Дневник
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2012
Инга Киркиж родилась в Ленинграде. Окончила филологический факультет СПбГУ, сценарист, автор программ для ТВ. Среди ее телепроектов – “Тур де Франс” с Владимиром Познером. По ее рассказу в 2009 году снят художественный фильм “Видримасгор” (премия “Медный всадник” за лучший сценарий). Живет в Санкт-Петербурге.
Инга КИРКИЖ
Орша
дневник
Вся правда о том, как у нас появились дети Пугач
Моя бабушка была во всем разумной женщиной. И как у всякой разумной женщины, у нее были свои причуды. В частности, она была уверена, что является зажиточным фермером. У нее это называлось “держать хозяйство”. Хозяйство умещалось на двадцати четырех сотках вместе с домом. И пока была жива бабушка, этот клок земли кишел домашней и не очень домашней живностью. Бабушка обожала кого-нибудь разводить – свиней, кроликов, коз, овец, нутрий, кур, хорьков на воротники и т.д., и т.п. Мы, приезжая к ней на лето, стонали, что нам все это ох как тяжело – пасти, косить, рвать траву, чистить клетки и т.п., и т.д. Просто мы были молоды и слаще морковки ничего не едали. Теперь-то мы уже въехали, что нутрии и куры – очень и очень безобидные хобби. Потому что однажды бабушка подсчитала, что самая выгодная скотинка – это сирота. За сирот платят зарплату и начисляют стаж. А сверх того дают продуктовые и мыльно-рыльные пособия. А сирота ж еще и работать может. Вот бабушка работать уже не может, ей перевалило за восемьдесят, а сирота – она молодая и здоровая. И лучше взять сразу двух – на расплод. А тут как раз пришла местная агитка со статьей о двух девочках-ромашках. Анжела (14 лет) и Эвелина (12-ти) никому не нужны, потому что подростки. А с подростками, даже со своими, нормальные люди связываются весьма неохотно. Но наша бабушка решила, что это самое то. Она была такой умной, наша бабушка, что с ней никто никогда не спорил. Попробовал бы! Она была не только умной, но и громкой. А еще хлесткой на язык. В общем, я это все к тому, что моя тетка Ольга тоже не стала спорить с бабушкой и пошла оформлять документы. В приюте оказалось, что Анжелу и Эвелину зовут Марина и Кристина. И что в комплекте с ними предлагается восьмилетний мальчик Иван, носящий с девочками одну фамилию – Пугач. Тетка вернулась из разведки обескураженной: ну ладно б двое детишек, так три! Но бабушка стукнула ладонью по столу и сказала:
– Берем всех! Где три дятёнка – там и четыре.
Четвертым в этом ряду уже год как стоял Ольгин внук Василий.
В своих словах бабушка раскаялась сразу же, как только дети Пугач перешли в нашу собственность. Они начали орать, драться и крушить мебель. Бабушка, привыкшая к тишине и порядку, схватилась за голову и стала пилить тетку, чтобы та отдала “этих чертей” обратно в приют. Тетка уперлась рогом: дети – не босоножки, которые купил, поносил и вернул из-за оторванной подошвы.
– На хрен ты взяла этих детей?! – вопила бабушка.
– Но, мама, это же была твоя идея!
– А чего ты меня слушалась? Я ж в маразме!
Это был первый и последний случай, когда бабушка признала за собой право на ошибки. Через неделю после оккупации дома детьми Пугач ее хватил инсульт. Еще через три дня она умерла в больнице, не приходя в сознание. Сегодня тетка нет-нет да и скажет:
– Хорошо, что мама до этого не дожила. Ее бы сразу хватил удар!
Как будто удар не хватил бабулю еще полгода назад. Зато теперь она мирно покоится на Зайцевском кладбище, а потому не видела, как дети Пугач сломали парник и смеха ради перебили в нем все стекла в мелкие дребезги. Или как они играли в гостиной, поджигая спичками выпущенный из баллончика лак для волос. И как разодрали в клочья кресло. И… и… и… Этих “и” за полгода накопилось – до звезды. Но самое главное – дети Пугач оказались совершенно негодными к эксплуатации. Это такой хитрый производственный брак, который сразу, как ни крути вещь, не заметишь. Но если попросить их прополоть клубнику, они выдерут всю, оставив на грядке сорняки. Если попросить подмести полы, заметут мусор под коврики. Единственное, что они хорошо делают, – это кушают. Поэтому мы с теткой вламываем за пятерых. И – о чудо! – нам это не в тягость. Потому что, как оказалось, дети чужими не бывают, и мы к “этим чертям” здорово привязались.
Но это теперь. А тогда…
Тогда я получила от тетки душераздирающее письмо с обещаниями обязательно повеситься, если никто не придет на помощь. Ольга, родная сестра моей матери, натура эмоциональная, а потому склонная к преувеличениям. И в принципе было понятно, что вешаться она будет в самом крайнем случае. Да и с чего бы? Ну да, ситуация была не из легких, но не критичная. Помимо привычных хлопот по хозяйству, на Ольгу обрушились похороны и приемные дети. Дети дрались, куры в прохудившемся курятнике несли мороженые яйца, козы некстати расплодились, а бабушку следовало в три дня захоронить. Ольга села к компьютеру и разослала позывные
SOS по всей родне. Родня отреагировала по-разному. Кто-то отмолчался, кто-то сослался на работу, кто-то посоветовал Ольге искоренить хозяйство и сдать детей обратно в приют. А я… Я в очередной раз крушила свою жизнь, а потому была свободна.В каждой песочнице бывают такие девочки, которые строят и строят бесконечные ряды куличиков, и мальчики, которые обожают давить куличики ногами. Страшно подумать, что было бы с трудолюбивыми девочками, если бы не мальчики. Девочки перелопатили бы весь песок в ровные кучки и посходили бы с ума от тотального сбоя программы. Если рассматривать жизнь в этом ракурсе, то мне определенно повезло. Потому что во мне сидят и девочка с совочком, и мальчик в крепком ботинке. Женское начало отстраивает личную жизнь, быт и карьеру, а мужское давит все на хрен при первом же удобном случае. Я выходила замуж и разводилась, уезжала в эмиграцию и возвращалась, строила хорошую карьеру и бросала ее ради… э-э… да просто так бросала, потому что надоело. Теткино письмо застало меня посреди очередных руин: я только что закончила большой проект и отправила к черту мужа. Олег проявил себя стойким мужиком и далеко не ушел: снял комнату неподалеку. Коммунальный быт действовал на него угнетающе, а потому он заходил ко мне то помыться, то облегчиться, то в тишине потрудиться. И почти всегда засиживался допоздна. А потом – ну не переться же в ночи (страшно подумать!) в соседний переулок! Мы – люди взрослые и цивилизованные, не умеем вместе жить, но умеем расставаться. Олег тихо-мирно оставался ночевать в соседней комнате. А утром мы с упоением предавались скандалу из-за незавинченного колпачка и высохшей за ночь зубной пасты. Если кто-то думает, что колпачок от тюбика зубной пасты не повод для скандала, он просто не был женат. Если кто-то решит, что я преувеличиваю, пусть просто поставит правильное масштабирование. Конечно, кому-то для взрыва страстей нужны причины повесомей: разбитая машина, например, или спущенная на косметику зарплата. А мы в нашей провинции и колпачку рады. За колпачок цепляются крошки на столе, за крошки – немытая посуда, за посудой оказывается помянут сын Олега, великовозрастный лоботряс Рома. Словом, колпачок, крошки, посуда, Рома – и пошло-поехало. Страстей и бурных объяснений на день. А вечером, глядишь, уж снова поздно, и дождь, и холодные кровати по разные стороны жилой площади.
Существуют разные способы борьбы с нежелательной реальностью, но я предпочитаю бегство. Поэтому теткино письмо оказалось как нельзя кстати. Я бросила кота, дом и цветочки в нем на милость победившего экса, села в поезд и через одиннадцать часов уже катила чемодан по промерзшей земле моей маленькой родины.
Орша. Когда-то это слово нравилось мне, как ложка горячей каши. Если долго катать его во рту, оно теряло смысл и тогда оставалась только его раскатистая округлость – Ор-р-р-ш-ш-ша. Я проводила тут лучшие дни в своей жизни – каникулярные. И теперь, пробираясь в жидком рассвете через подтаявшие сугробы, я вдруг почувствовала, что приехала на каникулы. Где-то далеко в туманном прошлом остались тюбики зубной пасты, московская работа и питерская депрессия. А в будущем светился густой туман. Для Орши не существует прошлого и будущего, в Орше царствует вечность.
Я не была на бабушкиных похоронах. Мой приезд выпал на пятый день после ее смерти. Впервые в жизни бабушка не вышла навстречу на собачий лай и не заобнимала до ломоты в костях, а чинно встретила фотографией на буфете, перед которой на блюдечке лежала пара карамелек и стояла стопка с молоком. Но в то же время бабушка никуда не исчезла. Она растворилась в своем старом доме – в его запахе, в шкафу, набитом истлевшим добром, и в быту, заведенном по ее правилам полвека тому назад. Ее посмертное присутствие было настолько явным, что я встала на пороге, не решаясь пройти дальше. А Ольга сказала: “Проходи, чего встала? Жить будешь за шкафом”, и мои каникулы начались.
Наш совместный быт напоминал ситком, в котором что ни день – то новая серия. И даже если бы я этот ситком не проживала, а придумывала, я не смогла бы подобрать персонажей лучше, чем это сделала жизнь. Итак, по порядку.
Герои и характеры
Дядя Оля, моя родная тетка, 53 года. Красивая, моложавая, длинноногая и близорукая. Генерал нашего Теремка и наследник бабушкиных традиций. Отдает приказания и шумно возмущается, если что не так. Криклива, но жалостлива. Наорет, потом раскаивается. Прощения не просит – у бабушки так не заведено. А если кто-то обижается на ее ругань, искренне недоумевает: она ж не от злости, а так, для порядка…
Щедрая и бескорыстная, может в буквальном смысле снять с себя все и отдать, если кому-то надо. Называет себя матерью всех обездоленных, и это чистая правда. Готова приютить, накормить и пригреть каждого нуждающегося. Пока она жила в Питере на Гончарной, в ее квартире то и дело ночевали привокзальные бомжи и отбившиеся от своих гастарбайтеры. Здесь, в Орше, она нашла себя в воспитании детей Пугач.
Одевается летом в шорты, зимой в брюки. Стрижется под ноль или максимально к тому близко. За что и получила от соседей погоняло Дядя Оля.
По религиозной принадлежности Дядя Оля – йог с креном в языческий буддизм. Я не могу определить точнее тот сложный микс заблуждений и истин, который осел в ее голове в результате увлечения йогой, разбавленного бабушкиными мудростями и набором суеверий. В частности, тетушка искренне верит, что, если долгое время простоять на полукорточках, отмывается карма ада, а если хорошенько продержать поднятые руки, – карма речи. А большего ей, безгрешной душе, и не надо. Тетушка любит поговорить и посвящает этому занятию все часы своего бодрствования. При этом ей неважно, повторяется она или нет, важен сам процесс колебания воздуха. Не знаю, кому как, а лично на меня ее бесконечная говорильня действует успокаивающе. Если тетушка трендит, значит, в нашем микромире все спокойно. А вот если она замолчала да еще поджала губы скобкой вниз, жди серьезных потрясений.
Призрак бабушки – растворен везде, аккумулирован в фотографии на буфете. По ночам ходит по дому, скрипит половицами и воет в печной трубе. Если что-то идет не так, как заведено, является в снах. Периодически вселяется в Дядю Олю. Подселение призрака бабушки проявляется у тетки в странностях поведения. Например, Дядя Оля становится молчаливой и поджимает губы скобкой вниз. Наяву призрак видит только Ванька. Ванька говорит, что призрак живет на летней веранде, а по ночам выходит, из-за чего Ванька в ужасе вскакивает и лезет прятаться ко мне в кровать.
Василий, 7 лет. Классический бабушкин внучок, родной внук Ольги. Последний отпрыск аристократического рода Фавстовых. Вывезен из рахитичного Питера на свежий белорусский воздух и качественное школьное образование. Красивый, хорошо сложённый и очень одаренный ребенок. У него способности к математике, музыке, рисованию и лепке. Быть бы ему вундеркиндом, если бы не болезненное самолюбие. На любые попытки объяснить ему что-то или чему-то научить, орет: “Я сам знаю!” – и делает по своему разумению как попало, но чаще не делает вовсе, потому что также болезненно ленив. Разговаривает короткими командами: дай, принеси, молока и т.д. Обожает шутить. Но если к музыке и рисованию у него есть талант, то к комедийному жанру – увы, никакого. Ограничивается американским вариантом юмора – пердильно-какашечным. Ляпнет глупость и сам же громко смеется. Патологически брезглив: если кто-то прикоснулся к его чашке, пить из нее не станет. Замкнут, диковат и недоверчив. Обладает таким непроницаемым взглядом, за которым фиг поймешь, какая мысль прячется. Втихаря мучает кошку, отыгрываясь на ней за все свои детские неурядицы. Плохо контачит с ровесниками, предпочитая для игр детей помладше.
Иван Пугач, 8 лет. Последний отпрыск мамаши Пугач, которую сразу после рождения Ивана подвергли добровольно-принудительной стерилизации. Не красавец, но обладает такими огромными и чистыми глазами, за которые ему прощаются все косяки во внешности и половина в поведении. Ласковый и привязчивый ребенок, уж если кого-то полюбит, то навсегда. Шумный и открытый, все мысли и эмоции – на лице. Оболтус и двоечник – способности к обучению ниже среднего, зато умеет и любит работать руками. Надежный, если что пообещал, разобьется в лепешку, но сделает. Мечтает стать водителем асфальтоукладчика, как отец. Скучает по дому. Любит мать-кукушку и всегда бросается на защиту ее чести. Играет в основном в войнушку, для чего мастерит себе автоматы из досок и танки из картонных коробок. В то же время питает странную для его пола и возраста любовь к пупсикам и куклам. Называет их своими детьми, одевает и укладывает спать в свою кровать. Легко возбудим, чуть что – бросается в драку. В драке меры не знает, мгновенно звереет и лупит поверженное тело врага ногами. В друзья выбирает покладистых перекормленных домашних мальчиков. Стеснителен – стесняется своих кривых зубов и убогой одежонки. Считает себя защитником сестер и перенимает у них привычки. В частности, подолгу одевается перед зеркалом, тщательно подбирая одежду по цвету. Кошку не мучает – жалеет, зато сестер и тетку доводит до белого каления – так, шутки ради.
