Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2013
Алена Солнцева – журналист, кандидат искусствоведения. Обозреватель медиа-группы “Московские новости” в РИА. Член Союза театральных деятелей, правления гильдии кинокритиков и Академии кинематографических искусств “Ника”. Заведовала отделом культуры газеты “Время новостей”.
Алена СОЛНЦЕВА
Сериал быстрого реагирования
По выходе сериал “Жизнь и судьба” вызывал большой энтузиазм, который, впрочем, быстро остыл. В сознании зрителей фильм Сергея Урсуляка среди инсценированной классики занял скромное место где-то между Акуниным и Булгаковым, хотя, не сомневаюсь, именно он получит все профессиональные теле- и кинопремии. В печати разразился чуть ли не скандал, во многом из-за одиозных интервью, которые перед выходом сериала раздавали его авторы. Зато в профессиональной телевизионной среде у него появились горячие сторонники. Так что, вне зависимости от истинного качества, сериал “Жизнь и судьба” оказался событием нашей скромной, я бы даже сказала, камерной общественной жизни.
Те, кому фильм понравился, напирали на то, что он хорошо снят, культурно сделан, выгодно отличается на общем фоне телепродукции, не подлый, внятный и, в конце концов, “не искажает основную мысль Гроссмана”. Те, кто выступал против, как раз считали, что искажает. И такие полярные оценки, в сущности, показывает принципиальные позиции по отношению к прошлому страны как таковому, и к ее образу, создаваемому в масс-медиа.
Как любой медийный продукт, сериалы не терпят сложных и не вполне отчетливых конструкций. Такова их природа. Поэтому вопрос возникает уже о том, насколько в принципе правомерным было телевизионное обращение к роману. Не только далекому от нынешних трендов в плане идеологии, но и структурно сложному, нелинейному, не вполне традиционному по форме роману-диспуту. Чем он приглянулся каналу? Ради чего потрачены довольно серьезные деньги?
Кажется, продюсеры особо не вдумывались в то, что такое “Жизнь и судьба” Гроссмана. Знали, что роман общественно значимый – значит, привлечет внимание, толстый – значит, годится для сериала, похож чем-то на “Войну и мир”, включает батальные сцены – значит, будет на что посмотреть мужчинам, но есть и любовные линии – это для женщин.
То, что инсценировку поручили Эдуарду Володарскому, а режиссуру – Сергею Урсуляку, свидетельствует о значении, которое проекту придавали создатели. Для обоих роман Гроссмана не был личным выбором. Проблематика, которая так волновала писателя, не слишком интересовала авторов сериала. Эдуард Володарский откровенно признался в интервью Елене Ямпольской: “Там есть характеры. Березкин – командир полка – очень хороший такой русский характер… Но в остальном, я тебе скажу, хотя моя фамилия и стоит в титрах, это действительно гнилой писатель. Писатель, не любящий страну, в которой он родился и жил”. Можно сделать поправку на то, что говорил сценарист с человеком, который его к подобным суждениям охотно подталкивал, но и в других интервью Володарский подтверждал, что идеологически не согласен с Гроссманом
Урсуляк легко отказался от “концлагерей – и фашистского, и советского. Нет у нас и линии Сталина, он представлен лишь закадровым голосом”. А насчет центральной для Гроссмана мысли о сходстве двух тоталитарных режимов, ради высшей идеи поступающихся частным человеком с его индивидуальной судьбой, Урсуляк высказался совершенно определенно: “нельзя ставить знак равенства между идеями фашизма и коммунизма, потому что прежде всего я сам с этим не согласен. Как не согласен с тем, что можно поставить знак равенства между Германией и СССР, когда заходит речь об их вине в развязывании Второй мировой войны”. С Володарским они нашли общий язык: “Обсуждая роман, мы сошлись на том, что страстная любовь Гроссмана к свободе как к абсолютному благу и его сравнения Германии с Советским Союзом – вещи очень спорные. Чисто по-человечески они мне понятны: Гроссман писал свой роман из-за колючей проволоки, но мне, попробовавшему той свободы, о которой он только мечтал, очевидно, что свобода не должна быть абсолютной, она нуждается в ограничении. Если общество высокоморально, оно руководствуется внутренними ограничителями, если нет – на помощь приходит государство”.
На самом деле Урсуляк этим демонстрирует, что вообще не понял, о чем роман. Фронтовик Гроссман, прошедший всю войну корреспондентом “Красной звезды”, автор известных на весь мир репортажей из Сталинграда, у него оказывается каким-то генералом Власовым. Мысль Гроссмана, не суперсложная, но все же не однолинейная, заключалась вовсе не в том, что пусть пауки, Сталин и Гитлер, перегрызутся между собой. Он отлично понимал, в чем разница между нацистской оккупацией и победой советской армии. Но был уверен, что никакая идеология, никакие, даже самые лучшие намерения, не стоят жизни и счастья человека, его живой души, его тепла, любви, сочувствия и доброты. В этом и состоит основная коллизия – сегодня многим кажется, что какое-то количество насилия необходимо для общего блага. Вопрос о том, кто будет отмерять и регулировать это насилие, не столь важен для этих людей. Для Гроссмана, увидевшего в обоих режимах разрушение живой жизни, ее уклада, ее неоспоримой для него ценности, вопрос был однозначно решен в пользу человека.
