Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2013
Денис
Осокин родился и живет в Казани.
Выпускник Казанского государственного университета (кафедра истории русского
языка и языкознания). Сценарист, прозаик, автор трех книг. Член Киноакадемии стран Азиатско-Тихоокеанского региона и Европейской киноакадемии. Лауреат Национальной кинематографической премия «Ника». Лучший
сценарий (2010); премии Гильдии киноведов и кинокритиков России «Белый слон».
Лучший сценарий (2010); премии им. Григория Горина за лучший сценарий («Кинотавр», 2013); литературной премии «Дебют» в номинации
«Малая проза» (2001); литературной премии «Звёздный билет» в номинации «Проза»
(2008).
У Т И Н О Е
Г О Р Л О
Л У Д О
Л О Г А Р
2013
1
из
самых последних сил разума декабрьским вечером уже в темноте я попросил своих
марийских друзей найти мне телефон человека умеющего затыкать утиное горло – и
получив позвонил. ее звали
дина – она жила в параньге – в райцентре от казани километров за двести пятьдесят. голос ее был
колокольчиковый – хотя мне сказали что дине немало лет. я хорошо знаю такие
молодеющие с возрастом голоса – слышал их не раз во время своих экспедиций – в
домах у тех кто способен помогать другим. дина тоже узнала меня как будто – ойкнула задумавшись откуда
же я ей знаком? – сказала: приезжайте конечно! приезжайте сейчас! заночуете у
меня. сразу и начнем. добрым я помогаю. а вы добрый.
2
на момент разговора мой дом мигал алкоголем как новогодняя елка самой феерической гирляндой – накрученной самой умелой рукой. что-то я видел перед глазами – что-то было забыто еще со времен когда мои близкие были поблизости – а не прятались от меня далеко и глухо. но я знал что найду когда возьмусь искать. например под матрацем в детской кроватке точно есть кое-что – правильной плоской формы. за иконами во всех киотах – ага! – было бы, но только киотов у меня в доме нет. за всеми фотографиями в семейных альбомах. в коробочке для обручальных колец. в новых ботинках – купленных к недавней австралийской киноцеремонии, где я ослепленный радостью и светом на сцене сжимал свою статуэтку, цветы, желал всем нам долгой жизни вместе с нашими любимыми, а переводчица ласково жмурилась и переводила. вдобавок днем я вызвал пару верных своих алкогольно-сексуальных скорых помощей. и это не те помощи которые ставят капельницы и дают снотворное – а наоборот. они пикали мне что работы свои закончили, что вечерние пробки – но что они уже на пути. и я мечтаю поставить им памятник в любимой городской аллее в знак моего почтения и моей нежности к ним. если понадобится – то на том свете я буду им самым горячим заступником. но при этом если мы с ними сейчас здесь встретимся – я как обычно ввергну себя в моральный ад минимум на несколько лет. на балкон ко мне прилетел умирать голубь. в кухне и в ванной заплясали мелкие комаришки – я старался отложить на потом выяснение вопроса об их зарождении в моем доме в начале зимы и просто отгонять от еды. все подушки уже лежали на моих кроватях мертвыми стариками и детьми. темнота уже колыхалась и вот-вот собиралась запеть. коридоры тишины уже открылись и пролегли во все стороны – я видел как толпятся их обитатели вплотную к моим вискам. сучий запах под носом – верный признак беды – не смывало уже никакое мыло. иногда он перетекал в запах кала – а потом обратно. так пахнет демоническое войско вплотную меня окружившее – я хорошо это знаю. и галки – серые, черные и несколько больших белых – терлись давно и со всхлипами о все мои подоконники.
3
георгий приехал ко мне раньше всех остальных. я набрал его сразу же после звонка дине и нашел слова убедить все отложить и съездить со мной в параньгу – чтобы быть рядом дружеским плечом – потому что один я никак бы не выдержал перемещения. мы выбежали из подъезда, перешли по моей просьбе в соседний двор и вызвали туда такси. когда явятся мои скорые помощи и не смогут попасть в квартиру – они решат что я сплю и разочаруются меньше чем если бы я отменил свой вызов. спать и не слышать ни стуков ни телефонов – это принимается, потому что в порядке вещей. они беззлобно поругают меня под дверью – попинают ее – и куда-нибудь пойдут – улыбаясь и желая мне долгого сна, скорейшего выхода на сухой берег, здоровья и сил – тем более что в их сумках есть самые лучшие на земле еда и напитки, которые их не бросят вот так вот как я. мы заехали на улицу к моим родителям – они вышли из подъезда – дали нам денег и меня обняли. мама крестила – а отец курил. в тундре есть правильный глагол ‘потянуться’ в значении ‘пойти’. так вот – мы потянулись в сторону дины. нам еще долго выпутываться из петель городского зимнего свитера – пока доберемся до северной объездной трассы и возьмем скорость. а потом чертить часа три по темным скользким дорогам четырех княжеств – со столицами на высокой горе, в большой атне, в морках и в параньге. водитель молчал на мое великое счастье. под дорожное радио.
