Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2013
Что такое хорошо?..
Есть проблемы, которые волнуют лишь малую часть человечества. Есть проблемы, которые волнуют многих. И есть проблемы, которые волнуют практически всех. К последним относится вопрос о воспитании детей. И не только потому, что, несмотря на разницу профессий, образа жизни, ценностных и идеологических установок, все мы – родители. Но и потому, что то, какими мы воспитаем наших детей, определяет будущее лицо человечества. Именно с очертаниями этого “коллективного лица” связаны горячие споры, которые то и дело вспыхивают вокруг проблемы воспитания.
Сегодня мы представляем на страницах нашего журнала полемику двух авторов, поводом к которой стали книги на эту тему.
Протоиерей Алексей Уминский. РЕБЕНОК В ЦЕРКВИ.
ЗАМЕТКИ О ВЫСШЕМ ИСКУССТВЕ. –
М.: ДАНИЛОВСКИЙ БЛАГОВЕСТНИК, 2012.
Протоиерей Алексей Уминский. ЧТО Я ХОЧУ ОТ БОГА. –
М.: НИКЕЯ, 2012.
Е.А. Ямбург. ШКОЛА И ЕЕ ОКРЕСТНОСТИ. –
М.: ООО “ЦЕНТР КНИГИ РУДОМИНО”, 2011.
Ольга Бугославская родилась в Москве, окончила филологический факультет МГУ. Кандидат филологических наук. Постоянный автор журнала “Октябрь”.
Ольга БУГОСЛАВСКАЯ
Он родился никогда…
Сегодня дети все активнее вовлекаются в церковную и околоцерковную жизнь. Родители водят их с собой на службы, открываются воскресные школы, в светских школах вводится курс “Основы православной культуры”… Зачем это нужно, чем сопровождается и к чему приведет? Но для начала давайте уточним главное: что вообще является одной из основных целей воспитания? То, чтобы дети полностью копировали своих родителей, усваивали их представления о мире, в том числе, и ошибочные? Или все-таки предпочтительнее оставить детям хоть какое-то пространство для маневра, для самостоятельного мышления и оценок? Как обеспечить культурную преемственность, установить прочную духовную связь между родителями и детьми, но при этом не подавить детей и не заслонить собой видимый им горизонт?
Протоиерей Алексей Уминский посвятил этим и другим вопросам отдельную книгу – “Ребенок в Церкви. Заметки о высшем воспитании”. Автор признает наличие многих, связанных с православным воспитанием, проблем. Но при этом, как священнослужитель, разумеется, убежден, что детей необходимо воспитывать в православии, чтобы они могли сопротивляться “шквальному напору ложных ценностей современного мира”.
Однако вряд ли можно кого-то удивить, возразив, что “напору ложных ценностей” можно сопротивляться и вне церкви. Если иметь в виду ценности культурные, нельзя не согласиться с Алексеем Уминским, который подчеркивает, что водораздел проходит не по линии православной и неправославной культуры, а по линии культура/псевдокультура. А псевдокультура, по опять же меткому замечанию автора, часто “любит рядиться «под Православие»”. И в таком случае православное воспитание может скорее сыграть с ребенком злую шутку, подтолкнув к доверчивому “впитыванию” псевдокультурной, подкрашенной сусальным золотом вульгарности.
Если речь о моральных ценностях, то для примера можно обратиться даже к советскому опыту. Что, советские люди были менее нравственны, чем мы сегодня? Разумеется, советская идеология во многом строилась на постулатах, отсылающих к религиозной догматике и десяти заповедям. Но чтобы познакомить ребенка с общепринятыми моральными нормами, на религию ссылаться вовсе не обязательно. Более того, есть основания полагать, что нормы эти были выработаны человечеством в процессе его развития, а церковь их просто присвоила. В пользу этого говорит тот факт, что нормы эти продолжают эволюционировать и, если можно так сказать, уточняться. “Домострой” появился в христианской стране, однако вряд ли сегодня актуальны его правила и наставления. Можно, конечно, до бесконечности ссылаться на формулу Достоевского: “Бога нет, и все позволено”, просто твердя ее как заклинание, однако нелишне было бы иметь в виду, что все его великие романы – не что иное, как попытка поразмышлять на эту тему, то есть по большому счету скорее вопрос, чем ответ, – иначе это была бы не одна из вершин мировой литературы, вызвавшая горы литературоведческих и философских трудов, полемизирующих между собой, а рядовая проповедь, не предполагающая никаких противоречивых интерпретаций.