Марина Пугач, 14 лет. Жизнерадостная оторва со склонностью к клептомании. Внешности непримечательной, она интересна характером, в котором органично совмещаются доброта и мстительность, сентиментальность и цинизм, лень и безудержное трудолюбие, щедрость и жадность до чужого добра. Увлекается всем, что встречается ей в жизни: оригами, игрой на фортепиано, аэробикой, но главное, конечно же, романами и романчиками. Марина всегда в кого-то влюблена и всегда с кем-то расстается. Но на всех стадиях своей бурной личной жизни хранит верность Джастину Биберу. Жить не может без того, чтобы что-то не стырить. К этому у нее ярко выраженный и безусловный талант. Спрятать что-либо от Марины невозможно, она или чует, где что лежит, или видит во сне. При этом ее ни разу никому не удалось поймать за руку. При попытках вывести на чистую воду распахивает чистые синие глаза на пол-лица и верещит тонким речитативом о своей невиновности. Ее вороватость компенсируется безотказностью – Марина всегда готова примчаться по любому требованию и помочь. Но если Марина за что-то берется, расслабляться рано, нужно контролировать. В противном случае она, несмотря на все инструкции, сделает все таким образом, чтобы больше не просили. В школе держится в середняках, табель штурмует зубрежкой.
Кристина Пугач , 12 лет. Симпатичная хохотушка со стальным характером. При этом обожает жаловаться на жизнь, стонать и охать. Любую болячку или проблему склонна рассматривать гипертрофированно. Тяжело и долго переживает неприятности. Упряма до отключки инстинкта самосохранения. Сама от этого страдает, но совладать с собой не может. Умна и гордится этим. Быстро схватывает любую информацию и единственная из детей Пугач хорошо учится. Была бы отличницей, но ленится. Любит читать, но исключительно переводные романы о любви. Аккуратна и бережлива. В ее ящике всегда все разложено по красивым коробочкам и кошелечкам. Увлекается бисером и поразительно хорошо готовит. Очень зависима от чужого мнения. Прежде чем что-то надеть, сто раз подумает, что по этому поводу кто скажет. Одеваться предпочитает как все – чтобы не хуже других, но и не выделяться лишний раз.
Домострой
Чтобы наш дом всегда был полной чашей, бабушкой и ее предками был введен ряд религиозных культов, которые соблюдаются по сей день. Их не так много, но без них наш быт описать невозможно.
Культ первый: вещи. Культ одежды в нашем роду передается от матери к дочери, чем раньше, тем лучше, и поддерживается одним-единственным правилом: вещи выбрасывать нельзя. Их целостность, актуальность, размер и половая принадлежность значения не имеют. В бабушкиных запасниках хранятся кримпленовые костюмы, школьные платья с передниками, туфли на расклешенном каблуке и легендарные войлочные ботинки “Прощай, молодость!” Эти музейные экспонаты никому на свете не подходят по размеру и специфике колодки. Но даже если бы подходили, вы понимаете… Но вещь есть вещь. Или даже так – ВЕЩЬ! Мотивация бессмысленного хранения уходит корнями в такое далекое прошлое, что сегодня уже и не разглядеть. Поэтому у Ольги на этот счет есть свои соображения. Она уверена, что именно благодаря запасливости наш род пережил царя, революцию, войну и перестройку. А значит, и нам, того и гляди, все, что есть, пригодится. Взятые под охрану вещи ведут себя в доме по-хозяйски. Они давно выползли из шкафов, заполонили углы и окружили плотными кольцами кровати. Из-за вещей Дядя Оля постоянно вступает в конфликт с детьми Пугач, которые, по ее мнению, рождены только для того, чтобы все рвать, ломать, резать и крушить.
Помимо тотального вещизма, в нашем роду принят культ еды. Он посложнее вещевого, правил несколько. Первое: еда должна быть. Второе: еды должно быть много. Третье: еду нельзя выбрасывать, даже если банки с ней превращаются в осколочные гранаты. Питательные и вкусовые качества еды значения не имеют. Самым популярным блюдом нашего рода является борщ. Летом борщ варят из крапивы, яблок, подорожника и свекольной ботвы, зимой – из того, что прокисло. Рецепт нашего гениального всеперерабатывающего борща также уходит корнями к центру Земли, а в основе его лежит принцип “свекла сладкая – все сгладит, а если все равно кисло – сыпани сахару”. Так что, если вы вдруг окажетесь у нас в гостях и вам подадут борщ, задумайтесь о вечном, а уж потом кушайте.
Культ третий: мусор. Единственное правило культа сводится к одному незыблемому постулату: мусора у нас нет. Есть полезные вещи разной степени целостности. Железки нужны всегда, мало ли чего подпереть или надставить. Деревяшки не мусор, а дрова. Тряпки – это ВЕЩИ! Ну или ветошь – тоже очень и очень полезная вещь. Осколки стекла – всегда пригодятся. Битые кирпичи – дорогу строить и двор мостить и т.д., и т.п. В иерархии мусора есть верх и низ. Чем крупнее мусор, тем он ценнее. Большой кусок рубероида важней маленького. Длинная труба пригодится на большее дело, чем короткая. Огромную тряпку всегда можно порезать, а маленькую уже не растянешь. Маленький мусор тщательно сортируется по коробочкам и мешкам. После смерти бабушки мы в ее запасниках обнаружили коробочку с веревочками, которые настолько коротки, что их невозможно связать вместе. Ольга бы выкинула ее, да только ВЕРЕВОЧКИ. А веревочки, как и, прости господи, ЦЕПОЧКИ, – самая ценная вещь в хозяйстве. Впрочем, остальной мусор тоже взят под хозяйскую охрану и занимает сарай, оба чердака, кладовую, двор, палисадник и часть огорода. Попробуйте тронуть в нашем доме мусор, и вы узнаете о себе и своей маме много нового. Потому что нам в этом году строиться. А не в этом, так стопроцентно в следующем. Из мусора мы сотворим свою великую белорусскую мечту – паровое отопление. А к нему водопровод, веранду, террасу и беседку для детишек. Если вы думаете, что нам пора подарить механизм для подворачивания нижней губы, то вы просто не видали наш дом. Он именно что весь построен из мусора. И стоит, между прочим, с 1928 года. Так что не спорьте: мусорный культ не просто обеспечил нашему роду выживание, он является краеугольным камнем всей мировой цивилизации.
Отдельной строкой в мусорном культе стоят пластиковые бутылки.
О пластиковая бутылка! Когда-нибудь благодарные потомки установят ей памятники из бронзы. Потому что из пластиковой бутылки можно сделать что угодно. Спасательный плот, ветряную мельницу, грелку, водонагреватель, воронку, горшок для рассады, ловушку для духов и, наконец, плодово-ягодную гранату. И это далеко не полный список. А потому захват наших территорий пластиковыми бутылками неизбежен и стремителен.
Раз уж речь зашла о плодово-ягодных гранатах, остановлюсь на них подробнее. Эти самодельные разрывные устройства ближнего поражения бабушка рассылала детям в Питер, чтобы те не забывали делать ремонт. Их механика гениально проста. Берется пластиковая бутылка, наполняется доверху протертой смородиной и туго завинчивается пробкой. Все, можно отправлять. Остальную работу сделают летняя жара и бурно размножающиеся бактерии. К месту назначения граната прибывает плотной, туго раздувшейся, и еще никому в целом свете не удалось ее обезвредить без ущерба для окружающей обстановки. Производство плодово-ягодных гранат не имеет практического смысла, но, увы, является надежной традицией бабушкиного дома. В этом году я лично привезла такую дочери. После чего они с зятем почти совсем собрались делать ремонт, но вместо этого взяли да съехали. Но не буду забегать вперед.
Этап первый: поиск контакта
Я брожу по бабушкиному дому как неприкаянный призрак. Наш дом, знакомый мне до последней щербинки на полу, уже нам не принадлежит. В нем властвуют дети Пугач. Они тут спят, едят, разбрасывают вещи и скандалят, не обращая на нас ни малейшего внимания. Дерутся так, что стены трясутся от ужаса. Тетка настроена оптимистично, говорит: “Ничего, обвыкнутся”. “Если друг друга не поубивают”, – дополняю я про себя. Вслух пока ничего не говорю, присматриваюсь. Из другого угла за ними, не отрываясь, наблюдает Василий. Дети при нас не тушуются, воспринимая как неодушевленные объекты обстановки. Они не стесняются ругаться, лупить друг дружку кулаками по лицу и тягать за волосы. В конфликтах всегда участвуют всем составом, на ходу меняя роли и союзнические предпочтения. Мне страшно. Их много – трое плюс истосковавшийся без общения со сверстниками Василий. Они агрессивны и напористы. Они захватили дом, оставив нам с теткой крохотные клочки пространства – две кровати да кухню для эффективного обслуживания их потребностей. Тетка с безмятежной сентиментальной улыбкой принимает новый порядок вещей, а я… Я уже хочу домой. На фоне детей Пугач наши с милым скандалы из-за тюбиков зубной пасты кажутся мне интеллигентскими заигрываниями. Я обдумываю план отступления весь день и к вечеру открываю рот, чтобы озвучить его тетке. Тетка в этот момент сидит ссутулившись перед печкой и разгребает мусор для растопки.
– Глянь, – говорит она мне, протягивая мятую бумажку формата А-4. – Записка Ванькина. Это он в больнице с кишечным гриппом лежал.
Беру бумажку. Рассматриваю. Крупные каракули складываются в душераздирающее письмо: “Кажный день плачу домой хочу. Очэнь пожалуйста о пожалуйста очэнь хочу домой зйбири мэня пажалуйста. Очэнь скучайу падому. Всем пиридай от миня правет”. На обратной стороне – график проветриваний инфекционного отделения. Смешно. Я вдруг понимаю: по крайней мере один из детей Пугач только что перестал быть для меня чудовищем и стал просто потерянным мальчиком восьми лет от роду, одиноким, напуганным и хорошенько продрыставшимся.
“Прописка”
Приемные дети прямолинейны, в два счета сбили с меня педагогическую спесь и лишили розовых иллюзий. С ними сложно: они выросли в аду и получили там железную закалку против всяких воспитательных приемчиков. Они не слышат, когда им это невыгодно, не видят, если им этого не хочется, и не реагируют на просьбы, если их желания не совпадают с нашими требованиями. Стоит от них отвернуться, девицы дерутся из-за шмоток, а пацаны просто так, искусства ради. Когда не дерутся – веселятся, и неизвестно, что хуже, но веселье явно убыточнее. Вчера тетка ушла на родительское собрание, а детишки устроили мне “прописку”. Расползались от меня, как пролитая ртуть. Пока я загоняла за уроки одного, остальные успевали подраться, а уже усаженный за письменный стол залезал под кровать. Пришлось показать детишкам козу рогатую. Я сгребла Ваньку за шкирку и ремень и отволокла в его закуток подумать над своим поведением. Ваську вынула из-под кровати, тряхнула за шиворот и усадила на стул. Гордый первоклассник Васька мстил за насилие молча: делал уроки, не реагируя на мое зудение. Только один раз огрызнулся: “Если ты такая умная, сама и пиши!” Ванька в это время лежал на своей кровати и изображал губами автоматную очередь. Усаживать его за уроки пришлось тем же способом – за шкирку и ремень. Он показал мне удивительный фокус: как делать уроки, не включая мозг. Ванька делает уроки глазами, вращая ими во все стороны, задницей, которая не отрывается от стула ровно столько, сколько есть терпения у надсмотрщика, кулаками, которые неустанно подпирают голову, и ушами, которые, благодаря своим форме и размеру, не дают голове окончательно упасть на стол. Это была война нервов, на тот раз окончившаяся в мою пользу. Но ничего, у Ваньки еще будет много-много шансов отыграться: впереди целое полугодие, страшнее которого только каникулы.
С неба звездочка упала…
Вчера я решила задешево поднять авторитет перед подростками, понтанулась, что знакома с Димой Биланом и Жанной Фриске. Сказала небрежно: “Мы их в Польше снимали”. Помимо Билана и Фриске, там, кстати, были Жириновский и легендарный Леня Голубков, который в девяностые вложил ваучеры в “МММ” и купил жене сапоги. Подростки, до того момента уже успевшие посмотреть пару-тройку моих самодельных роликов, сопоставили информацию и решили, что я такая звезда – ну просто не бодаться. Должно быть, подумали подростки, это обычное рождественское чудо: звезда шлепнулась с московских небес прямо в наш огород и, подцепив кишечную инфекцию, не слезает с толчка. Неужели Дима Билан тоже какает? – мучились они сомнениями, но спрашивать не решились, поняли, как страшно бить об пол незамутненный хрусталь глянцевой мечты. Но теперь, стоит запустить им какой-нибудь ролик из
YouTube, подростки восхищенно вздыхают: “А это ваш клип?” или “А этого человека вы тоже знаете???”
Чертово число четыре
Тетка по телефону умоляла какую-то бабу купить у нее козу. Баба упиралась, что дорого.
– Да какое дорого?! – вопрошала тетушка. – Я четыреста хотела, но мне нужно место в сарае освободить, так отдам за двести. Дорого?! Да это хорошая коза! Чистая, молодая – себе растили. Козная, в запуске, а дает литр в день. Летом по три литра давала. И молоко вы б видели! Сладкое, жирное, не пахнет ничем. Ну возьмите за двести! Дешевле отдавать не буду, себе оставлю.
Я заслушалась и забыла, что тетка – профессиональный адвокат. Блин-компот, думаю, зачем такую козу продавать? За две тысячи деревянных российских рублей? Да это бред! Я подошла к телефону, вырвала у тетушки из рук трубку и рявкнула:
– Коза стоит триста и не меньше!
– Ну и до свиданья вам, – обиделась на том конце провода баба.
– И вам не хворать!
Скажи на милость, какие умники! Такую козу отдают, а они еще выгребываются.