4
лудо логар – это вот что. когда человек на своем пути принимается пить – и так что аж до последнего волоса соединяющего его с жизнью – и не останавливается пока не начнет обрываться и он – а часто при этом у него море деятельности, всяческой любви и чудесных планов на будущее – марийцы полагают что этому человеку кто-то недобрый налил сквозь утиное горло. в прямом физическом смысле налил – через вырезанную трахею утки. из бутылки через трахею в стакан – и как-то подсунул выпить. наливая пожелал: как утка не может без воды – так и этот пускай теперь не сможет без этого. а утка – устроительница земли, утка это и есть красота и добро. силой призывать ее на проклятие – страшнее ничего нет. и дальше у человека который сделался лудо логаран – с утиным горлом – начинается жизни сгон – нередко в самые короткие сроки. если кто-то более сильный это утиное горло ему не заткнет. я вовсе не думал что это – мой случай. на утиные горла сваливать как-то грешно. но думал: встретимся с диной – и разберемся. главное – что-то делать. ведь за плечами моими уже стояла вся наша городская и республиканская наркология. мы с ней давно уже некрасивые любовники – те что не столько друг с другом любятся, сколько мучают, мучаются, ждут подвоха, не доверяют и злятся. следами от наших сомнительных отношений покрыто все мое тело. мы молчали. георгий иногда касался моей ноги и говорил: как ты, дорогой? я отвечал ему: я хорошо, спасибо.
5
дина разговаривала на пироге из лугового марийского, татарского и русского языков – то есть изготовленном из финно-угорской, тюркской и славянской вселенных, выпеченном в идеальной для этого дела параньгинской печи. я верил прежде всего именно в нее – в свою любимую землю. и помощи именно у нее просил. и дину рассчитывал обнаружить чутким проводником-связным этой земли. так и было. она так обрадовалась когда мы вошли. рыжие брови – белый платок. сказала мне: пока вы ехали – я ведь вспомнила кто вы! вы хороший человек, марийцы вас многие знают, я и в газете про вас читала, вы много ходите, вот шайтана и нашли. а георгию поклонилась прямо в пояс со словами: побольше бы на земле людей таких как вы. а денег с вас я не возьму: у меня в казани в мединституте учится дочка – и я не беру с казанских. мы поужинали. потом расстелили с георгием диван в гостевой комнате. он остался там читать хозяйского ‘айвенго’ – а мы с диной вернулись на кухню. всю ночь до утра на плите горел можжевельник на маленькой сковороде. работали так – двадцать минут дина читала и молчала надо мной, касалась и не касалась меня руками и животом, а я сидел босой на табурете. потом в кроватях сорок минут отдых. я осторожно ложился чтобы не разбудить георгия. потом снова двадцать минут кухни. время летело так что я видел как движутся стрелки в часах на буфете. закончили около семи утра. тогда легли и проспали почти до полудня. завтракали, улыбались. я – георгий – и дина. георгий рассказывал что-то о своей преподавательской работе. я совершенно не запомнил что мы ели. хотя что-то помню – чай, скумбрия, мед.. я спросил – с какими словами мне уезжать, что крепче всего запомнить? дина сказала: самое прекрасное на свете – это слово сказанное вовремя. мне очень понравилось. я поблагодарил. прямо за столом меня вдруг ужасно потянуло в сон – как будто бы сильные коричневые как ольхи руки вырвались из-под земли через пол, обхватили меня за голову и потянули. дина сказала: это лучшее из того, что я могла ожидать. ты поправишься. ложись прямо здесь – где тянет. за ночь дина стала говорить мне ты. я сполз из-за стола на пол – запомнил стоящие рядом четыре дружеские ноги – и моментально исчез часа на полтора. это было что-то наподобие перезагрузки после отлова вирусов. дина потом говорила мне – значит шайтанов много погибло. но ты себя береги.
6
уезжали из параньги с автостанции – рейсовым автобусом, маленьким, белым, долго его ждали. я был хрупок и велик. не знаю с чем себя сравнить. со слюдяным трактором? велосипедом из перьев и косточек чижиков? мостом через каму в сорочьих горах – сделанным из паутинчатого льда? но и это все грубые сравнения. георгий был рядом. я сказал ему: друг мой! спасибо! очень надеюсь что эта поездка не останется для меня лишь очередной интересной этнографической экспедицией. георгий ответил: я тоже на это надеюсь. а потом мы ехали и ехали. останавливаясь иногда в подорожных деревнях подсаживать и ссаживать людей. было много пустых сидений. а за нашими спинами двумя огромными грудями очень юная женщина кормила огромного мальчика. автобус встряхивался на дырах в асфальте и на больших наледях – и мальчик терял грудь и кричал. она успокаивала его на татарском и на удмуртском. георгий спал – а я не спал и был счастлив. и вспоминал все какие знал слова благодарности на всех языках средней волги. мне было горько. но эта горечь была горечью миндаля. мне было жалко себя и людей. но жалость та была сделана из сухого душистого можжевельника – вдохновляла сердце, а не топила его в парализующем чувстве вины.