Детям свойственно задаваться главными вопросами бытия с очень раннего возраста. Как возникла жизнь, кто такой человек и “зачем он нужен”, “навсегда человек умирает или не навсегда”… Проблема в том, что ребенок еще слишком мал для того, чтобы критически оценить получаемые ответы (хотя и среди детей бывают исключения). В большинстве случаев полученные от родителей разъяснения надолго становятся для ребенка мировоззренческими установками.
Более или менее осмысленное приятие или неприятие веры может случиться не ранее подросткового возраста. И не надо этому мешать. Совершенно не нужно вкладывать в ребенка “свои идеи и свое мировоззрение”, когда речь идет о вопросах, не имеющих однозначного ответа. Вопрос: есть Бог или нет? – именно таков. Почему же не предоставить ребенку возможность, достигнув сознательного возраста, разобраться с этим самому? Пусть он познакомится со Святым Писанием, со святоотеческой традицией, с агиографической литературой, духовной музыкой, иконописью… Но пусть почитает и Вольтера, узнает мнение ученых, таких как Виталий Гинзбург или Ричард Докинз. Родители всегда, в любых вопросах с большим трудом готовы допустить, что они могут заблуждаться. Для верующего человека сомнение – слабость и грех. И взрослым кажется, что, если ребенок будет смотреть на мир их глазами, это и есть наилучший вариант. Но вдруг ребенок сможет посмотреть на вещи нестандартно и подойти к ним с неожиданной стороны. Ему будет легче, если никто не будет вкладывать в него “свои идеи” вместе с набором догм. Познакомить со своими идеями – это одно, а “вложить свои идеи” – это совсем другое.
Некоторые дети и тем более подростки действительно способны улавливать противоречия между религиозными доктринами и реальной жизнью. Алексей Уминский сам приводит пример: “Ежедневно по телевидению и радио передают новости, из которых мы узнаем о трагических событиях, происходящих в разных концах Земли, и однажды мой ребенок спросил: “Папа, столько людей погибает. Почему же Господь попускает все это?” “Представь себе, что ты едешь на машине с высокой скоростью, – попытался ответить я, – видишь знак, который запрещает ехать быстрее сорока километров в час. Ты знаешь, что он обозначает, но, не снижая скорости, продолжаешь движение. Дальше видишь другой знак, который предупреждает водителей о том, что впереди – скользкая дорога. Не обращая на него внимания, ты едешь с прежней скоростью и оказываешься перед знаком “Обрыв”. Но, поскольку ты не снизил скорость, затормозить ты уже не можешь и влетаешь в пропасть на бешеной скорости… Бог тебя предупреждал. Ты видел знаки… и такой конец – это результат твоего поведения”.