Тетка расстроилась, а я поняла, что ее достало число четыре. Четыре козы, четыре петуха, четверо детей и четыре гигантские тыквы, которые решили устроить коллективное самоубийство и дружно превратиться в удобрение. Несчастливое число требовало смены знаменателя. Лишнюю козу продать, лишнего петуха съесть. Только кто будет убивать? Можно соседа попросить. А как потом есть? Такой грех на душу брать – Будда упаси!
– В прошлый раз баба забила, я ощипала, сварила, а есть не смогла… – призналась тетка.
Со смертью бабушки мы с нашими промытыми йогой мозгами остались беззащитными в мире прямолинейных мясоедов. Отдать козу дешево – купят к новогоднему столу, на студень. А она еще молодая, еще жизни не нюхала.
– Продадим подороже – сразу не съедят. Пусть поживет хорошая коза, – предложила я.
Тетка – святая душа – вздохнула, согласилась и пошла доить. А мне стало стыдно – замоталась тетка, и это видно. А я, спасая козу, учла что угодно, кроме ее усталости.
Утром я надела резиновые перчатки и пошла косить четверки. Зарезала и расчленила тыквы, а одного из петухов продала симпатичному крестьянину в ватнике и золотых зубах. Крестьянин запихнул петуха в клетчатую сумку и сказал:
– Ну, хай живе. А то мой помер. Вчера захожу в курятник – лежит. Ногами пару раз сяпатнул и усе. Хотел у соседа брать, был у него лишний. Но не успел – он его того…
Мужик неожиданно смутился, а я порадовалась за петуха. Не за того, что помер, хотя, конечно, для курицы умереть своей смертью – показатель очень чистой кармы. За своего порадовалась. В хорошие руки попал, слава Будде!
Я завалила резаной тыквой полкухни, и весь день мы с теткой изобретали способы ее употребления. Ольга придумала резать пластинками и сушить на печке – получилась вяленая беспонтовка. Я придумала сделать пюре, много-много тыквенного пюре, которое потом пустить в оладьи, пироги и суп. Мой грандиозный план был изящен, но заведомо провален: дети не едят тыкву. Дети любят мясо. И они тоже готовы ради него на убийство – кстати, о козе. Мы стойко держали цену в триста тысяч, говорили, что готовы торговаться, но в ответ нам свистели, ахали и смеялись. Вечером тетку осенило, что что-то не так. Она взяла газету с объявлениями и сделала звонок конкурентам, начав исследование рынка приемами промышленного шпионажа: прикинулась покупательницей и выяснила цену и условия продаж.
– За сто пятьдесят? Да вы с ума сошли!
Конкурентка проявила малодушие и сразу сбила цену в два раза. Тетка отбросила конспирацию и пошла в атаку:
– Зачем вы так сбиваете цены? ОНИ говорят “дорого”?! Я понимаю, они хотят купить за три копейки!
Тетка пустила в ход все свое юридическое красноречие и разбила пораженческую маркетинговую политику конкурента по всем пунктам. Провела сравнительный анализ цен и пересчитала стоимость козы в ценах на мясо и молоко, не забыла коснуться внутренней политики.
– Вот и считайте: если продавать литр в день, коза окупается за месяц. Понимаете? А вы за восемьдесят тысяч отдаете – зачем? Оне говорят запах? Какой запах?! У нас молоко вообще без запаха. Внук его называет белая вода. Так что это не цена – сто пятьдесят тыщ. Вам же труднее будет продать: люди будут искать, в чем подвох. И потом не забывайте, выборы прошли. Сейчас цены так взлетят, что у нас и за четыреста тысяч купят за милую душу. Да я понимаю, что у вас сена нет, а пойло они не пьют. Намажьте им морду каким-нибудь вонючим салом, они будут пить все, что не приколочено. Я так и делаю.
Я испекла тыквенный пирог. Огромный, на весь противень. Дети, как и ожидалось, отнеслись к нему без энтузиазма. Васька с Ванькой вяло потыкали пальцем, старшая объела песочную корку, а тыквенную мякоть покрошила в кулак и унесла вглубь дома – прятать под подушку. По этому поводу тетка шумела весь вечер.
– А ты намажь им морды вонючим салом, – посоветовала я, – и не приколачивай. Глядишь, все сожрут.
Территориальный вопрос
Застукала Ваську у своей кровати, шуганула. Потому что злопамятна и еще помню, как детишки в первый же день после приезда обшарили мои вещи. Ничего не взяли, это был обыск из любопытства. Я тогда не стала закатывать скандалов, просто отозвала старшую и сказала:
– Марина, мои вещи не трогай, о’кей?
Марина просьбе не удивилась, сказала “ладно”. На следующий день они раздавили компьютерные колонки. Ну, тут я сама виновата: спрятала в неподходящем месте, за кроватью. Детишки играли в прятки, колонки совпали с классным местом для игры и погибли на месте. Детишки очень извинялись, приговаривая:
– Мы купим вам новые, не расстраивайтесь.
Миллионеры, блин!..
В общем, Васька послушно смылся на мое “брысь”, а я нашла на подушке замусоленный квадратик шоколада. Растрогалась. Подошла к Ваське, обняла, спасибо, говорю, золотко, прости, что рыкнула. Васька на мои извинения сурово дернул плечом. А потом слышу, шепчет Ваньке: “Она заметила, да!” Кажется, кризис отношений у нас позади. Хорошо!
Этап второй: влюбленность
На Новый год Васька украсил елку под девочку, а Ванька оделся рыцарем. Я сказала, что рыцарем быть не так-то просто: рыцари не врут и всем помогают. Ванька ответил, что это ерунда, он на такие подвиги вполне готов, и тут же начал их совершать. Он толок лимонные корочки для печенья, выпрашивал соленые огурцы и таскал из-под ножа колбасу. Выгнать его с кухни было нереально.
– Ваня, – не выдержала подросток-Кристина. – Рыцари всех защищают, а не путаются под ногами!
– Я помню, – серьезно ответил Ванька. – Я за вами присматриваю.
Ванька верит в Деда Мороза и исполнение желания, загаданного в первую секунду Нового года. Говорит:
– Я в прошлом году ноутбук загадал, и сбылось.
В этом году он загадал мобильный телефон. Очень волновался, спрашивал:
– А ничего, что я вам желание рассказал? Оно теперь сбудется?
Я сказала, что обязательно сбудется. Ну, может, не в этом году и не в следующем, иногда сбычи мечт приходится ждать несколько лет, ты уж запасись терпением. Из нематериальных желаний у Ваньки только одно – жить снова с мамой и папой. Вообще, послушать его рассказы о семейной жизни, так покажется, что этот херувимчик вырос в раю. Он вспоминает бабушку, которая на улице закрывала Ваньку от ветра, выставив перед собой открытый зонт. Маму, которая однажды пожарила на сковородке настоящие чипсы. Папу, который вместе с Ванькой однажды проспал Новый год, и сестры разбудили их уже после полуночи. А потом так вышло, что бабушка умерла, мама совсем заболела алкоголизмом, а у папы нет своего жилья – сам снимает. И Ванька в стечении этих обстоятельств попал в приют, а потом к нам, где и осуществилась его новогодняя мечта. У тетки есть ноутбук, и она дает его Ваньке поиграть в пасьянс и “Сапера”. Когда по телевизору затренькали куранты, я спросила у Ваньки на ушко:
– Может, ну его, этот телефон? Может, загадаешь жить с мамой и папой?
Ванька секунду подумал и махнул рукой:
– Не, лучше телефон.
После полуночи наш рыцарь упал под столом и заснул богатырским сном. С его спящего тела сняли доспехи, а само тело отнесли в кровать. А я загадала, пусть Ванька вырастет хорошим человеком. Ой, ничего, что я вам желание рассказала? Сбудется?
Яблоко и яблоня
Мой кузен Сансаныч – необъяснимый гендерный феномен. Он по всем признакам – стопроцентная генетическая выбраковка. Природа обделила его всем, кроме функции размножения. Его мозг достаточно узко направлен: помимо обслуживания моторных функций организма, он еще занимается разработкой способов быстрого обогащения и враньем об успехах на этом поприще. Ложь течет из него, как из дырявого крана, и своей прямолинейной наивностью напоминает чукотские сказки. Вранье не приносит Сансанычу ни малейшей выгоды, это ложь-искусство – чистое и не замутненное интеллектом. Тетка говорит: Сашка сказал – дели на четыре. Тот, кто помнит это правило, может общаться с Сансанычем без головной боли и кишечных колик. Слава богу, Сансаныч появляется в нашем доме не чаще поминок. В отличие от его детей.
Визиты его второго сына Сережи напоминают торнадо: налетел, все перевернул и поструячил дальше. У нас Сереже очень нравится, тут для него благоприятные условия обитания: много места – есть где развернуться, полно детишек близкого возраста и нет строгой мамы, веселись не хочу. Накануне Нового года Сережа подбивал Марину и Кристину пойти с ним на поиски сокровищ.
– Пьяных будет много, – говорил Сережа. – Они падают в сугробы и теряют телефоны. Пойдемте собирать. Лишние потом сдадим на рынке.
Подростки на авантюру не подписывались. Сережа сказал:
– Ну и ладно, один пойду.
– Да кто тебя ночью одного пустит? – не поверили подростки.
– А я с мамой пойду.
Сегодня он залихватски врал, что поиски были успешными: он лично нашел в снегу упаковку петард, а собака – палку колбасы.
– Нашла и сразу съела, – сказал он.
Учитывая, что собака у Сережи породы тойтерьер, я ему не поверила. А помня, что Сережа – сын Сансаныча, поделила информацию еще на два. Скорее всего, предприимчивый мальчик нашел в снегу стреляную гильзу, а собака… бог ее знает, что сожрала на улице собака, лучше даже не гадать.
Признание в любви
Ванька собрал браслет из деревянных бусин, радовался.
– А его девочке подарить можно? – спросил.
– Конечно, можно. Она будет рада.
– А большой, взрослой тетеньке?
– Можно и взрослой.
– А писательницам можно?
Трогательно. Я улыбнулась. Ванька смутился, убежал. День носил браслет, не снимая, а потом подарил мне. Он старается быть галантным. В неформальной обстановке достает из буфета рюмки, разливает по ним сок и предлагает выпить, приговаривая: “Ну, девоньки, кто у нас ужо пьяная?” Ванька играет в алкоголизм всегда, когда чувствует себя мужчиной, – другой модели не заложено. Мы с теткой можем дать Ваньке любовь, защищенность, пищу для мозга – много чего, но вот эту брешь вряд ли заполним. Как можем, стараемся поддерживать в нем мужичка. Просим открывать банки и консервы, толочь мандариновую цедру для печенья и носить дрова. Хвалим его сильные руки, расторопность, обходительность, щедрость и уступчивость. За похвалу Ванька готов из шкуры выпрыгнуть. Стоит о чем-то попросить, радостно отвечает:
– Шо угодно, мои девоньки! – с такой залихватской пьяной интонацией, что я вздрагиваю.
Разбирая мусор
Очень часто в лагере Руанди, расположенном в конголезском национальном парке, гиппопотамы, прогуливаясь лунными ночами, подходят к расположенному в миле от реки ресторану и смотрят, как туристы играют в карты, едят и пьют. Днем же, наоборот, туристы идут к реке и наблюдают за гиппопотамами.
Я выросла на этих журналах. И не только я – все мои сестры и братья оставили на их страницах следы своего взросления. Там вырезаны картинки, изрисованы обложки, частично решены кроссворды и пр., и пр., и пр. За каждое повреждение мы получали по заднице, но не дергать оттуда листочки на память было просто нереально. По этим журналам я научилась когда-то собирать кубик Рубика, увидела впервые оптические иллюзии, узнала, как восстанавливать очертания лица по уцелевшему черепу, выяснила, как и откуда в моем организме завелись аскариды и еще много-много другой интересной и ненужной информации. Сейчас тетка топит ею печку. Жизнь расставила ценности по своим местам: тепло первично, информация вторична, свободное пространство важнее стопок старых журналов, так что все лишнее – фтопку.
Слепая дура Фавстова
Есть такая поговорка: у носорога плохое зрение, но при его массе это не его проблема. Это про нашу Дядю Олю. Зрение – минус семь, а потому грязи она не видит. Попроси ее прибрать в доме, повозит тряпкой, смоченной в ведре из-под умывальника, и скажет, что навела чистоту. По ее жизненной философии, мусор на полу – вообще не та грязь, которой стоит бояться. Душа должна быть чистая, а все остальное – неважно. За эту неразборчивость в быту моя чистолюбивая маман обзывает Ольгу “слепая дура Фавстова”. Грубо? Нисколько! В нашей семье приняты резкие обороты. Это тоже бабушкина традиция. Помнится, мою дочь в двухлетнем возрасте бабуля называла “бл…дина малая”, что тоже не было грубостью. В резких оборотах вся краска в интонации. “Слепая дура Фавстова” звучит категорично, но только если сбросить со счетов обычную для родных сестер конкуренцию.
Итак, о чистоте. Ольга ее не видит, а я люблю. На этой почве у нас то и дело вспыхивают стычки. Ну право же, день убираешь, второй, третий, а через месяц нет-нет да и взбрыкнешь: а чё всегда я? Нанималась я вам, что ли?
– Не нанималась, – соглашается Ольга. – Так и не убирай – чисто же. – И обязательно добавит: – Это не та грязь, которой нужно бояться.
О чистоте Ольгиной души ярче всего свидетельствует ее постоянная готовность помогать человечеству. Если кому-то где-то в поле ее зрения плохо, она никогда не пройдет мимо. Должно быть, именно для этого она и родилась. Ну, мы же все тут для чего-то. Есть люди, рожденные лечить, учить, тушить пожары, воровать или же следить за порядком. А наша Дядя Оля – неотложная помощь вселенной. Ее вступление в должность началось с того, что однажды она прошла мимо. Было рабочее утро, час пик. Ольга вышла из станции метро “Чернышевская” и заметила лежащего на скамейке парня. Парню явно требовалась помощь, но вокруг было много людей, и Ольга подумала, что кто-то обязательно ее окажет, а она не могла.
– Спешила я, бл…! Документы проштамповать нужно было.
