Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2013
ПУБЛИЦИСТИКА И ОЧЕРКИ
Нероманная жизнь
романа
У самой знаменитой книги Василия Гроссмана судьба оказалась совсем не простой. Рукопись, как и обещал Булгаков, “не сгорела” – даже после травли, обрушившейся на голову автора, и, главное, изъятия “всех” машинописных экземпляров романа соответствующими органами. Примечательно, что в истории советских репрессий это был случай по-своему уникальный: арест рукописи по каким-то причинам не повлек физической расправы над автором – и Гроссман остался на свободе.
На этом история злоключений, однако, не закончилась: долгожданный выход романа на родине в 1988 году вызвал новый всплеск негодования: журнал “Октябрь” подвергся травле в прессе, последовали оргвыводы Союза писателей, и над журналом нависла прямая угроза роспуска.
И вот, как говорится, новый поворот: на отечественный экран вышел сериал, созданный по роману “Жизнь и судьба”. К этому событию канал РТР приурочил выпуск специального тиража книги в обложке, воспроизводящей обложку “Октября” эпохи публикации романа. Киновоплощение “Жизни и судьбы” можно оценивать по-разному, но факт экранизации важен сам по себе: труднее всего сделать именно первый шаг, пробить лед. Этот сложнейший роман мог бы пылиться на полках еще десятилетия, прежде чем кто-то решился материализовать его на кинопленке.
Нет сомнений, что “Жизнь и судьба” заинтересует еще не одного режиссера и каждый последующий вариант будет в чем-то резко полемизировать с предшествующими. Главное, что интерес к роману уже проснулся – и у зрителей, и у читателей, что, наверное, даже важнее.
Об этом телевизионном проекте, о том, что удалось и что не удалось его авторам, на страницах нашего журнала рассуждают писатели и критики – кинокритики, в том числе.
Евгений Ермолин – литературный критик, медиа-эксперт, блогер. Доктор педагогических наук, кандидат искусствоведения, профессор. Преподает историю культуры и журналистику в вузах Ярославля и Москвы. Автор нескольких книг. Лауреат премий “Антибукер” (в номинации “Луч света” – критика), журналов “Октябрь”, “Дружба народов”. Удостоен звания “Станционный смотритель” за заслуги в области критики (премия им. И.П. Белкина; 2010). Живет в Москве и Ярославле.
Евгений ЕРМОЛИН
Враг внутри
Трудно понять, почему именно (и только) в 2012 году дошла очередь до экранизации великого – одного из лучших в отечественной словесности ХХ века – романа Василия Гроссмана. Ума не хватало? Или смелости, безрассудства? Вообще, довольно странно, что книга эта не обращала на себя внимания наших мастеров кино и ТВ. Ведь вот уже даже в Англии радиоспектакль на BBC по мотивам романа Гроссмана год назад вывел его на первые места в списках бестселлеров… Думаю, что ссылки на сложность конструкции – это отчасти просто отговорка, а отчасти признак низкой творческой потенции. Но лучше поздно, чем никогда. Приспел госзаказ. И фильм Сергея Урсуляка “Жизнь и судьба” был показан в октябрьские дни на главном государственном канале “Россия 1” в прайм-тайм, между зрелищ и торжищ, пиара и рекламы.
Я смотрел сериал не по порядку, а потому сначала больше восхищался, а уж потом призадумался. Но есть чем восхититься. Актеры играют красиво и тонко. Мизансцены, крупные планы, интонации… Военные эпизоды, положенные на музыку Баха и Вивальди (непонятно, но печально, а иначе было бы просто страшно). Атмосфера минувшей эпохи, которую я когда-то в детстве ухватил за хвост. И с тех пор люблю эту особую породу – людей того времени, людей из самого пекла, зрелых, умных, внятных, с изломанной, подчас трагической судьбой, которые жили бедственно, умирали внезапно, партизан на фронте жестокого столетия, о которых не так уж много сказано и написано (Пастернак, Гроссман, Домбровский, отчасти Азольский)…
Экранизация всегда неадекватна оригиналу, это данность. Все экранизации делятся на те, которые (тем не менее) расширяют опыт современника, и на те, которые адаптируют оригинал к актуальным предрассудкам. Что мы получили на сей раз?