7
в илети в автобус зашли две девушки – сели на местах прямо
перед нами, но чуть левее. лет
восемнадцати. скуластые, с подкрашенными глазами. они сняли шапки, размотали шарфы,
воткнули в уши по одному белому наушнику от одних общих, достали ужасный
розоватый напиток джин-тоник в полуторалитровой
бутыли, до автобуса он уже был отпит. они прихлебывали и роняли фразы об учебе
в училище в атне, о своей комнате в общежитии, называли
мужские и женские имена – резедушка, альфиюшка, азатик, генка, руслан.. они очень быстро
пьянели, начали по очереди засыпать, роняли на пол свои наушники, шапки,
перчатки, сумки, почти что
пустую бутылку и она катилась в мою сторону, но потом укатилась вперед,
телефоны с подвесками в виде черепашки и обсыпанного разноцветными стеклышками
скрипичного ключа, я несколько раз поднимал все эти предметы и клал одной из
них, той что сидела ближе ко мне, на колени, придавливал шапкой, чтобы не
падали снова так моментально, но они падали и падали, потому что очень трясло. они были здешними красавицами –
хоть и не для обложек журналов о красоте – но желание к таким как они уносится
в небо мировым деревом у казанских художников и лично у меня, они были абсолютными
уточками которым я всегда молился. я
откровенно любовался ими!
8
я смотрел на них во все глаза и представлял что через несколько хорошо знакомых фигур трассы выскочит большая атня с высокой красной мечетью – и они сойдут и что с ними будет вечером. они будут падать но добредут, уснут на унитазе и невытертые с него свалятся, позовут гостей, потом улягутся с ними или друг с другом, засверкают телами на все наши средневолжские-вятские эмираты – и все наши флаги забьются заволнуются от того. или все будет не так – но еще трагичнее. я видел в упор и любил их тела. их дико дико хотелось. и мыслилось с ними сойти – и на какое-то время остаться на их волне. и пережить – вместе поддерживая друг друга – все к чему они приготовились как яблоки упавшие под пест давящий на пастилу. тем более – если они готовы вовсе не ко всему, а наоборот – многого желали бы избежать – сейчас или уже после. они были ненаглядными и сильными – не меньше чем дина. только другого цвета. я быстро придумал им имена – черные агаты. камни черного цвета некрасивее желтых и белых? так и подумать смешно. черный агат. черный гагат. черный обсидиан.. я думал что смог бы надеть на себя только такие. значит эти спящие пахнущие алкоголем илетьские девушки – и есть драгоценности которые я выбираю для своего тела. потому что все это – тот самый хорошо видимый мной дым земли. потому что все это – та самая обожаемая до подпрыгиваний выше всех мечетей изрезанная оврагами весенняя покатость. та самая сырая пашня. и черная арматура на кладбищах. от всего этого сердце летит над миром выпущенное из черной пращи. и в союзе с черной пращой и серым дымом рождает рождает! потому что само мое сердце желто-медовое – с зелеными прожилками. я как талая вода в ложбины сейчас к ним тянулся – к этим попутчицам. а они спали, роняли слюнки, телефоны и сползали с кресел.
9
все это прекрасно. но знамена мои! как средство для чистки
стекол смывает следы долго стучавшегося в окна дождя во время липового цветения
– илетьские девушки размывали параньгинскую
дину. вместе с ее можжевельником, ее животом и словами, и нашей великой
спасительной ночью без сна. в которую верят теперь все кто меня любит. в
которую верю и я. мой белый добрый великий боже. нет никакой защиты. кроме самой по себе одинешенькой человеческой беззащитности. и только поэтому
можно надеяться уберечь себя. человеческая жизнь всего лишь в пять-шесть-семь
раз длиннее пути на автобусе из параньги до казани. и кто защитит беззащитного? – а никто. значит ему
попросту нельзя дать себе пропасть. только полная беззащитность оборачивается
наконец-то крепостью. только беззащитный по-настоящему защищен. потому что
иначе как же? – иначе совсем никак. дина
не сильнее черных агат – но и не слабее. я одинаково люблю их. они любимые –
мне и друг другу. к тому же никакие они не
черные агаты – а просто девочки из села илеть параньгинского района республики марий
эл, студентки из районного центра большая атня республики татарстан – лена
и люда.
10
мои агаты проснулись вовремя. кое-как собрали все что было при них – и вышли на атнинской площади – и как водоросли закачались вцепившись друг в друга. мы тронулись. но за окнами раздались раненые крики одной из них. от них проснулся георгий. в заднее стекло я увидел как одна агата размахивала руками – делая знаки автобусу остановиться, другая затыкала ей рот. водитель увидел – подумал что что-то они забыли – и притормозил. девушки влезли обратно. кричавшая плакала, вторая кажется ее журила. но это все в сумме была не речь. суть в том что они передумали – и решили зачем-то ехать в казань. доплатили водителю. правда сели уже не на прежние места – а у самой двери.
*
ме илена.
без әле исән.
эпир пурнатпăр-ха.
ми улэпесь.
минь эрийть.
минь шисотама.
мä живой ылына.
мы живы.
**
кто со мной – отмечать новую книгу?
казань – 2012
коломна – 2013