А на следующий день Ольга узнала, что у близкой подруги ее сотрудницы вчера умер сын. Возле “Чернышевской” его сбила машина, и кто-то, возможно водитель той самой машины, оттащил его с проезжей части, уложил на скамейку. Испугался человек, понятно. Рассудил: место людное, больница рядом, кто-нибудь да поможет. Вскрытие показало, что полученные повреждения не были смертельными и, если бы парня доставили в больницу, он, скорее всего, выжил бы. В тот день мимо незнакомого Ольге сына незнакомой лучшей подруги сидящей неподалеку сотрудницы прошло несколько тысяч человек, но только моя тетушка считает, что его смерть – на ее совести. И всякий раз, вспоминая его, она плачет, приговаривая:
– Сука я! Спешила, бл…!
С тех пор кого только Ольга на себе не таскала: и пьяных, и ссаных, и удолбанных. Разносила по адресам, а кому некуда было податься – к себе несла, не брезговала. Благо дома все равно срач, бомжем больше – разница невелика. По утрам она пекла небоскреб блинов и бежала на работу. А ее гости ели и расходились, захлопнув за собой дверь. И ни разу у тетки ничего не сперли.
– Карма у меня, значит, хорошая, – делает выводы Ольга.
Наивная! Да у нее просто красть нечего. Хотя нет, покопавшись в памяти, Ольга вспоминает, что одна кража таки была. В тот момент у нее жили бомж с Московского вокзала и отбившийся от своих таджик. Бомж украл у таджика часы, но даже вынести их из квартиры не успел. Оказавшись в тетушкином раю, он настолько расслабился, что попытался толкнуть добычу прямо в соседней комнате Ольгиному сыну Арсению. Арсений посмотрел на часы и все понял. Бомжа с позором выставили вон, а таджику с теткиной зарплаты купили билет до Душанбе.
Рыночные отношения
Между подростками установились рыночные отношения с бюджетом в пятьсот рублей. Пятьсот белорусских – это наши пять – плевая сумма, выраженная одной бумажкой. Бумажка переходит у подростков из рук в руки и обеспечивает их всем необходимым. Кристина за эту бумажку дает старшей сестре Марине дочитать свою библиотечную книжку, а Марина за нее же красит Кристине ногти. Если Марине нужны Кристинины резинки для волос, она на добровольной основе возвращает пятьсот рублей обратно, и Кристина хранит бумажку до тех пор, пока ей самой не потребуется отфилонить от уборки комнаты или заплести косички. Мы с теткой по невежеству своему пытались переть против рынка: призывали к сестринским чувствам и бескорыстию. Потом поняли, что рыночные отношения выгодны в первую очередь нам. Пока девицы не ввели хождение дензнаков, они дрались, скандалили и шумно клянчили друг у друга вещи и услуги. Сейчас на решение любой проблемы уходит не больше десяти секунд.
– Кристина, дай джинсы надеть.
– Пятьсот рублей. А дашь красный лак?
– Пятьсот рублей обратно.
И все – тишина, покой и никто не обижен.
Кошка виновата
У детишек что ни косяк, то кошка виновата.
– Кто сломал палатку?
– Кошка!
– Вася, ты не брал мои войлочные бусины?
– Нет, это, наверное, кошка.
Сегодня нашла на полу истыканный иголкой тюбик салициловой мази и устроила парням нагоняй. Потому что накануне они выпотрошили одноразовый шприц и играли в доктора.
– Можно мы скажем кое-что в свое оправдание? – спросил Василий.
Умеет сформулировать просьбу – уважаю.
– Давай, – говорю.
– Это кошка прокусила.
Ну конечно, кто бы сомневался. Парни получили от меня добавочную порцию педагогического крика с постукиванием по столу. Вечером я увидела, что кошка под буфетом с упоением что-то жрет. Нагнулась – таки да, салициловая мазь. Среди груды медикаментов кошка выбрала именно ее и спокойно доела.
Скоростной день
Вот бывают же такие дни – сверхскоростные, как экспрессы TGV. Такой день начинается вроде как обыкновенный, но, проснувшись, успеваешь осознанно сказать только “доброе утро”, и все – дальше день несется вскачь с гиканьем, воплями, драками, разборками “ты-у-меня-украла-гони-пятьсот-рублей”, прятками, пугалками и прыжками со шкафа на диван, потому что под вечер – вот ведь невезуха! – по телику показали “Человека-паука”. В девять вечера переводишь дух и думаешь: “Йопта, а день-то кончился! А на что ушел, куда делся? Что вообще было между “добрымутром” и “спокойнойночи”? Прикидываешь – а ничего! Я даже из дома не выходила.
Сперва был завтрак – готовка и мытье посуды. За ним обед и снова мытье посуды. Вечером, само собой, ужин – как ни странно, очень много посуды! В промежутках успела расписать подросткам ногти (обошлось без мытья посуды), топила печь, пекла вафли – на этом пункте помимо мытья посуды вымыла пол и постирала Ванькин свитер, потому что он мне помогал готовить. А я ему говорила: “Не надо, Ваня, я лучше сама”. Но он разве послушается? Это было всего лишь яйцо! Одно! Но Ванька так ловко его разбил, что уделал стол, стул, пол и себя по самые уши. Потом начал замывать с пола желток и уделал всю кухню. А потом наливал себе чай и, ополоснув стакан, ухнул его в сливное ведро, и я снова мыла пол.
Вечером мы рассматривали схему Солнечной системы и орали, не жалея легких, во имя науки. Потому что Василий не умеет говорить тихо. Он орет так, словно имеет необходимость перекричать не только слова, но и мысли говорящего. А Ванька тоже имеет что сказать и необходимость перекричать Василия. Звуковые волны этих двух иерихонских труб сходились как раз в месте нахождения моей несчастной головы, оставив на ней от уха до уха рельсы, шпалы и линию электропередач. День-экспресс со свистом промчался по всем нам и провалился в прошлое. И ведь ничего особенного не произошло. Любая женщина легко припомнит тысячи таких дней и скажет: “А чё такого-то? День как день”. И будет полностью права. У меня самой таких дней накопилось выше крыши. Вот, к примеру, несколько.
1
Сегодня вышла в огород и вдруг осознала, что впервые вижу его ранневесенним. Я жгла старую картофельную ботву, тетка выгребала из сарая навоз, Кристина сажала цветочки, а Ванька бегал вокруг костра и орал: “Гори-гори ясно, чтобы не погасло” – помогал, колдовал. Спросила бы меня сейчас бабушка, я бы сказала ей, что живу так, чтобы моя душенька была спокойна. И она безмятежно спокойна. Вот только сны снятся мутные, я в них все чего-то ищу, куда-то бегу, кого-то теряю. Хочется верить, что не себя.
У мамаши Пугач с приходом весны началась вторая молодость. Это она сказала нам сама, когда шла мимо. Ванька не видел ее полгода. Завизжал от радости, кинулся, ткнулся лбом в живот. Мамаша Пугач ласково оттолкнула его ногой и сказала, что ей ужасно некогда, она выходит замуж. А вообще, позвонить можно? Весна, йоптать, любовь и прочие глупости. У Ваньки потом случилась истерика. Не, он маме ничего, кроме “до свиданья”, не сказал, к ней у него претензий не было. Истерика случилась из-за выброшенной куртки, которую перед самым приютом ему подарила мама. Куртка была явно подобрана на помойке и пошита из дырок. К тому же мамаша Пугач опоздала с ней года на два, и из рукавов подарка Ванькины руки торчали чуть не по локоть. Но эти аргументы на Ваньку не подействовали.
– Да! – орал он. – Куртку выбросили, и меня в приют сдайте! Давайте! Валяйте! Мне все равно!!!
Ольга от удивления сперва накричала на Ваньку, а потом ревела на кухне и утиралась полой садовой куртки. Лицо у нее было черным от земли.
2
Моя велеречивая тетушка с питерским юридическим образованием здесь, в провинции, активно пробует себя в разных амплуа. Она уже подняла в округе цены и на коз, и на молоко, а теперь выдает замуж соседку. Соседка разменяла седьмой десяток и призадумалась о последнем стакане воды, которым, как считает традиция, обеспечить тебя может только супруг(а). Она созрела и готова идти замуж хоть за козла, хоть за Толика-алкоголика, живущего от нас через дом. А потому наняла Ольгу свахой. Женихов для соседки тетка, не вставая со стула, присмотрела две штуки: в пару к Толику-алкоголику еще и Вовку Козловича, тоже записного пьяницу, но, в отличие от Толика, оснащенного такой бесполезной в хозяйстве штукой, как развитый речевой аппарат.
– С ним есть о чем поговорить, – сказала тетка на презентации товара. – С Толиком весь разговор “б…” да “на х…”, а этот мужик с образованием. А то, что бабы у него дохли, так это потому, что алкоголички попадались. Пили и дохли. И кстати, неправда, не все дохли: первая ушла в религиозную секту и до сих пор жива.
Соседка позитивно восприняла рекламную кампанию и дала добро на следующий шаг: пойти к Вовке и Толику и узнать, не хотят ли они жениться. В качестве платы за услуги она отдала нам коллекцию модной одежды 60–80-х годов. Платья эти, как и сама соседка, безнадежно устарели, но, будучи сшитыми из высококачественных советских тканей, имеют массу шансов на будущее: от перелицовки на авоськи до продажи в московском ретробутике.
3
Сегодня Иван вернулся с прогулки с разбитым в кровь лицом. Попал под качели, на которых катался другой мальчик. В верхней челюсти осталась половина зубов, нижнюю рассмотреть не удалось, там кровила сквозная дырка. А я не отвезла его в травму, потому что при словах “врач”, “скорая” и “травмпункт” крестьянский сын орал, трясся и бегал кругами, как дрессированная лошадь. Я подумала, что травмпункт от нас никуда не убежит, свезем завтра, а сегодня главное его успокоить. Мы весь день делали вид, что ничего страшного не произошло. А по-другому и нельзя было: при любом проявлении волнения с нашей стороны Иван начинал реветь и трястись. Мы промакивали ему разбитую губу перекисью и приговаривали всякий бред, типа “у-у-у, дорогой ты мой, и не такое бывает! А так что – губа заживет, зубы вырастут, благо до сих пор молочные”. Успокоить почти удалось, он заснул. А сейчас у него поднялась температура. Тридцать семь и пять – не ахти что и, скорее всего, последствия стресса, но теперь и мне хочется орать, трястись и бегать кругами.
Красота требует жертв. Утром она потребовала от Ивана капитуляции и он согласился пойти к врачу. Он страшно переживал, как поедет в город с таким лицом. Тщательно замаскировался: надвинул на глаза кепку, застегнул молнию на кофте до самого носа, а чтобы ворот не сползал, всю дорогу держал его пальцами. Из панциря торчали только глаза и то были направлены исключительно под ноги.
– Ваня, брось ты! Иди так. А если спросят, скажем, что ты подрался с десятком хулиганов и всех победил.
Но Ванька в ответ только хмыкал и глубже уползал в кофту. На нас оглядывались. Мы были странной парой. Мальчик-шпион и дамочка с фальшбрильянтом в носу. В травматологии витала предпасхальная благость. Пожилой еврейский доктор, похожий на Айболита, обслужил перед нами женщину с растяжением связок и был настроен лирично.
– А у вас что? – спросил.
Иван опустил забрало, и доктор встал. Доктор молчал и жевал губами, а я, глядя на его растерянное лицо, наконец-то позволила себе женские слабости и пустила слюни-сопли. “Пусть, – подумала я, – теперь доктор Ваньку утешает, его очередь”. Доктор не оплошал. Увел Ваньку в процедурную и вернул с пластырем на пол-лица. Сказал, что останется шрам, но это для парня не страшно. Страшное, по мнению Ваньки, было то, что за разбитую челюсть не освобождают от учебы, а он так на это рассчитывал!..
4
Моя кровать и прилегающая к ней территория – это сейф и оружейный склад в одном флаконе. Оружейный конфискат я прячу под матрацем. Сегодня спала на двух браунингах и пульках к ним, сломанной пополам палке-нунчаке, пластмассовых наручниках и треснувшем по всей длине мече. Под кроватью средний подросток Кристина хранит коробку со своими сокровищами – пятьсот рублей, бисер, резинки для волос и пузырьки с маникюрным лаком. Моя кровать – территория табуированная, а решения обжалованию не подлежат. Пацаны по требованию безропотно сдают оружие, а потом долго и нудно клянчат его обратно, но сами ко мне под матрац не лезут. Старший подросток Маринка вышаривает Кристинины сокровища где угодно, но ко мне под кровать не суется. А тут еще кошка повадилась откладывать под моей кроватью кучки. Видимо, тоже прониклась ко мне доверием. Это уже явно лишнее, но с кошкой очень сложно спорить. Кто держал кошек, тот меня понимает.
5
Уезжала на четыре дня в Минск. Пацаны соскучились, встретили с визгом, повисли на руках, даже диковатый Васька. Ванька, услышав, что я называю Василия милым и дорогим, взревновал. Пока шли в поликлинику и обратно, плелся сзади. Дома его душа не вынесла, и он пнул Василия ногой. А я его за это отругала. Ванька погрузился в бездну страдания. Выгреб из закромов мои подарки, сложил мне на подушку, надел куртку с шапкой и начал с громким сапом натягивать ботинки.
– Вань, ты куда собрался?
Тишина – мужчины уходят молча. Я села рядом с ним на корточки, обняла:
– Да ладно тебе. Давай поговорим.
Ткнулся в меня лбом и молчит.
– Пообещай мне, что не будешь больше драться с Васей.
Ванька напрягается: это с моей стороны подло, потому что вилка. Ванька мне отказать не может, но и свое слово держит, как железное. Он уже проспорил мне все свои истерики, по-нашему пестрики. Причем тупо так, на киносюжете. В эпизоде, ставшем предметом нашего спора, по лесу бродила беззаботная пейзанка и искала козочку.
– Сейчас ее сожрет монстр, – сказала я, а Ванька позволил себе не поверить.
Ударили по рукам. Я поставила на кон тазик вафель, а он все свои пестрики. Это была чистая с моей стороны подстава, и ставки неравны, но я ведь не надеялась на исполнение контракта. Думала, ну так – пару раз максимум сдержу его истерики и то хорошо. Но я о-о-очень недооценивала Ваньку. С тех пор как чудище утопило пейзанку в болоте, Ванька закатил всего один пестрик, да и то так быстро его свернул, что сказал потом, будто это не считается.
– Ну, пообещай, Ваня. Я ж не просто так прошу, я хочу, чтобы ты счастливый был. Злые люди тяжело живут, а добрые легко.