Урсуляк снял фильм о суровой и великой эпохе. О беспощадном и требовательном времени, которое требовало от человека отдать все, ничего не оставив себе. О том, как масштаб этой космической, непостижимой миссии ломал людей, которым хотелось простого тепла и всяческих нежностей. Режиссера, да и покойного сценариста Володарского тоже, магнетизирует притяжение космоса, давно сгоревшего в костре истории. Да, он бесчеловечен, но что такого ценного в вашей человечине, в этой мягкой ткани и глупых вибрациях? Зато в нем есть “величие”. За это и погибнуть не жаль.
Кажется, на этом выводе особенно настаивал Володарский. Ему резко не нравилось то, что писал Гроссман. Жалкий юде. Приговор Володарского публичен (интервью в газете “Культура” 15 июля 2012 г.) и бескомпромиссен: “Это действительно гнилой писатель. Писатель, не любящий страну, в которой он родился и жил”. Поэтому сценарист просто “выкинул” те места, где его позиция не совпадала с гроссмановской: “Книга имеет уклон в защиту евреев, грань переходит… я это все постарался убрать”.
Но и отважный Урсуляк, примеряя неношеную гимнастерку и принюхиваясь к кирзе, с примесью высокомерного апломба объявлял, что он “не согласен” с Гроссманом, “слишком” ценившим свободу. Что тот какой-то не такой: не патриот масштаба, слишком любит не “родину”, а эту ненадежную и жалкую человечинку. Урсуляк отчего-то был уверен даже, что Гроссман наверняка переписал бы свой роман, встреться он с такой отборной и высокооплачиваемой творческой единицей, как Сергей Владимирович. (Признаться, хлипкое получилось интервью в “Российской газете”.)
В итоге состоялся фильм, в чем-то похожий на роман Гроссмана. А в чем-то непохожий. Фильм о жестокой стране и большой войне, в котором иногда идет своя война: между Гроссманом и тандемом Урсуляк-Володарский. Кто побеждает, однозначно не скажешь.
В сериале есть немало поводов для сочувствия. Когда вдруг перехватывает горло и на глаза просятся слезы. Здесь побеждает старина Гроссман. Здесь лучшие наши актеры плывут по его волне и становятся его союзниками, открывая личный второй фронт. Они даже начинают думать в кадре, что казалось совершенно немыслимым форматом на нашем нынешнем ТВ.
Да, говорит писатель, эпоха уничтожает человеческое в человеке, перемалывает эту самую человечину в стальных жерновах, но бедствующий человек, выживая или умирая, сохраняет ту сердечную растраву, ту неоприходываемую душевность, которые созвучны Иоганну Себастьяну Баху. Люди обживают страшную эпоху, и даже в самом эпицентре смертельной схватки, в Сталинграде, “управдом” Греков, держащий оборону со своими бойцами в доме 6/1, создает среди руин подобие братской общины.
Конечно, нельзя забыть, что фильм получился отчасти еще и о “сдаче и гибели советского интеллигента”, его унизительной слабости и двусмысленных самооправданиях. Но, во-первых, и этот сюжет на фоне ТВ-примитива как минимум небанален. А во-вторых, метания сыгранного Маковецким Штрума все же позволяют и зрителю взвесить на весах совести ценность того или иного поступка. Нелишний труд и сегодня, как указали многие из рецензентов. Ну да, случается и выбор в пользу зла. Но мы успеваем понять, что зло есть зло, а продиктованный страхом выбор не оправдывает того, кто его совершил. Успеваем устыдиться или хоть призадуматься.
Гроссман, кажется, и в Бога не верил, так что ему только и оставалось верить лишь в это нестойкое тепло, в запах нежности, в дымок от папиросы, в поцелуи и слезы, в то, что так легко растоптать и уничтожить, истратить бессчетно и бессмысленно.
Нет, осмысленно! – педалирует двукратный лауреат премий ФСБ Урсуляк. Люди работали на величие государства, люди ковали победу, приносили себя в жертву ради идеи. Людей тратили не зря.