В результате своеобразного подхода сценариста и режиссера к материалу романа эпопея Гроссмана свелась к двум схемам. Хребтом сериала стали две главные сюжетные линии: история дома номер шесть и его “управдома” Грекова – и конфликт физика Штрума с государством. Штрум, которого очень хорошо сыграл Сергей Маковецкий, стал главным героем сериала, альтер-эго автора, воплощением всех рефлексий и сомнений (в этом персонаже действительно много автобиографического). Однако тонкая работа перекомпоновавшего сюжет сценариста, не замеченная поклонниками сериала, сделала свое дело. Зрители напряженно следили за развитием истории еврея, ученого, чуть было не подвергшегося репрессиям, но вовремя спасенного вниманием вождя. Нравственный конфликт – Штрум готов страдать за правду, пока ему особо нечего терять, но сдается, когда внезапное расположение власти возносит его на верх номенклатурной лестницы, – оказывается главным содержанием. Добившемуся успеха человеку сохранить свое достоинство сложнее – современному зрителю это чувство понятно, он находит в себе те же отзывчивые струны…
Таким образом, в сериале все происходящее рассматривается с точки зрения психологии – человек должен найти в себе силы, чтобы поступить по совести. Это доступно, понятно и узнаваемо. Другое дело, что Гроссман писал свой “современный эпос” – настаиваю, что роман “Жизнь и судьба” требует отдельного жанрового определения, – вовсе не ради психологических нюансов и моральных конфликтов. Его интересовал мир, утративший человеческое измерения. Поэтому и нужны были ему сцены в лагерях, и особенно в лагерях уничтожения, где человек не в состоянии сохранить никакого достоинства, да и облика тоже, где против него играет не подловатый начальник и не голос в телефонной трубке, а непонятная и бессмысленная машина, запущенная в тысяче километров от самой мясорубки. Собственно, эсэсовец Лисс, принадлежащий к высшей касте арийских вождей, столь же мало что решает, сколь и старые большевики в советских лагерях. Детище их усилий обернулось монстром, пожрало своих родителей и продолжает пожирать людей, не останавливаясь ни перед чем. Ни воля, ни разум, ни даже простой здравый смысл не могут остановить чудовище.
Внимательно прочитайте пресловутые слова Лисса, сказанные им коминтерновцу Мостовскому: “Когда мы смотрим в лицо друг другу, мы смотрим не только на ненавистное лицо, мы смотрим в зеркало. В этом трагедия эпохи. Разве вы не узнаете себя, свою волю в нас? Разве для вас мир не есть ваша воля, разве вас можно поколебать, остановить?” Речь не о сходстве идеалов, речь идет о воле, усилиям которой предпочли теплое, душистое, интимное человеческое общежитие, объявив его мещанским, нечистым, мешающим волевым и непоколебимым воинам идеи. Вот в чем, собственно, сходство. “Вы лично знали Ленина, – продолжает Лисс. – Он создал партию нового типа. Он первый понял, что только партия и вождь выражают импульс нации, и покончил Учредительное собрание… Потом Сталин многому нас научил. Для социализма в одной стране надо ликвидировать крестьянскую свободу сеять и продавать, и Сталин не задрожал – ликвидировал миллионы крестьян. Наш Гитлер увидел – немецкому национальному социалистическому движению мешает враг – иудейство. И он решил ликвидировать миллионы евреев”. Не важно, кто мешает свободному становлению национального государства: крестьяне, евреи, цыгане, дворяне, не важно, классовый или национальный признак ложится в основу миропорядка, не важно даже количество жертв, главное, что любое тоталитарное государство, служащее укреплению самого себя во имя высокой идеи – насильник и враг человека.
Для Сергея Урсуляка, как выясняется, нет разницы между советской государственной машиной и государством, как инструментом для управления, а вообще-то она принципиальна.
Для того, чтобы убедить в этом читателей, Гроссману и надо было написать тысячи страниц, ввести в повествование сотни героев, сплести сеть пересечений их судеб, вставить множество диалогов, отступлений и сопоставлений. И прийти к выводам, не сводимым к рекламным фразам о насилии и свободе из анонса канала “Россия”, где сказано, что “роман повествует о людях, которым выпало жить в то время, когда врагов хватало и внутри страны, и за ее пределами, когда во имя Победы можно было поступиться всем. И все же каждый был волен выбирать – жизнь, полную компромиссов, или судьбу, дарующую драгоценную внутреннюю свободу… Главная эпическая идея фильма – противостояние свободы и насилия. Советский народ ведет войну с фашизмом за свободу Родины. Сталинград – это, с одной стороны, душа этой свободы, а с другой – знак системы Сталина, которая всем своим существом свободе враждебна. Эта двойственность подчеркивает трагедию народа, которому приходится вести войну на два фронта. Во главе народа-освободителя стоит тиран и преступник, который видит в победе народа свою победу, победу своей личной власти”.