– Я злой, – всхлипывает Ванька.
– Все мы тут не подарки. В каждом две собаки – добрая и злая. Какую кормим, та и растет. А ты очень добрый. Ты даже кошку никогда не обижаешь. Покорми свою добрую собаку – принеси мне дров, раз оделся.
Ванька нагрузил дровами санки, втянул их в сени и перетаскал к печи. Гора получилась огромная, дверца еле открывалась, и к умывальнику не пройти.
– Зато теперь тебе надолго хватит, – сказал Ванька, а потом спросил: – Инга, как нужно жить?
Эх, Ванька… Знала бы я это, не сидела б тут с тобой.
6
Для Ивана не существует слова “нет”. Вернее, сказать можно, он возражать не станет, но потом все равно сделает по-своему. Захотел перебраться в мою выгородку, спросил разрешения у тетки. Тетка не разрешила. Проснувшись утром, я нашла Ивана на соседней кровати. Оказалось, что ночью он напустил под себя. Тетка переложила его на сухую кровать, а потом так и оставила.
– Теперь надо дверь поставить, и совсем одни тут будем, – радуется Иван. – А ишшо можем через ту веранду ходить, будет у нас отдельная квартира.
У него вообще на меня далекие планы.
– Скажи, Инга, а вот если фундамент совсем развалится, шо с домом будет?
– Не развалится, мы его укрепим.
– А вот если не успеем укрепить, тогда шо?
– Тогда дом рухнет, и нам придется куда-то переезжать.
– Ура, мы поедем к тебе в Питер!
Но к главному вопросу подходил осторожно, долго мялся, прежде чем спросить:
– Я все думаю, Инга, ведь ты когда-нибудь уедешь…
– А что, хочешь занять мою кровать?
– Я хочу, чтобы ты осталась.
Опаньки! Похоже, я попала. А ехала на полгодика – тетке помочь. Мы с Иваном как ниточка с иголочкой: за водой на колонку – вдвоем, в огороде ковыряться – вместе, в лес – на пару. Вчера Иван привез на велосипеде мешок булыжников для сада. Булыжников было много, велосипед навалился на Ивана, как раненая лошадь. Иван мелко семенил по дороге и орал на всю округу:
– Инга, помоги!
Вышла, докатили вместе.
– Куда ж ты, Ваня, столько нагрузил?
– Это ж для тебя все.
Как мы богатыми бабами стали
Бабушку звали София – мудрая, значит. Бабушка соответствовала имени и была скорострельным автоматом для выдачи советов – неважно, просили ее об этом или нет. Бабушка умерла – традиция осталась. Она вклеена в стены, вмазана в потолок и растерта по полу. Здесь вас научат всему: воспитывать детей и мужей, копать землю, стирать белье, сажать картошку, доить козу, варить варенье, вязать коврики из тряпок и проч. И если вам кажется, что вы что-то умеете, забудьте, все равно научат заново. Мы называем наш дом Женсоветом им. Бабы Сони. В этом году ему стукнет 84 года, столько же, сколько было бабушке. Как и баба Соня, дом пережил войну, оккупацию и перестройку. А теперь переживает последствия экономического подъема. Вчера нам поставили новые окна. Выковыряли старые оконные коробки, распилили пошире проемы.
Наш потертый Женсовет вылупился на улицу немецким пластиком, как деревенская старуха в очках от Dolce & Gabbana. Иван в восторге, без конца открывает свое окно и, свесившись с подоконника, разговаривает с козами. Кошка в шоке: еще вчера она прыгала в форточку, а сегодня не понимает, что это за белая гладкая хрень, с которой соскальзывают когти. Мухи отбили о новое стекло головы. Соседи второй день обивают порог: всем интересно, почем обошлось, как открывается и где взяли денег.
– Слыхала? – неизвестно чему радуется Ольга. – Ходят слухи, что мы богатые бабы. Глядишь, женихи повалят!
Не приведи Будда! Я плюю через левое плечо и стучу по дереву. Но женихи все-таки повалили. Весной это так же неизбежно, как паводок.
Провинция прямолинейна. В мужья тут предлагаются, как яблоки продают, – прямо из-за забора, оценив мимоходом мою задранную в асане горы задницу.
– Эй, красивая, почему одна работаешь?
Так же бегло оцениваю кандидата: полный рот золотых зубов, на каждом пальце по синему перстню.
– Я спрашиваю, муж твой где?
– А вон там, – говорю, – работает. Слышишь?
Со двора слышится скрежет выдираемого из дерева металла – это тетка крушит гвоздодером старый курятник, чтобы на его месте построить парник. Жених понимающе кивает и идет дальше – искать бесхозный дом и недолюбленных женщин.
Особенности парообразования в провинции
В фильме Отара Иоселиани “И стал свет” показана жизнь африканской провинции. Там мужики и бабы живут вместе по сезону. Летом, когда бананы сами на голову падают, порознь, а с наступлением сезона дождей вместе. В нашей провинции все ровно наоборот: зимой каждый в своей норе, а по весне начинается парообразование. Гормоны в этом процессе играют вторичную роль, на первом месте – практическая необходимость. К примеру, семейная жизнь моего кузена Сансаныча. Каждую весну он возвращается в лоно семьи. Жена его отмывает, откармливает, дает в руки лопату и фронт работ: копать от сих и до обеда. Сансаныч перекапывает огород, засевает грядки и получает пинка под задницу. А все потому, что был недальновиден и сделал на участке автоматическую поливалку. Автоматическая поливалка заменяет его во всем, только картошку сама не копает.
Поэтому осенью Сансаныча снова подбирают, отмывают, выводят из запоя и обеспечивают лопатой. У нас с теткой нет автополивалки, а старый водопровод постоянно дает течь. Поэтому мы минимум раз в неделю ходим на поклон к Толику-алкоголику. С наступлением весны Толик-алкоголик становится первым парнем на деревне, потому что безотказен и рукаст. Он это знает и в огородный сезон торгуется за каждую мелочь.
– То-о-олик, ну приди нам воду сделать. Замучились мы с колонки воду возить.
– А ты мне бураки посади. Я все раскопаю, а ты посадишь. Бурак – он женские ручки любит.
Я свеклу посади, тетка спинку почеши. И тетка чешет – куда деваться?
– Кажется, дешевле обойдется за него замуж выйти, – сказала она на днях и сразу начала действовать – сделала Толику предложение. – Только пить придется бросить, Толик.
– А вот этого не дождесся, – гордо ответил Толик и потребовал сто грамм за работу.
Рома – первый в Орше пирсинг-бой
На расстоянии наши отношения с Олегом заметно улучшились. Еще бы, ведь теперь у каждого из нас был свой тюбик пасты! Он звонил по скайпу, читал мой “ЖЖ” и проникся к нам с Дядей Олей таким состраданием, что на все лето подарил своего сына Рому. Так у нас появился раб – пирсинг-бой Рома. Внешне и внутренне Рома – мальчик-ромашка. Высокий, худой, с ямочками на щеках. В каждой ямочке по дырочке, в каждой дырочке по гвоздику. В ушах – развесистые серьги. В носу, бровях, губах, сосках и подбородке – тоже.
Папа опасается оставлять сына на безумный летний период в Питере. У нас в Питере белые ночи – самое страшное для переросших подростков время. В прошлом году один Ромин друг их так и не пережил, а еще один выжил с большим трудом и не без помощи врачей. Но верные друзья Рому не оставляют. Они приходят к нему во сне. Поэтому по ночам Рома ругается матом и спасается бегством, комкая простыни. Эти его друзья достали и его, и нас. Наглые и невоспитанные типы. Они могут позвонить в три часа ночи и потребовать, чтобы Рома немедленно выходил на тусыч. Рома, не просыпаясь, орет:
– Алло! Что?! Дапошливывсена!.. – и переворачивается на другой бок.
С ним синхронно переворачиваются на другой бок все, кто чутко спит: я, тетка и кошка Репка. А то вдруг Рома сдается и обещает одному мальчику экскурсию. И на следующий день уходит купить местную симку и с концами. Мы его ждем и психуем. Потому что Орша – город спокойный, но любых неформалов тут считают голубчиками и бьют в челюсть. Каждый Ромин выход в свет заканчивается ударом нагваля в зубы, но после его питерских друзей эти провинциальные проявления внимания – тьфу! – мамины ласки. И Рома снова идет в город. Так вот, пошел Рома за симкой и пропал.
Вернулся за полночь пьяненький и довольненький. Сказал, что познакомился с девочкой-барменшей и провожал ее до дому. Симку при этом потерял, но это не страшно, у него еще есть деньги, купит новую. Рома был счастлив и разговорчив. В ту ночь к нему пришло рекордное количество друзей. Он орал, как потерпевший на пожаре. Мы всю ночь толкали его в бок и говорили:
– Рома, твоюмать, не ори!
– Вы издеваетесь? – грустно спрашивал спящий Рома и замолкал ровно на столько, чтобы мы с теткой и Репкой успевали дойти до кроватей и задремать.
Утром мы рассказали Роме о его ночных похождениях и предупредили: еще раз набухается, пойдет спать на сеновал. Рома – парень вежливый и сострадательный. Покраснел от стыда и попросил показать ему сеновал. Больше гулять не ходит. Сидит на дворе и чинит велосипед. Благо парни ломают его каждый день и без работы Рому не оставляют.
Goa style в городе победившего матриархата
Если пройти по нашему городу в базарный день и считать женщин в юбках, больше десятка не наберется, да и то будут в основном старухи. Хотя Орша – не такой уж захудалый городишко, 160 тысяч жителей – это не коза чихнула. Но бабы тут юбки не носят. Оршанский стиль одежды – это джинсы в облипочку, высокий каблук и вечерний макияж. По-другому нельзя, потому что, как говорят наши девочки, “смотреть будут как на дурочку”. Я в своих зуавах, ниндзя-бутсах и широких юбках выгляжу как блудный попугай Кеша на деревенских выселках. Увидев меня, дети кричат: “Смотри-смотри, цыганка!”, а взрослые требуют немедленно вынуть сережку из носа.
– Скажите, вам эта хрень в носу ковырять не мешает?
– Не мешает. Можете тоже прокалывать.
– Тьфу, смотреть на вас противно!
Серьга в носу бесит оршанцев больше, чем “штаны какнасрали” и кеды а ля козьи копыта. И в принципе понятно отчего. Орша – город победившего матриархата, поэтому бабы тут в джинсах, а мужики в алкоголизме. Проколоть нос меня убедили индусы. Сказали, что серьга в левой ноздре усиливает женскую энергию. Глядя на меня, тетка тоже решила меняться. Ее задолбало, что в округе ее кличут Дядя Оля. Говорят, что она курит, как мужик, косит, как мужик, и ходит по-мужицки. Теперь у Дяди Оли появилась мечта: проколоть нос и побриться наголо – ей фантастически пойдет и то и другое. Но если со стрижкой проблем нет, то с пирсингом целая история. В городе-герое победившего матриархата есть один-единственный косметический салон с издевательским названием “Улыбка”. В “Улыбке” давят прыщи и прокалывают уши кривой иглой. На просьбу проколоть нос выпучивают глаза. Но мы не сдаемся. У нас же теперь есть пирсинг-бой Рома. Рома – хороший парень, ни от какой работы не отказывается: пилит дрова, строит парник и подписался проколоть тетке нос. Только, говорит, катетер нужен G-14, оранжевый. Но таких катетеров в Орше тоже не водится. Совсем. Их нет ни в аптеках, ни в больницах. Город-герой Орша крепко держит оборону и сдаваться не собирается.
Сад разбегающихся тропок
Вообще-то мне здесь ни скучать, ни грустить некогда, но вчера накатило. Сестра – она у меня опытный юзер оккультизма – сходила к одной Знающей Бабе. Эта баба сказала, что я:
а) останусь в Орше надолго,
б) не буду писать,
в) о-о-очень не скоро стану снова работать,
г) открою благотворительный фонд в пользу детей-сирот.
“Сейчас над ней крышка, кроме детей ничего не видит”, – вынесла вердикт эта далекая, но шарящая в моей судьбине баба.
Сестра не увидела в предсказаниях ничего негативного, ставила в конце каждого предложения смайлики. Но для меня слова “надолго” и “крышка” ассоциируются только с гробом, а “не будет писать” – с могилой. Много-много лет работа была для меня самым главным, а тут, в Орше, и правда не пишется. Каждый день сажусь, мусолю, туплю – все впустую. Мне стало страшно. Так страшно, что я выкатила велосипед и уехала в лес, а за мной увязался Ванька. Мы проехали лес насквозь и оказались на шоссе, ведущем к Барани, рядом с кладбищем, где похоронена бабушка. Ванька сказал:
– Давай навестим Старую Бабушку? – и очень обрадовался, когда я согласилась.
Он хитрил. На кладбищах Ванька ищет свою маму. Он знает, что она устроилась на работу в погребальном бизнесе, но не знает, где конкретно. Ванька больше всего на свете боится призраков и зомби, поэтому искать маму в одиночку дрейфит, старается затащить меня с собой. Ванька вел велосипед и крутил головой, а мне говорил, что обожает гулять меж могилок:
– Я всегда думаю, вот тоже умру, интересно, где лежать буду. А ишшо всех этих людей, которые умерли, очень жалко.
Тут мне окончательно стало жалко себя, и я разревелась. Ванька страшно удивился, он такого от меня никак не ожидал.
– Инга, ты чего?
Я подумала, что Ванька не поймет моей печали, но надо же кому-то выговориться. Говорила про работу, смысл жизни и время, которое, как оползень с камнями, все разрушает.
– А вдруг, Ванька, ты вырастешь и станешь алкоголиком? Зачем тогда я сейчас живу?
– Не бойся, не стану. Мне даже папа говорил: никогда не пей, как я. Работай, купи себе машину. Я работать буду. А потом увижу, как один человек мучает другого, ударю его и попаду в тюрьму. Буду сидеть там целый год. Мой папа сидел в тюрьме. Немножко совсем. И мама тоже немножко сидела.
С предсказаний будущего Ванька переключился на прошлое. Рассказал, как умерла его бабушка – утром, пока все спали. И как он потом все сидел возле гроба и, понимая, что больше никогда ее не увидит, все смотрел на нее и смотрел, старался получше запомнить. На кладбище папа поливал бабушкину могилу водкой и плакал. А мать сказала: “Ваня, подойди к отцу, видишь, он плачет”.