Ребенок, как часто бывает, смотрит в самый корень. А взрослому, как тоже бывает сплошь и рядом, совершенно нечего на это ответить. Проблема в том, что удручающе часто правила нарушают одни, а гибнут в результате этого совершенно другие. В том числе и те, кто еще вообще не садился за руль. А нарушители продолжают прекрасно жить и водить машину. Иногда потом еще и пишут мемуары. Кроме того, одно дело, когда несчастья случаются по чьей-то вине. Тогда можно рассуждать об ответственности конкретных людей в том русле, которое предполагает христианское вероучение. Но если беды обрушиваются на чью-то голову просто так – у человека вдруг обнаруживается смертельное заболевание или он оказывается в эпицентре стихийного бедствия… – и ни сам пострадавший, ни кто-либо из окружающих в этом не виноват? Ребенок Алексея Уминского прав, подозревая, что, если бы над нами был любящий нас всемогущий Господь Бог, жизнь была бы устроена по-другому. Впрочем, и на это у догматически подкованного христианина наверняка найдется ответ-цитата: или “кто из вас без греха?”, или “человек рождается на страдание, чтобы как искры пониматься вверх”, или еще что-нибудь…
В другой своей книге – “Что я хочу от Бога” – Алексей Уминский предлагает объяснять детям, что “Господь был всегда, потому что Он и есть вечность, вечно живущее существо”. Попробуйте это сделать, и ребенок засыплет вас вопросами: “Это значит, что Он когда родился? Никогда? Если никогда, значит, его и нет”. Попытки алогичных и путаных объяснений поставят взрослого в крайне неловкое положение. А ребенок помладше, дошкольник, вообще не способен оперировать столь абстрактными понятиями как “вечность” и “бесконечность”. Его можно только приучить повторять за нами не наполненные для него никаким смыслом слова. Возможно, он будет это делать, просто потому что хочет быть “хорошим мальчиком” в глазах умильно взирающих на него взрослых. Ведь чтобы чувствовать себя комфортно, он так нуждается в нашем одобрении. Ну что ж, первый урок лицемерия нами преподан…
Далее, в той же книге Уминский провозглашает, что наш мир “очень гармоничен и необыкновенно прекрасен”. А следовательно, вывод очевиден: “такая красота не могла быть создана без любви”. Но любой, в том числе и ребенок, посмотревший хотя бы один документальный фильм о дикой природе, отлично знает, что мир не только прекрасен, но и очень жесток. Хищники пожирают травоядных, и тем и другим постоянно угрожают засуха, наводнение, голод, раненое животное практически обречено на гибель… Как это укладывается в идею одной только бесконечной любви?
Религиозное сознание не выносит диалектики, это известно. А ведь именно диалектика позволяет без натяжек объяснить красоту и гармонию мира – просто рисуя несколько более сложную картину, чем та благолепная патока, которая в наши дни, увы, все более востребована среди православных. Между тем разрыв между реальной жизнью, которую всякий наблюдает вокруг себя, и ее “виртуальной” версией со сглаженными углами, которой предлагается потчевать ребенка (и делается это отнюдь не только в церковной среде – “цензура” на жестокие сцены в сказках, не в современных, отнюдь, а в тех, что существуют уже многие сотни лет, это уже вполне “светское мероприятие”), – довольно опасная мина, заложенная в сознание. И она непременно взорвется – либо повзрослевший воспитанник паточной версии бытия так и не научится смотреть правде в глаза и с мужеством “делать добро из зла, потому что больше его делать не из чего”, то есть останется вечным ребенком, либо он сделается пленником заложенных в него “добрыми взрослыми” неврозов и проведет жизнь в сплошном унынии и страданиях: ведь ему обещали, что мир “очень гармоничен и необыкновенно прекрасен”, а на деле-то вон оно как… А вот вооружить способностью мыслить диалектически, постигать красоту и гармонию мира в его бесконечной сложности и противоречивости, “добрые взрослые” почему-то не посчитали нужным.
По какой-то причине Алексей Уминский убежден, будто “человек не может поверить, что он произошел от обезьяны, что наша вселенная образовалась в результате какого-то колоссального взрыва и существует уже в течение многих миллиардов лет…”. Почему же? Есть очень много людей, которые не верят в это, а знают, что так и было, и прекрасно с этим живут. Зато история про шесть дней творения вызывает у них интерес сугубо культурологический.