В сериале нет ни Сталина, ни Гитлера, которых Гроссман, напомню, уравнял как средоточие бесчеловечности. Словно бы они вынесены в сферу абсолютных величин, которые непостижимы и неизобразимы. Отправим Гитлера в аут, а что касается Сталина, то режиссер будто намекает, что тут предел, о котором уместно лишь молчать. Правда, однажды мы все же услышим его голос: этот небожитель позвонит ученому Штруму, чтобы спасти того от опалы и беды. Характерно.
На экране нет и другого полюса тогдашнего мироздания: нацистских и советских лагерей. Там нет гетто, газовых камер и расстрелов. Но по логике парадокса, внелагерная вроде бы жизнь чем-то напоминает лагерную. Свободы в ней, может быть, даже меньше. Доносы, унижения, предательства, вынужденная подлость и подлость добровольная и радостная… Есть внутреннее рабство, его, увы, всегда было много в России, сколько бы ни учили нас писатели-классики выдавливать из себя раба. А несколько сцен в чекистских застенках так густо передают аромат предбанника ада, что никакой бани уже не нужно.
Мой приятель писатель Б., насмотревшись на ужасы Лубянки в сериале (где пытают, ломают и всё никак не сломают комиссара Крымова), выразился в том духе, что тем самым нам дан урок. Смотрите, мол, сравнивайте. Вон как было плохо, а теперь же не так. А ведь могло бы… Цените гуманность режима. И мы, мол, ценим.
Но я думаю, главный урок другой. Все-таки современность не вымогает у нас подлостей, шантажируя отъемом жизни, это факт. Каждый, кто подличает, делает это по личному, так сказать, вдохновению, задешево. А основной мессидж Урсуляка обращен и к низам, и к верхам нашего замысловатого общества. Режиссер укоряет: куда пропало величие? Где подвиги? Где битвы? Одна суета кругом. И томление духа.
И разве ж нет? Возьмем сетку вещания, посмотрим программы, которые предшествовали сериалу или следовали за ним… Небо и земля. Как мелко, как фальшиво, как подчас ничтожно. Всё на продажу. Кругом пиар.
Сменился язык. Другие взгляды и жесты. Другие интонации. Нет величия. Нет судьбы, ни в И-нете, ни в офф-лайне.
Впрочем, мы не обязаны доверять этим магическим пассам. Есть жизнь и по эту сторону телеэкрана. Некоторые сомневаются, но все-таки есть. И это иная жизнь. И даже несложно приноровиться находить ее там, где сквозь привычные цинизм и жестоковыйность, сквозь цемент равнодушия прорастают семена великодушия, бескорыстия, добра.
Да и режиссера Урсуляка не будем демонизировать без причины. Не вполне получается у него быть державником. Если б он не умел, он не рассказал бы так тонко, как получилось в фильме, о мужчинах и женщинах, о любви и дружбе, о людях, которые тянутся друг к другу через смертельные пространства и не верят в расстрельные списки. И неодиноки, как бывает. Всех их вытаскивает из бездны одиночества, из водоворота бед рука и слово близкого человека… Не всегда спасает, но хотя бы дает внутреннюю опору. Может быть, главное событие в фильме – это жертва Жени Шапошниковой своим чувством к яркому и преуспевающему мужчине ради поддержки нелюбимого, да и не стоящего ее мужа, попавшего в капкан судьбы. Кажется, на нашем ТВ так рассказать про это сейчас не умеет больше никто.
Хотя иногда кажется все же, что именно Гроссман и актерская команда переиграли хитроумных сценариста и режиссера, отчаянно пытавшихся придать картине традиционное звучание, посвятив ее подвигу народа, взятого суммарно и абстрактно, как некий монолит. Но не справившихся, потерпевших поражение перед лицом гроссмановского текста, звучание которого можно убавить, но слишком трудно исказить.
Говорят, что лучше фильма о советской эпохе и о великой войне на нашем ТВ не было. Может быть, при всех его противоречиях. Великанам госфинансирования Михалкову и Бондарчуку придется потесниться.