Я подумала, что что-то хорошее родители все-таки в Ваньку вложили. Буду питать это хорошее, а дальше пусть сам выбирает, куда ему – в тюрьму, посидеть немножко, или каким-то своим путем. Мы ехали по лесу, перед нами ветвилась дорога. Я все боялась заблудиться и пыталась свернуть не туда, а Ванька точно знал, куда нужно, и быстро вывел к дому.
Наша служба и опасна, и трудна
Тетка сходила на родительское собрание для приемных родителей. Пришла потрясенная. Оказывается, приемное родство – это профессия, в которой, помимо обязанностей, существуют права, отпуска и профсоюз. На собрании рассматривалось два вопроса: как прокормиться (инфляция в Белоруссии сейчас атомная, на прокорм уходят все положенные на детей дотации вместе с зарплатами приемных папаш и пенсиями приемных бабушек) и все генетические родители приемных детей – сволочи.
Одна молодая и неопытная мамаша плакала и утиралась салфеткой оттого, что родительница ее девочки подшилась и подала заявление на восстановление прав.
– Я только девочку в чувство привела и теперь должна отдать обратно?!
– Погоди еще, – ехидствовали опытные мамаши. – Будет ей четырнадцать лет, сама захочешь, чтобы забрали.
Те мамаши, которые давно в бизнесе, устанавливают дома сейфы, носят на поясе ключи и спят на своих вещах, но это их не спасает. У одной приемная дочь подломила сейф и даже не удосужилась выкинуть ключ – была поймана с главным вещдоком в руках. Но еще большим шоком для госпожи ключницы стало использование денег. Оказалось, что девочка в свои тринадцать лет организовала в школе что-то вроде персонального фан-клуба и проставляла парням пиво и сигареты за лучший куннилингус. У другой приемный сын, взятый из приюта трехлетним ребенком, вошел в подростковый возраст и выдает такие пенки – держите его семеро! А деваться уже некуда, в парня вложено столько сил и терпения, что мамаше остается только снова и снова терпеть и ждать, когда через сорняки начнет пробиваться то, что она эти десять лет сеяла.
– Гены, – сказали опытные мамаши, – пальцем не заткнешь.
Вернувшись, тетка собрала педсовет из меня и мальчика Ромы. На повестке стояло два вопроса: как прокормиться и наши дети – золотые.
Первый вопрос тетка решила просто: распашем под картошку все полянки в огороде и сделаем в дальнем его конце опытную площадку с гречкой и пшеном. Второй вопрос ребром не стоял.
– Наши дети еще ЗО-ЛО-ТЫ-Е! – весь день восклицала тетка.
А то, что Марина деньги тырит, так, оссподи, какая мелочь! Она ж их на конфеты и тряпки тратит – это так трогательно, так по-детски. Вообще детское воровство шокирует только первый раз, когда в голове переворачиваются с ног на голову все твои представления о взаимоотношениях с ребенком. Как же, ты ж думала, что вы друзья, что вы друг другу не чужие люди, – и на тебе! Избавление от иллюзий – главная практика буддиста. Вторая – избавление от привязанностей. Обе эти практики не понаслышке известны приемным мамашам любых конфессий.
Прогулка за пределы разумного
А вот еще номер: вчера у нас Вася потерялся. Он вышел погулять и сам не понял, как оказался на другом конце города. По дороге он звонил тетке и отчитывался о своем местоположении: это были какие-то никому не известные улицы со стандартными названиями типа Советская и Горького. Все встречные ему люди тоже понятия не имели, где находится наша улица Сиковца. Но Василия это не останавливало. Его вообще ничего не останавливало: ни голод, ни дождь. Он шел и шел, звонил и отвечал на звонки, зачитывал новые названия улиц. Какой-то добрый человек предложил отвезти его домой, но Вася отказался: чужой альтруизм его тоже не остановил. Василий пожирал город с невероятной для пешего ребенка скоростью, пока не уперся в перечеркнутый красной чертой указатель “Орша”. Тут он наконец остановился и, отзвонившись, назвал конечную точку своего путешествия: с двух сторон хвойный лес, справа бензозаправка. Тетка велела ему идти на бензозаправку и узнать адрес. Оказалось, что Вася прошел через весь город и вышел на трассу, ведущую в Могилев. Самое невероятное во всей этой истории то, что, по Васиному утверждению, он во время пути не пересекал жд пути и не переходил реку. А это решительно невозможно. Тетка предположила, что он задумался и не заметил, как перешел мост. Но это странно – не заметить Днепр. Я так думаю, что его похитили инопланетяне, взяли кровь на анализ ДНК, стерли память и положили тело на место, не учтя галактической погрешности в измерении расстояний. Сам Василий от комментариев воздержался. Он пулей влетел во двор и скрылся в туалете, потому что давно хотел, но по пути стеснялся.
Семейная педагогика
Сосед Козлович взялся наточить нам пилу и держит ее уже вторую неделю. Каждый день приходит, извиняется, что времени нет, много дел, но он сделает, сделает, а сейчас дайте на опохмел. Тетка на опохмел не дает по религиозным соображениям – не хочет портить карму. В итоге мы сидим без пилы, а Козлович все равно каждый день пьян до штормового состояния. Сегодня он пришел и сказал, что не заточил нашу пилу, потому что его сдали в милицию. Мать родная сдала. Она зудела, зудела – ну в маразме ж вся. Он вылил на нее полведра воды и лег спать. Разбудил его участковый. Козлович так и не добился от служителя порядка, а чего он такого сделал-то? Ну, полил старуху водичкой. Так жарко же. Да и мать давно не мылась. Участковый пообещал все разъяснить в участке, но там все дело свели к составлению протокола. День пошел псу под хвост: огурцы не политы, пила не точена, голова болит, подайте жертве милицейского произвола на опохмел.
Вчера Рома пошел помогать соседям разгружать дрова и пропал. Разведка донесла, что он бухает на соседской веранде вместе с хозяевами. Я пошла его забирать. Вломилась в дом и рыкнула:
– Рома, домой!
– Это еще кто? – удивилась пьяная соседка.
– Мать моя, – сказал Рома.
Так я вдруг стала матерью. Взяла новоиспеченного сына за руку и повела на выход.
Проходя в ворота, он шарахнулся головой о притолоку и лоб разбил. Как маленький, чес-слово!
Смерти нет, это всем известно
Прошло полгода с тех пор, как бабушка переехала в мир иной. Видимо, в этом заведении не часто дают свидания, поэтому бабушка старается за один выходной посетить двух-трех родственников. Во всяком случае, мои сестры и тетки всегда видят сны с бабушкой в один день. Видят и пересказывают мне, потому что я эти сны собираю. Мне интересно, как она там поживает. По этим данным получается, что бабушку распределили в трудовой рай. Там она работает на приусадебном участке и в швейной мастерской. Тете Любе бабушка приснилась за швейной машинкой. Она сказала, что тут прекрасные условия и много хороших женщин, и отдала дочери цветные лоскутки. И хотя лоскутки эти с пробуждением исчезли, тетушка несколько дней ходила счастливой, словно и правда получила подарок.
В ту же ночь бабушка приснилась и мне. В этом сне в огород забежала коза и поднялся обычный в таких случаях переполох. Ольга кричала: “Выгнать на хрен!”, Ванька гнал, перескакивая через грядки, а бабушка за его спиной, улыбаясь, хлопала в ладони и шикала, подгоняя бегущую козу в направлении двора. Сон был настолько реальный, что, проснувшись, я удивилась, как это так: все считают бабушку покойницей, а она вон тут, в огороде шуршит, как обычно.
Кузине Элле бабушка привиделась с ведром картошки, сказала, что несет соседке. Элла спросила:
– А чего соседке-то? Такая картошка крупная.
– Вот и хорошо, что крупная, – сказала бабушка. – Пусть ей будет, у нее закончилась.
Элла проснулась и расплакалась, осознав в этот момент свою жадность. Плакала она и пересказывая мне этот сон. А Ольгиной дочери Любе бабушка приснилась застрявшей между кроватью и шкафом. Во сне Люба почувствовала к ней любовь и нежность, стала вызволять беспомощную бабушку, но на руках у нее оказалась милая белокурая девчушка лет двух.
Вся наша жизнь – реалити-шоу
Восемнадцать часов в сутки я смотрю молодежное реалити-шоу “Дом-3”. Мы все его смотрим. Меня от него тошнит, тетку подбрасывает на два метра к потолку. Мы бы с радостью не смотрели, но когда трансляция идет прямо из среды обитания, канал не переключишь. Наши девицы пребывают в постоянном конфликте. Кармические кастинг-агенты классно подобрали эту парочку: любое действие одной из них вызывает бурную реакцию у другой.
Например, Марина берет у Кристины вещи без спроса, а Кристина делает то же самое. Всякий раз они с визгом “А ну быстро отдала!” сдирают друг с друга свои шмотки. Шмотки при этом нередко рвутся, скандал переходит в драку. Кристина покупает услуги Марины для выполнения работы по дому и огороду. Так, уборка обходится ей в два проката джинсов, а прополка хитро пересчитывается на лак для ногтей. Марина, когда есть в том выгода, считает, что между сестрами не должно быть мелочных расчетов, поэтому надевает Кристинины джинсы всегда, когда ей нужно. Джинсы растягиваются и протираются, вызывая у Кристины истерику. Кристина мечтает повесить на свой шкаф замок, но тут в игру вмешивается ведущий. Тетке претит запирать мебель на замки. Она, опираясь на свой личный и почерпнутый из романов графа Толстого опыт, говорит, что между сестрами такого быть не должно. И наше шоу продолжается нон-стоп с кратким перерывом на сон.
Проверка сос
Утром к нам в ворота постучались. Тетка пошла узнать, кто и что надо. Проспиртованная старушенция, покачиваясь аки тростник на ветру, сказала, что она сос.
– Я сос… сос… сособеспечение.
И объяснила, как могла, на пальцах и губах, что пришла проверить условия проживания взятых под опеку детей Пугач. Тетка отвечать ей не стала, молча повернулась и ушла в дом. Сос проявила настойчивость и стала вызывать детей по одному:
– Марина! Марина! Марина! Марина! Марина! Кристина! Кристина! Кристина! Кристина! Кристина! Кристина! Ваня! Ваня! Ваня! Ваня! Ваня!
– Слышь, – сказала мне тетка, – бабушка Пугач пришла навестить внуков. И года не прошло.
Бабушка звала и звала потерянных детей, но ей никто не ответил. Марина, Кристина и Ваня были в школе. Нам с теткой стало жаль ее похмельной головы и измученных никотином голосовых связок. Мы пошли ее гнать, но оказалось, она и сама ушла. Ушла недалеко, в школу.
В школе она прорвалась через охрану из трех техничек и шустро выцепила Ваньку.
– Внучек! – вопила он. – Иди я тебя обниму, кровиночка моя!
Ванька застеснялся и попытался вырваться. Но бабушка крепко держала его за ворот и так же крепко обиделась.
– Какой-то ты стал чужой, Ваня, – пристыдила она внука. – Ходи, позови-ка мне Марину с Кристиной.
Ваня, уже готовый провалиться сквозь землю, радостно побежал за сестрами. Но слух о восставшем из запоя материнском инстинкте бежал по школе быстрее Ивана. Марина с Кристиной успели спрятаться в женском туалете на втором этаже. На второй этаж бабушку не пустили. Привлеченная шумом директриса лично попросила бабушку пойти вон. Да и звонок зазвенел, перемена кончилась.
– Бабушка приходила, – грустно резюмировал вечером Ванька. – Запозорила меня…
Я открыла было рот, чтобы из педагогических соображений напомнить Ивану, что бабушка в любом виде родной человек, и закрыла обратно. Зачем врать ребенку? Даже из благих намерений. И потом, если честно, мне было страшно приятно, что бабушка Пугач сочла Ваньку чужим. Значит, он теперь наш!
Эхо прошедшей войны
Двоюродный племянник Сережа приходит к нам за молоком. Его задача предельно проста: взять молоко, поужинать, чем тетка пошлет, и шуровать по холодку до хаты. Но Сережа – личность творческая, за что нередко страдает. Сегодня он придумал соревноваться с Иваном и Василием в том, кто бойчее перелезет через ворота. Он не учел, что наша бабушка, будучи во всем разумной женщиной, страдала манией преследования, поэтому начинила ворота противопехотными капканами, а у нас, пока полив да окучивание, всё руки не доходят их обезвредить. Сережа сиганул на ворота и напоролся на ржавую скобу.
Скоба проткнула ему палец на ноге. Сережа влетел в дом с воплями: “Ой, мамочка, у меня кровь торчит и мясо капает!” – и начал бегать кругами вдоль плинтусов. Тетка пыталась его отловить и оказать первую помощь, но при виде перекиси водорода у Сережи случился нервный тик с ногодрыжеством раненой конечности. А когда ему показали бинт, его охватило предчувствие скорого конца. Истерика его была такой громкой, что тетка схватилась за телефон, чтобы вызвать санитаров. Сережа повис у тетки на руках, назвал ее “тетечкой Олечкой” и умолил позволить ему умереть дома. Мы пустили в ход уже откатанный прием преуменьшения опасности. Назвали рану царапиной, а Сережу беременной истеричкой. Привели в пример Ивана, который совсем недавно пришел домой без зубов и с кровавой дырой во рту. Тетка показала Сереже шрам на ноге от открытого перелома. Находящаяся в гостях соседка Валентина оголила стопу и продемонстрировала след от битой бутылки, на которую она много лет назад наступила со всей юной прыти. Я уже задрала было майку, чтобы показать шрам от аппендицита (других у меня нет), но Сережа вдруг успокоился и позволил себя обработать.
Потом он пил чай с мятой и рассказывал, как когда-то упал с крыши сарая и так не орал – держался. А еще однажды ударился головой, почти что виском, так, что на почти что виске вздулась кровавая шишка, и тоже обошлось без лишнего шума.
– Я просто испугался, – сказал Сережа и пошел домой.
– Этот мальчик странный, – сказала о нем Марина. – Он психический. Разве можно так орать?