Уминский отмечает, что многими прихожанами движет стремление переложить ответственность – как за себя, так и за своих детей – на кого-то, будь то духовник или сам Господь Бог. “Безответственность – болезнь нашего общества и нашей Церкви”, – констатирует автор и призывает родителей помнить, что “нельзя возлагать на Бога то, что мы обязаны сделать сами”. Золотые слова. Воспитывать ребенка должны родители, они же должны объяснить, что такое хорошо и что такое плохо. Зачем вовлекать в это духовника? “Доверительный разговор с мамой и папой – это и есть исповедь маленького ребенка”. Абсолютно верно, почему же этого недостаточно? Тем более, что, как пишет Уминский, “исповедь для ребенка – своего рода стресс, во время которого он может не только не раскрыться перед духовником, а, наоборот, еще сильнее замкнуться в себе”. У ребенка достаточно стрессов в детском саду, в школе, а иногда и дома. Неужели нужно добавить еще один?
В заключительной части своей книги о воспитании Алексей Уминский выступает с весьма странной инициативой. Задавшись вопросом, кто может стать примером подражания для подрастающего поколения, Уминский предлагает российских новомучеников. Это, по мнению автора, должно стать “началом восстановления духовной преемственности”. “Дадим детям реальные примеры для подражания”, – призывает автор. Но кто же в таком случае представляет собой не реальный, а ложный пример? Оказывается, мифологизированные пионеры-герои, павлики морозовы, а заодно и “настоящие герои – воины, память о которых в школе и в обществе начинает походить на религиозное почитание”. То есть необходимо не поставить новомучеников рядом с другими героями, а полностью заменить пантеон: одних вытеснить и забыть, а других поставить на их место. При этом требуется признать, что истории про пионеров-героев – это чистой воды миф, в чем и так мало кто сомневается, а вот жития святых – бесспорный документ.
Необходимости в религиозном воспитании нет никакой, но возможных издержек – масса. Директор одной из лучших московских гимназий, доктор педагогических наук Евгений Ямбург в книге “Школа и ее окрестности” рассказывает, как ему довелось побывать в православной гимназии на семинаре православных физиков (!): “Главная идея семинара заключалась в том, что каждый урок физики должен приводить к идее бытия Божьего, вероятно, для того, чтобы детей стошнило, как раньше от марксизма-ленинизма”. Нельзя не учитывать нашу склонность жить по пословице “заставь дурака Богу молиться…” и обязательно доводить любую идею до абсурда, до той точки, когда действительно всех начинает тошнить.
Но главная опасность, которую несет с собой преподавание основ разных религий в светских школах, – это конфликты на религиозной почве среди детей и подростков. Евгений Ямбург обращает внимание на то, как обостряются сегодня в школах конфликты, связанные с социальным неравенством, межнациональной враждой и прочим. Неужели нужно добавить к этому еще один пункт и обрушить на головы бедных учителей очередную проблему? Евгений Ямбург высказывается вполне определенно: “Школа – это место, где мы должны усиливать то, что объединяет, а не разделяет людей. Вот почему я против расселения детей по разным конфессиональным квартирам в одном школьном доме, в рамках одного образовательного учреждения”.
Родители, приобщающие детей к Православию, нередко руководствуются, можно так сказать, соображениями национальной безопасности. Многие боятся утраты национальной идентичности. Или нас постепенно поглотит Китай, или мы растворимся в глобализации, или будем подчинены более мощной, более цельной и не знающей сомнений исламской культурой. В любом случае следует сомкнуть ряды. С этой точки зрения, не так важно, насколько адекватными будут представления наших детей о мире. Эти представления должны соответствовать православной традиции. Потому как, если сегодня наши дети не будут православными, то завтра наши внуки уже не будут русскими.
Очень возможно, что все эти страшилки имеют под собой достаточно серьезные основания. Но вот вопрос, которым, кажется, ни верующие родители, ни духовные водители чад нисколько не задаются: а что если наши дети не будут свободными? Не в том смысле, что их поработит Китай или уловит в свои сети коварный ислам – а в том, что они, с детства привыкшие усваивать готовые догмы, просто не научатся свободно и независимо мыслить, формировать собственные идеалы и, главное, сознательно делать выбор? Что с ними будет тогда?