. Был исключительно вежлив и всем учителям подарил по тюльпанчику. Учителя улыбались – цветам ли, или тому, что за Виталия больше не в ответе.
Выпускной закончился, и мы благополучно забыли про Виталия – до конца лета.
В конце августа Маленький задумал отмечать шестнадцатилетие – в лесопарке с друзьями, на шашлыках.
– Много не пейте, – велел Самый умный. – Виталия, я надеюсь, с вами не будет.
– Не пап, я его не звал, – сказал Маленький. Было видно, что он опять врет. – А прикиньте, его в скины не приняли!
– Куда?! – напрягся Самый умный.
– Ну, в скинхеды.
– А ему зачем? – не удержалась я.
– Понимаешь, мам… Он ведь русский. А скинхеды – они ведь за все русское, понимаешь? А отчим у него хачик какой-то. В смысле, татарин. И он решил бороться за справедливость, а его не приняли, – стал торопливо объяснять Маленький.
– Господи, какие идиоты! – Самый умный закатил глаза к потолку. – И когда вы только вырастете?
Разговор был серьезный, поэтому я очень старалась не смеяться и Маленького не дразнить.
– Отчего же его не приняли? – спрашиваю осторожно.
– Да ты же видела его – мелкий, тощий. Драться не умеет. На черта он скинхедам?
– Ты, надеюсь, не связался со скинхедами? – спросил Самый умный подозрительно.
– Че я, идиот по-твоему? – возмутился Маленький.
– Ты не идиот, ты гопник, – вздохнул Самый умный. – Пойдем-ка поговорим по-мужски.
И пошел курить на лестничную площадку, а Маленький потянулся следом, дожевывая что-то на ходу и вытирая руки о штаны. Я стала убирать со стола. Самому умному с высоты двух высших образований было трудно понять, почему Маленький любит паять и не любит учиться, – но он старался. Скинхеды же, со всей их «борьбой за справедливость», определенно были за пределами его лояльности.
Позже, это было уже зимой, я столкнулась с матерью Виталия в супермаркете. Мы стояли в параллельных очередях на кассы. Она была такая же усталая, и я подумала, что ей, наверное, все-таки не сорок, а примерно сорок пять. Она меня не узнала.
Через полчаса объявился и сам Виталий. На этот раз он боролся за социальное равенство. Я шла по подземному переходу, где он, хватая прохожих за рукава, тянул жалобно: «Поможи-ите пожа-алуйста, мамка померла-а, осталось трое дете-ей!» Из расстегнутой куртки виден был все тот же полосатый свитер, доходящий почти до колен, а ступни Виталий для убедительности скосолапил и двигался, прихрамывая на обе ноги, согнув спину и вытянув тощую шею. Кажется, он был немного нетрезв. Во всяком случае, меня он не узнал тоже.
Я не стала рассказывать Самому умному об этой встрече – он бы расстроился, заподозрил бы, чего доброго, что наш Маленький тоже так вот ходит по переходам, выпрашивая копеечку «на пиво». Умный-то умный, но иногда он становился уж таким подозрительным, что ни в какие ворота. К тому же Маленький с Виталием больше не общался – у Маленького появилась первая девушка, и он теперь, возвращаясь с ежевечерних свиданий, до двух висел на телефоне, а когда не висел, то клянчил у нас деньги на кино, кафе и презервативы. Самый умный Маленького никогда особо не баловал, но третий пункт казался нам чрезвычайно убедительным и был внесен в список постоянных расходов.
Прошел еще год. Маленький перерос Самого умного на полголовы и сменил с десяток девушек. Место одноклассников заняли в его жизни однокурсники по колледжу. Маленький предусмотрительно не водил их домой, чтобы не расстраивать Самого умного. Это было мудро – едва ли они слушали Баха или читали Фолкнера.
В воскресенье вечером мы с Самым умным лежали на диване и, за неимением лучших занятий, смотрели какой-то нелепый ужастик по телевизору. Погода стояла довольно гнусная, мартовская. За окном мело и ухало, на балконе громыхал пластмассовый бельевой таз, за ручку привязанный к перекладине, добавляя действию на экране дополнительный зловещий подтекст, не запланированный по сценарию. В двери заворочался ключ и, не снимая ботинок, в комнату влетел Маленький. Разумеется, этот поросенок опять ходил по улице без шапки – волосы у Маленького были мокрые и торчали во все стороны.
– Мам, пап, штуку дайте! Мы в боулинг собрались! – выпалил Маленький.
– Ага, держи карман, – равнодушно сказал Самый умный, не поворачивая головы от телевизора. Я тебе вчера дал на три дня – куда дел?
– Ну, па-ап! Ну последний раз, а? – Маленький состроил умильное лицо, хотя прекрасно знал, что на Самого умного это не производит ровно никакого впечатления.
– Не «ну пап», а головой надо думать, – возразил Самый Умный.
– А я знаете кого сегодня встретил? Виталия! – сообщил Маленький.
Самый умный насторожился.
– И как он поживает? – вежливо поинтересовалась я. – Учится где-нибудь?
– Откуда я знаю? – Маленький пожал плечами. – Он с предками сейчас судится, прикиньте!
– Как это – судится? – переспросил Самый умный.
– А очень просто. С матерью, за квартиру. Ему ведь восемнадцать уже, совершеннолетний. Вот и судится – хочет свою долю. Ну, типа чтобы с отчимом больше не жить. Па-ап, ну дай штуку, ну очень нужно!
Тут Самый умный, к моему удивлению, встал с дивана и отправился в спальню, откуда принес и без слов отдал Маленькому тысячу рублей.
– Спасибо, пап! – обрадовался Маленький и рванул на выход.
– Смотри, чтобы не поздно, – крикнула я вдогонку, но его и след простыл.
Самый умный улегся на прежнее место и стал как ни в чем не бывало смотреть кино. Некоторое время мы лежали молча, а потом я все-таки не выдержала, спросила:
– Чего это ты так расщедрился вдруг? На тебя не похоже.
– Знаешь, – ответил Самый умный, устраиваясь поудобнее, – я подумал – пусть мальчик погуляет. Семнадцать лет. Когда, если не сейчас?
И прибавил серьезно, после небольшой паузы:
– А то еще в суд подаст, мало ли… А мы только что ремонт сделали. Лучше, по-моему, не рисковать.