Тетка напомнила Марине шоу, которая та устроила не так давно в приемном отделении больницы. Марину привезли туда на “скорой” и попытались осмотреть, но позорно отступили, когда Марина совершенно нечаянно врезала врачихе ногой в челюсть.
– Так то больница! – сказала Марина. – Там иголки видали какие? А тут-то что орать?
Ответа ни у кого не нашлось, и вопрос остался риторическим.
Мытарства в поисках женственности
Мы наконец-то прокололи Дяде Оле нос, и она сразу так набралась женственности, что едва не упала в обморок. Потому что опытный пирсинг-бой Рома выписал из Питера катетеры, которыми в тамошнем зоопарке пирсингуют слонов и бегемотов. Вот такая толстенная игла! По идее, катетер вставляется в ноздрю, в него вставляется серьга с крючковатым хвостиком и вся конструкция легко продергивается насквозь. Мне так кололи нос, и было нестрашно. Но у Ромы все вышло через то место, откуда руки выросли.
Он взял эту чудовищную иглу и воткнул Ольге в носовую перегородку. Хлынула кровища. Ольга стекла по стулу на пол. Я побежала за нашатырным спиртом и по ошибке схватила камфорный. Но Ольга все равно так отчаянно от меня отбивалась, что ей полегчало. Она вернулась на место и сказала: “Продолжайте!” Рома вынул иглу и начал вкручивать сережку. А она никак не вкручивалась. Рома пыхтел и крутил, тетка бледнела и обливалась кровавыми соплями. У Ромы тряслись руки, коленки и голос. Этим своим дрожащим голосом он попросил меня его сменить. А я догадалась заглянуть тетке в нос. И там совсем не увидела кончика сережки. Дырочку вижу, а кончика в ней нет. Пирсинг-бой Рома, проколовший на своем теле все, что только можно, в теткином случае, как последний пэтэушник, прокручивал крючок внутри ее носового хрящика и прокопал в нем глубокие ходы. Мы выдернули серьгу вместе с фонтанчиком крови и вставили другую, без крючка, а с маленьким шариком на конце. Дыра была огромной, маленькая сережка легко в нее провалилась. Ольга перевела дух, заклеила нос пластырем и взяла выходной – легла на кровать приходить в себя.
– Зато, – удовлетворенно сказала она, – мы сэкономили девяносто пять тыщ.
Именно столько стоит прокол носа в ближайшем крупном городе области.
Тетка щеголяла с залепленным носом весь день. Рома находил, что ей чертовски идет пирсинг. Но на этом Ольгины мытарства не закончились. Вечером мы решили сделать ей перевязку носа и вместе с пластырем отлепили сережку. Всунули обратно, положили сверху лист алоэ (а мы все раны только так и лечим) и закрепили свежим пластырем.
Утром оказалось, что сережка изнутри носа не торчит и вообще стоит как-то пыром. Я снова заглянула тетке в нос и ужаснулась. Сережка ушла в прокопанные Ромой ходы, а дырочка с другой стороны благополучно за ночь заросла. Любой человек на месте тетки смирился бы с судьбой, но Дядя Оля проявила свой стальной характер и велела подать новый одноразовый шприц. Рома колоть заново тетке нос категорически отказался, пришлось мне. Я шикнула рукам, чтобы не тряслись, вспомнила, что уже колола иголками живое тело, когда лечила кота. Я продела иголку в теткину ноздрю и вставила сережку. Все вышло, как надо. Ольга осталась страшно довольна. Она покрутилась перед зеркалом, надела шорты и новую майку в обтяг, оседлала велосипед и отправилась выгуливать свой фальшбрильянт по округе – в сберкассу, магазин и районо. Так что пока все – тьфу-тьфу – хорошо. Но еще не вечер, конечно же, еще не вечер…
Буддизм на почве сельского хозяйства
Я собирала пионы для сушки и нечаянно захватила в плен муравьев. Я не знаю, как живут муравьи без муравейника и выживают ли вообще в отрыве от коллективного разума, который диктует им, что и как делать. Они были здорово сбиты с толку. Растерянно бегали кругами вокруг увядающих пионов и искали потерянный рай – дорогу к муравейнику, которая совсем недавно вела вертикально вниз от бутона по зеленой дороге, а теперь вдруг уткнулась в твердую пустыню. И больше ничего – только что-то черно-белое под лапками шуршит. Я одного отловила, чтобы отнести домой, но он по дороге совершил побег и высадился где-то у собачьей будки. Его дальнейшая судьба мне неизвестна. Второй был очень бдителен и в руки не дался. Он успел прожить на печке сутки и обвыкся. Научился нырять в газету и ходить подгазетными ходами. Я подумала, если он Робинзон, пусть его остров будет райским, и послала ему каплю меда. Мед размазался по печи и газете, образовав озеро имени Манны небесной. Видела бы меня сейчас покойная бабушка, таких бы звездюлей отвесила! За то, что продукт перевожу и пачкаю печку, а в огороде, между прочим, сельдерей не полот и огурцы не политы. Хотя сама собственной кровью кормила комаров и на теткины попытки хлопнуть насекомое говорила:
– Ня трогай ты яго! Ён тоже есть хочет.
Ну, это она в благодушном настроении так говаривала. А в остальное время ей что комара шлепнуть, что свинью ножом по горлу – обходилась без сантиментов.
Метод моделирования будущего от Дяди Оли
У Ольги на это лето наполеоновские планы. Водопровод, паровое отопление, баня, ремонт и новая веранда. При этом водопровод нужно копать самим, паровое стоит диких миллионов, а под новую веранду нет даже фундамента – до сих пор стоит забитая барахлом старая. А еще у нас постоянно зарастающий огород и вечно голодные козы. Только с детьми проблем никаких: половина их уже в лагере и за ними теперь бегают вожатые. На мои сомнения Ольга всегда говорит:
– Нам надо, значит, оно будет.
И больше вообще никак не чешется. Только мечтает: а вот тут у нас веранда, завитая виноградом, а там дорожка из желтого кирпича и Изумрудный город. Вообще ее метод моделирования будущего мне нравится. Он ненапряжный и неплохо работает. Весной, когда кончилось сено и было непонятно, чем кормить коз, какая-то баба принесла нам четыре мешка. Мы никого ни о чем не просили. Так совпала реальность: у бабы было сено, а у нас козы. Денег она с нас не взяла, потому что все равно ей эта сушеная трава – лишний мусор.
– Вас Бог послал! – пустила сентиментальную слезу Ольга.
– Нет, я сама пришла, – ответила баба.
Потом выяснилось, что это была дурочка с соседнего переулочка, юродивая Нинка. Наши дети ее знают, она время от времени отлавливает кого-нибудь их них, чтобы позаботиться: то молока дает, то сушек. Нинка с сеном оказалась первым запомнившимся чудом. А потом мы к ним привыкли, потому что чудеса посыпались на нас как яблоки и все какие-то сугубо бытовые. Например, сломалась швейная машинка – тут же нашлась на помойке новая, такая же, как наша, только помоложе и работающая. Или решили мы, что нам на лето нужны мужские руки, и нарисовался Рома. А сейчас, пока я это пишу, к нам уже мчится брат Арсений и везет с собой какого-то Мультика, которому совершенно некуда деть это лето. Мультик согласен работать у нас за еду по своему прямому профилю – на стройке и ремонте. Потрясающе!
– А можно сюда еще приедет моя знакомая? – спросил сегодня Рома. – У нее отпуск, и она не знает, где его провести. Она хорошая девочка, художница.
Мы с Ольгой не против, только предупреждаем, что придется работать. На нашем ранчо иначе никак, тут все работают, даже кошки. А хорошая девочка в хозяйстве точно пригодится. Девочку мы приставим к кухне. Или дом красить, раз художница.
Заграница нам поможет
Вместе с братом Арсением, его женой и другом Мультиком в нашей географической точке совпали моя маман с внучкой Вероникой. Маман у меня женщина – атомная энергетика. Не бомба и не реактор, а вся энергетика в целом. А еще она обожает чистоту. Наш бардак ее убивает. Она так и вопит:
– Это меня убивает! Я сейчас умру!
Маман тайком выкидывает мусор. Тайком, потому что мусора у нас нет, а то, что есть, активно используется в хозяйстве. Среди нашего мусора есть особенно милые сердцу соринки. Например, тряпочка для мытья посуды в виде манжеты от нейлоновой рубашки. Ольга эту тряпочку берегла за редкие свойства скатывать с себя жир, и вот на тебе, тряпочка ушла в утиль в первый же день по приезду маман. Теперь Ольга пасется у мусорного мешка, старается избежать дальнейших потерь. Поэтому я поступаю мудро и прячу изъятый мусор под своей кроватью. На днях мне на разборку достались детские игрушки. Все игрушки оказались мусором, который невозможно использовать в хозяйстве. Разбитые и не подлежащие ремонту тачки, солдатики, потерявшие на поле боя головы и ноги, перемешанные в единую картонную массу пазлы. Только Ванькины пупсики в порядке: одеты, уложены и накормлены.
Пупсики развлекают племянницу Веронику, пока маман прилагает свою энергию по хозяйству. Я пытаюсь вывести ее на безопасное расстояние от жилища – в огород, но маман не ведется. Она любит чистоту. Она ее наводит. Вековой порядок переживает смещение полюсов. Ничего невозможно найти. Сама маман тут же забывает, куда чего дела – выкинула или надо дальше искать. Вчера она прошлась тралом по кухне. Сегодня на очереди летняя веранда.
О эта летняя веранда! Комнатка Синей Бороды, забитая барахлом еще бабушкиными предшественницами. Я видала там сложенные пачкой сухие козьи шкуры и спиленные с кусками черепов рога. Увидала и сбежала, проваливаясь в полу. А Иван вообще убежден, что там живет призрак. Но моя маман – отважная финская домохозяйка, она ничего не боится. У нее есть резиновые перчатки и ядовитые порошки, которыми она убьет все бациллы на свете и запахом хлорки изгонит всех призраков. Она сделает это, потому что Рома с Мультиком будут ломать печь, и нужно эвакуировать кухню на веранду. Более того, мама сделает это сегодня, потому что вечером приезжают моя дочь с Мийкой. Терем-теремок, он не низок, не высок, но чертовски вместителен. Просто чертовски.
Мужское воспитание
Рома с Мультиком скорешились и вместе ходят гулять по Орше. Теперь они банда и ни разу не получили в челюсть, хотя Мультик, как рассказывал Рома, очень на это напрашивается. А еще они вместе что-то тут работают. На днях сбросили в сад печную трубу. Сегодня мечтают поставить во дворе надувной бассейн. Шезлонг у них уже есть – один на двоих. Поэтому один всегда работает, а другой всегда перекуривает. Несмотря на замысловатость этой рабочей схемы, они много чего успевают за день сделать. Что конкретно – в общем бардаке не видно, но, судя по тому, что двор стремительно зарастает мусором, они очень стараются. А заодно воспитывают Василия в коллективно-трудовом духе.
Теткин сын Арсений познакомился с Мультиком, когда загремел на малолетку. Арсений всегда был шустрым малым, а самый пик его активности пришелся на подростковый возраст. В то время тетка стерла ноги по самую задницу, бегая за ним по округе. Возможно, что бегала бы до сих пор, если бы однажды ее сына не отловили милиционеры. Они ехали в патрульной машине и наткнулись на дивную картину: ночь, улица, фонарь и мальчики, волокущие за ручки гигантскую алюминиевую кастрюлю с надписью “Детсад № 24”. Арсений с друзьями получили по полгода за кражу госимущества. Из колонии Арсений вынес категорическое нежелание попадать туда снова и друга Мультика.
Сперва Ольга была от Мультика в шоке, а потом стала его приемной матерью. С обретением приемной семьи и кровати в теткиной квартире заходы Мультика по зонам резко сократились. Вообще-то его зовут Вова. Свою кличку он получил за любовь к мультфильмам и комедийную внешность. Вова – сын лишенных родительских прав алкоголиков. Рос в детдоме, воспитывался в колонии, не приемлет алкоголь. Если видит, что мы с теткой наливаем себе по стаканчику смородинового вина, страшно нервничает. Говорит, что алкашка – дело коварное, лучше ее вообще не нюхать. Вова не пьет сам и не дает пить Роме, это его неоспоримый плюс. А из минусов – полный набор школьных приколов: кнопки на стуле и лед за шиворотом.
Приехав к нам, сразу заявил, что умеет только воровать, но это он кокетничал. За десять лет отсидок он научился стричь, столярничать, тачать сапоги и из чего угодно делать холодное оружие. Первым делом он сделал для Василия лук и стрелы, которыми можно легко убить козу. Я от этой игрушки в ужасе, но Мультик на мои опасения сказал, что я не того боюсь.
– Вася в тундру попадет, и все – его съедят! Отойдите, гражданочка, не портьте мне бойца.
До появления у нас Мультика и Ромы Василий был хроническим бабушкиным внучком и сам даже за тапочками под кровать не лазал – Ольга ныряла. На любую просьбу отвечал “я не могу” и изъяснялся короткими приказами: отнеси, молока, еще. Барские замашки у него в генетике. Василий – отпрыск недобитого революцией дворянского рода Фавстовых. Его предки не работали, они отдавали короткие приказания горничным: отнеси, подай, одеваться. Высшие силы, понимая, что мальчик-дворянин в современных условиях может оказаться нежизнеспособным, выдали ему сверхзаботливую бабушку. Ольга несет свой крест с самоотверженной радостью, ей важно быть кому-то нужной. Любые мои попытки напрячь Васю уборкой или мелкими поручениями вызывают у нее шумный протест. Она уверена, что самое главное – не заставлять ребенка делать что-то против его воли, чтобы не вызывать отвращения. Она добилась неплохих результатов: у Василия нет отвращения к труду, он просто не знает, что это такое. Вернее, не знал, пока за него не взялись Рома и Вова.
Они дали Василию кличку Василиса и лук со стрелами. Научили стрелять в мишень на заборе, ломать хворост и бегать по поручениям.
– Вася, собери мусор, – говорит спокойным голосом Рома, и Василиса тут же начинает шуршать.
Я стекаю под стул. Вообще-то для того, чтобы Вася просто включился, на него надо рявкнуть.
– Рома, как тебе это удалось???
– Не знаю. Да он долго не работает.
Действительно, Василий делает один круг по двору и возвращается к созерцанию работающего Мультика.
