Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2013
Вячеслав Харченко – прозаик и поэт. Родился в Краснодарском крае, выпускник МГУ. Учился в Литературном институте. Участник литературной студии “Луч”. Публиковался в литературных журналах. Автор книги малой прозы “Соломон, колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др. Длинное название книги коротких рассказов” (2011). Лауреат Международного литературного Волошинского конкурса в номинации проза (2007). Живет в Москве.
Чемодан социальных вещей
Вячеслав ХАРЧЕНКО
Самое главное
Толстый журнал – это черный ящик в руках опытного иллюзиониста. Никогда не знаешь, возьмут твою рукопись или нет. Вроде бы и публиковали не раз, вроде бы и пишут о тебе что-то доброе и жалостливое, но каждый раз, собирая рассказики, рассказы, повести, миниатюры по углам своей заваленной и замусоренной квартиры с остатками засохшего вчерашнего завтрака на столе, с клочками шерсти старого разжиревшего кота Тюфика на полу, со счетами в почтовом ящике из ЖЭКа и за Интернет, сомневаешься, возьмут или нет.
Хотя у меня же был милый, добрый друг в редакции, кучерявый, мускулистый отставной военный, подтянутый и уверенный в себе сердцеед, был, был, я точно помню. Он еще звал к себе пить кофе “Арабика”, насыпал по полной ложке в граненый стакан, вставленный в подстаканник с надписью “Байкал. Иркутск”. Он пил со мной кофе, щурился, снисходительно смотрел на мои распечатанные листочки, на то, что я курю в форточку, и говорил тихим и поставленным, как у актера, голосом, что жизнь бесконечна, а смерть иллюзорна, есть только любовь, и показывал мне фотографию своего семилетнего сына в лыжной шапочке.
При этом мой друг сидел на кожаном диване за массивным столом а-ля ампир и улыбался. Друга звали, кажется, Костя. Или Петя? Или Федор? Точно Федор, но он уволился, давно уже уволился, перешел на вольные хлеба. Встал из-за стола, поклонился общественности, сделал ручкой и ушел, тихо затворив за собой дверь.
Я хорошо помню, как первый раз двадцать лет назад нес рукопись в журнал. Падал последний мартовский снег, уже шлепали по обширным ледяным лужам от первых оттепелей непослушные дети, уже на дороге была каша, и брызги от проезжающих автомашин окатывали мои еще зимние ботиночки, а некоторые капли даже оседали на брюках. Задорно и обнадеживающе пели первые прилетевшие птицы. Им было радостно, а я шел в толстый журнал. Я вообще ходил в этот толстый журнал со стихами семнадцать раз. Я упорно писал и писал, носил и носил, но в том-то и фокус, что опубликовал меня совсем другой журнал – и не стихи, а прозу.
Загадка природы. Факир сделал волшебной палочкой – опля! – и из черного ящика выскочил белый ушастый кролик и попрыгал по скрипучему паркетному полу за оранжевой морковкой, а за ним из ящика вылезли исчерканные редактором беспощадно и бесповоротно кровавыми чернилами рукописи.
Журнал рукописи не возвращает и не редактирует.
Самое тяжелое – это ждать. Вот ждешь, ждешь и ждешь. Вроде надо позвонить, ведь из журнала же звонить не будут, то есть надо позвонить самому. Взять телефонную трубку и набрать номер, но весь ужас в том, что вдруг тебе откажут. Возьмут и откажут. И вот ты кидаешь замызганную радиотрубку куда-то на тахту, да так, что потом весь день не можешь ее найти, и ходишь-ходишь кругами по гостиной, а за окном темнота; полная, глазастая, иссиня-черная ночь, даже на шоссе отключили фонари, наверное, из экономии.
И вдруг в недрах этой темнотищи, в самой сердцевине ночи ты понимаешь: телефонный звонок – это ерунда и электронное письмо – это ерунда, а самое главное в чем-то не в этом.
В любви, что ли, в тексте, в буковках…