Сказать про Сталина, что он тиран и преступник, для федерального канала по нынешним временам, когда его предпочитают называть эффективным менеджером, – это смело и гордо, но только это слишком просто. Идея Гроссмана важней и современней, не тирана и преступника он обличал, а исследовал странный соблазн государственной мощи, искусивший столь разные народы. Его роман – не антисталинское произведение, это роман написанный человеком, на собственном опыте убедившимся, что, как бы ни были сладки посулы тоталитаризма, сколько бы слов об общественном благе и о гуманных целях ни произносилось, дело всегда кончается кровью и разрушением. “От Аввакума до Ленина наша человечность и свобода партийны, фанатичны, безжалостно приносят человека в жертву абстрактной человечности. Даже Толстой с проповедью непротивления злу насилием нетерпим, а главное, исходит не от человека, а от Бога. Ему важно, чтобы восторжествовала идея, утверждающая доброту, а ведь богоносцы всегда стремятся насильственно вселить Бога в человека, а в России для этого не постоят ни перед чем, убьют – не посмотрят”.
Самому себе, сыну европейски образованного космополита из Бердичева, оплачивавшего марксистские кружки в России, Гроссман доказывал, что идеи о справедливости, равенстве, братстве, столь привлекательные и соблазнительные на первый взгляд, приводят в ту же грязь, боль и смрад, что и идеи о превосходстве одной расы над другими и о возможности, преодолев в себе человека, стать героем и победителем. Ему нужно было понять самому и донести до других мысль, что “человеческие объединения, их смысл определены лишь одной главной целью – завоевать людям право быть разными, особыми, по-своему, по-отдельному чувствовать, думать, жить на свете”.
Надо признать, что во времена создания романа о его убийственной для советского строя сути догадывались. Роман не только не захотели печатать, но и арестовали рукопись. В то время как его первая часть, “За правое дело”, хотя и с цензурными изъянами, но была опубликована. Интересно другое – претензии к роману, озвученные не властями, а коллегами, выглядят очень похоже на сегодняшние.
В декабре 1960 года на заседании редколлегии журнала “Знамя” обсуждали перспективы романа, и Борис Галанов сказал: “Это искаженная, антисоветская картина жизни. Между советским государством и фашизмом, по сути, поставлен знак тождества. Роман для публикации неприемлем”. А другой член редколлегии, Виктор Панков заметил, “что о чем бы автор ни заговорил, все у него свертывается на тридцать седьмой год, пытки, тюрьмы, концлагеря, горы трупов при коллективизации… Роман исторически необъективен. Он может порадовать только наших врагов”. Вскоре роман был передан в органы и там бы и сгинул, если бы не чудом уцелевшая пара экземпляров, переправленная друзьями за рубеж.
Прошло не триста обещанных партийными идеологами, а всего пятьдесят лет – и роман не просто напечатан, по нему снят телевизионный сериал, показанный по федеральному каналу на всю страну. Хотя я объясняю отток зрителей неудачным входом в роман, плохо написанным сценарием, из-за которого первые серии оказались непонятным месивом из грохота орудий, неизвестных военных чинов, непонятных разговоров и малознакомых обстоятельств.
Важнее другое, то, что не только авторы сериала не смогли понять тот гуманистический и высокий смысл, который заложен в романе Гроссмана, но и те, кто приветствовал сам факт выхода сериала, не смогли отличить стандартный советский взгляд на войну от того метального прорыва, который сумел сделать писатель. Общество все еще находится внутри советского дискурса. И потому не стоило браться за Гроссмана. Инсценировать повести хорошего советского писателя Веры Пановой было бы правильней. Но телевидению нужно громкое имя, поэтому в топку телесериального производства бросили Гроссмана.
К счастью, роман есть, он опубликован, его можно читать, обсуждать. К сожалению, большинству это не по силам. А многие и просто никогда о нем не слышали. Как написал один блогер на сайте журнала “Однако”: “Набрал “василий гроссман жизнь и судьба”. Залез в Википедию (чего для установления истины не сделаешь!) и моментально выяснил, что этот роман “носит резко антисталинистский характер”. Т.е. клеветнический по отношению к человеку, которому мы обязаны (очень во многом) Победой и чье наследие мы до сих пор еще проедаем. Отношение к Сталину – это действительно индикатор. Удивительное совпадение: антисталинист, как правило, русофоб, либерал, западник, не исключено, что гей, почитатель болотников и ненавистник Путина. Ах да, еще защитник пуссирайт”. Не только противникам Гроссмана, но и защитникам сериала часто достаточно пары определений, чтобы вынести вердикт. Такое быстрое реагирование.
Так что Василий Гроссман очень и очень актуальный писатель. И, увы, еще не прочитанный.
∙