– Вася, а дальше?
Вася делает еще круг. Для третьего нужно подать отдельную команду. За десять-пятнадцать команд мусор убирается почти полностью. Это колоссальные результаты. Я наконец-то могу расслабиться и заняться любимым бабушкиным занятием – баловать чужого внучка, называть его милым, совать в рот пирожки и гладить по головке. А если что, просто иду и жалуюсь парням. А уж они его в два счета строят. Удивительно, но ябедник и нытик Вася ни разу не пожаловался на парней. Даже наоборот, воспринимает их поручения с радостью. Вася тоже устал от женского воспитания, и тут его сложно не понять.
Нашего полку прибыло
Традиции нашего дома – это не только мусор и тряпки, это еще и летние каникулы. Все разбросанные по Питеру бабушкины внуки съезжались сюда. Старый дом после зимней спячки наполнялся детским визгом и бабулиными матюгами. Последние годы традиция прервалась: внуки выросли, а правнуки имеют своих бабушек и в Оршу не попадают. А тут в середине лета мне привезли Мию. Мия мне внучка. Мы с дочерью каждая в свое время поспешили с материнством. Я родила Дашу в девятнадцать, а она Мию – в семнадцать. В тридцать шесть я стала бабушкой, и у всех по цепочке соответственно повысился статус. Моя маман в своем вполне бабушкином возрасте скакнула в прабабки, а бабушка в нашем долгожительском роду шагнула дальше всех, до двойного пра-. Правда, Мийку она так и не увидела, не успела. Нам все казалось, что приедем еще, повидаемся, не сейчас, так потом. За бытовыми делами как-то забывается, что потом может и не быть.
Даша перешагнула порог старого дома и сморщила нос.
– Фи, – сказала. – Старухами пахнет. – И добавила: – Ты, мама, не обижайся, я тут надолго не останусь.
А Мийка, напротив, тут же выпросила разрешения не уезжать. Она за всю свою трехлетнюю жизнь ни разу не покидала пределы больших городов – Москвы и Питера. Бабушкин дом показался ей, как и мне когда-то, раем, где яблоки и груши падают прямо с неба, а коза – не только сказочный персонаж. Как и положено в раю, Мийка первым делом отказалась от обуви и одежды. От рассвета до заката она носится голышом и ищет себе занятий.
– Инга, мне очень-очень нужно работать!!! Я очень-очень-очень хочу тебе помогать! Можно?
– Можно.
– Дай мне скорее ножницы!
– Зачем они тебе?
– Там отрезать надо.
– Что отрезать-то?
– Не знаю пока.
Рома по-прежнему говорит во сне. Но теперь к нему не ходят друзья, всех вытеснила Мийка. Рома, накувыркавшись с детьми за день, продолжает во сне их воспитывать. Сегодня вдруг выдал:
– Мия! Мия! Мийка, чего ты хочешь?
Громко так, я даже испугалась, что разбудит Мийку. Мийка, не просыпаясь, проклянчила:
– Ну один кусочек только!
Мухи и аристократическая брезгливость
Дети обедают, на стекле бьется жирная муха. Не выдерживаю, шлепаю муху полотенцем. Муха отключает жужжалку и падает куда-то в обморок. И вдруг Василий поднимает от тарелки сияющее лицо, вопит:
– Смотрите, что у меня в тарелке!!!
В его тарелке между салатом и котлетой выживает муха. Она контужена и тяжело крутит головой. Вокруг вкусно пахнет, тепло и веселый зеленый на желтеньком. Муха решает, что все обошлось. А я понимаю, что аут – сейчас Василий сблюет и вывернет тарелку на пол. Или сперва вывернет тарелку, а потом сблюет – не суть. Потому что дворянин Фавстов очень брезглив. Если кто-то трогал хлеб – есть не станет. Если отпить из его чашки, выльет остаток в ведро. Вчера Мийка померила его тапки, так Василий отказался их надевать. А тут муха! В тарелке! Его прабабушка мещанка Мешкова, если находила муху в сахаре, вытряхивала сахарницу в мусорное ведро и стерилизовала кипятком. Однажды ее сын и теперь уже покойный дед нашего Василия купил в магазине “Спорт и отдых” десяток пластмассовых мух и довел свою мать до изнеможения – она десять раз за один вечер простерилизовала сахарницу и дважды сбегала в магазин за новым сахаром.
А брезгливый Василий восторженно вынул контуженную муху из тарелки, раздавил ее пальцами, выбросил в ведро и спокойно продолжил обед.
Планы на настоящее
В середине лета, когда большие города превратились в адское пекло, ко мне потянулись друзья. Одним из незыблемых бабушкиных принципов была категорическая изоляция дома от чужаков. Чужими считались все, кроме кровной родни. Поэтому, получая письма с просьбами погостить, я шла с ними к тетке, а она отвечала всегда одно и то же:
– А давай это будет самый гостеприимный дом на планете?
Удивительно, как влияет на пространство одно-единственное “а давай”. Дом у нас небольшой, в три комнаты. При бабушке здесь не помещалось больше шести человек, а теперь мы легко складировали для сна пятнадцать. И все же иногда в доме случалось перенаселение. В такие дни мы утрамбовывались как могли. Однажды Рому положили спать с Мийкой. Она всю ночь складывала на него руки, ноги, голову и норовила свалиться с кровати. Рома ее обнимал, чтоб не падала, и подставлял мягкие части тела в качестве подушек. Поутру в нем проснулась нежность. Теперь Рома мечтает завести себе свою Мийку или стать моим зятем, чтобы не расставаться с той, что уже есть. Кажется, бывший алкоголик и придурок вернется домой тем человеком, которого из него тщетно пытался вырастить папа. А мы с теткой все ломаем голову, как бы его вообще не возвращать, себе оставить.
А возвращать уже скоро: пол-лета пролетело, как скорый поезд, с громким визгом и криками, стуча молотками, обдирая колени и вытаптывая грядки. За поездом не угонишься, как ни старайся. Я поняла это только вчера, когда оказалось, что ничего не успеваю. Вчера мы строили печку. И позавчера – тоже. И сегодня продолжим. Печник Петр приходит в восемь утра и пашет, как конь, оставляя после себя кучи глины и песка на полу. Это у него называется “смена”. Когда заканчивается его смена, начинается наша: все убрать, вымыть, застелить стол, приготовить ужин, вымыть детей, постирать изгвазданное за день, разобрать по местам сползшее в кучи. А в огороде прут ягоды, с неба падают яблоки, на грядках пучатся огурцы. Нужно снимать, собирать, варить, закатывать, продавать, наконец. Потому что столько добра, сколько родит бабушкино хозяйство, не съест за год и рота голодных солдат.
Вчера мы с теткой размечтались вырубить все к чертям собачьим и засадить газонной травкой. На травку поставить качельки и бассейн, по деревьям развесить гамаки. Тогда всей заботы у нас будет косить да бассейн чистить. Но это не сейчас, конечно же. Потом когда-нибудь, когда вырастут детишки и дом опустеет. Да только опустеет ли он? Да и зачем? Может, лучше взять из приюта еще одну маленькую девочку? Такую же, как Мийка. Чтобы, когда дочь заберет свое сокровище в Москву, у нас было кому капризно ныть, шкодить и заливать водой кровати, как только мы на секунду отвернемся. Тогда, глядишь, и Рома с нами останется – новую девочку нянчить.
Тощая девчонка с кривыми зубами и легкой косинкой в глазах смотрела на нас с Мийкой в упор и ковыряла в носу. За ее руку держался кривоногий пацан, явно брат, такой же бледный, кривозубый и по-мультяшному косой – один глаз на девять часов, другой на пятнадцать. Недалеко в кустах культурно отдыхали их родители – молодая, но уже спитая мать с беременным чревом и дружелюбный отец, не вяжущий лыка.
– Как тебя зовут? – спросила я девчонку.
– Дарьяоливиясергеевна.
– Как-как?
– Дарья Оливия Сергеевна.
Заковыристо. Не понимаю. Захожу с другого бока:
– Мама как тебя зовет?
– Даша.
– А кто зовет тебя Оливия?
– Я сама. А это… – Оливия слегка подтолкнула вперед своего брата. – Серега-брат. Он еще маленький.
Познакомившись, Дарья-Оливия и Серега-брат подхватили Мийку и повели ее показывать тайные тропы и самые сладкие ягоды. А когда мы уходили, Сергеевичи долго висели на заборе и махали нам вслед руками. Кричали:
– Увидимся! Приходите!
Конечно, увидимся. Они живут в соседнем переулке. И долго со своими родителями явно не задержатся, ювеналы не дадут. Взять бы их себе – изобретательную девочку и странного брата. А то лето кончится, Мийка поедет домой, нам будет ее не хватать. Вечером озвучила эту мысль за ужином. Иван завопил:
– Ни за что!!!
А Ромка сказал:
– Прокормить такую ораву как-то надо…
Побег
В сказке про Теремок все живут долго и счастливо, но только до тех пор, пока туда не заселяется медведь. Как выяснилось, это неизбежная развязка любой коммуны. Мы поняли это, когда Мультик впал в истерическую депрессию и принялся тиранить окружающих. Его усилиями Ольга то рыдала, то орала на всю округу. Я металась по дому и не знала, куда спрятаться от шума, грязи и страха за Мийку, которая, хоть убей ее, бегала по двору босиком по осколкам стекла и железным стружкам, производимым Мультиком в безумном количестве. Сам Мультик что ни день собирался домой с обещаниями больше сюда ни ногой, но не уезжал, а продолжал мотать нам нервы. Только Иван был рад и ходил за ним хвостом. Мультик дорожил этой дружбой, брал Ивана с собой в город и на карьер купаться, где учил пацана общению с женщинами.
– А Вова, знаешь, Инга, шлепнул девушку по попе. Мы мимо шли, он ей поддал. А она сказала: “Ты дебил?” – делился со мной Иван впечатлениями.
Меня все это, мягко говоря, не радовало. А когда Вова начал рассказывать Ивану о том, как зарезал человека и лихо отмотал за это семь лет, я закатила истерику. Все, что мы вкладывали в Ваню, трещало по швам у меня на глазах. А Ольмихалыч твердила одно:
– Мультик мне почти сын, я не могу так вот его просто выкинуть.
Так что пришлось выкинуться всем остальным. Первым потянулся Рома. Он молча собрал рюкзак и попросил денег на билет. А когда я, пытаясь его удержать, не дала, узнал расписание электричек. Путь он выбрал неблизкий – в глухой угол Рязанской губернии, в деревню Лашму, к бабушке и папе. Собаками пилить пару суток, не меньше.
– Поехали вместе? – предложил Рома. – Возьмем Мийку и сбежим.
А поскольку Рома мне совсем как родной, а его папа, хоть и бывший, но все-таки муж, я долго не раздумывала.
Организацию побега Рома взял на себя. Купил билеты, рассчитал маршрут и погрузил нас со спящей Мийкой в поезд. Удивительно, как бывают ответственны бывшие придурки. Рома контролировал время, сверялся по навигатору и вел нас к цели. Мне оставалось только присматривать за Мией да тупить в окно на пролетающие мимо пейзажи.
Вскоре мы уже были в Лашме – тихом месте на берегу Оки с домами-кексами, коровами, лениво бредущими по улице, и звенящей тишиной, от которой закладывало уши. Всех забот у меня было отсыпаться, готовить и штудировать бабушкину библиотеку. Вечерами мы ходили на реку. Мия с Ромкой барахтались в розовой от заката воде. Солнце протыкалось об еловые пики и сдувалось, заваливаясь за черную кромку леса. На реке качались лодки, в которых неподвижно сидели лашминские рыбачки – обязательно женщины, обязательно с удочками и с обязательным в каждой лодке мужичком, запрокинувшим лицо в небо. Глядя на закат и идиллические картинки чужого семейного счастья, мы с Олегом помирились.
– Знаешь, – сказал он. – Недавно ты мне приснилась. Ты была старушкой, а я укутывал тебя пледом.
– Хватит нам воевать, – согласилась я. – К тому же у нас дети.
Рома вынес из воды Мию и, пошатываясь то на одной, то на другой ноге, надевал шлепанцы.
– Эй, не урони меня! – крикнула Мия.
– Да ни за что, моя дорогая! – рассмеялся в ответ Рома.
За время нашего отсутствия дети Пугач уехали в лагерь в третью смену, Вася сбежал на ПМЖ ко второй тетке, кошка Репа вышла из дома и не вернулась. Оставшись один, кукушонок Мультик притих, стал внимателен и послушен. Починил крышу, сломал два велосипеда и сводил тетку на карьер искупаться. Как только он уехал, в Теремок начали возвращаться обитатели: сперва мы с Ромкой, затем Вася из добровольной ссылки и последними подтянулись дети Пугач. Жизнь наладилась. Мультик прислал сообщение, что приедет в октябре картошку копать.
– Ну нет! – заорали все. – Или он, или я!
– Не бойтесь, – сказала Ольга. – Я его не пущу. Сама больше не выдержу.
А Иван промолчал. Он по Вове скучает.
Коротко о вечном
На исходе лета призрак бабушки посетил Рому. Рома вдруг осознал себя хозяйственным мужиком и решил строиться. За материалом далеко ходить не стал, обосновался в бывшей мастерской, заваленной дровами и прочим негорючим мусором. Первым делом Рома вынес дрова и приступил к раскопкам. С каждым днем он уходил все глубже в культурные слои сарая, отчего у ворот росла и пучилась куча самого удивительного мусора. А однажды “всплыл” странный железный инструмент, утыканный шипами. Ромка предположил, что это капкан на слона, а я сделала ставку на средневековую инквизицию. Кажется, такая штука называлась нюрнбергской девой. Пыточный инструмент в виде шкафа с шипами внутрь. Туда помещали обреченного на смерть и закрывали такой же утыканной шипами дверью. Шипы были расположены с таким расчетом, чтобы не задевать жизненно важные органы, а потому человек умирал долго, истекая кровью и мучаясь от страшной боли.
– Дура! – прервала мой экскурс в глубь веков Ольга. – Это борона!
– Она нам нужна? – хищно оживился Рома.
– А землю рыхлить ты чем будешь? – ответила вопросом на вопрос Ольга.
Вообще-то Рома уже рыхлил и справился без бороны. На тот момент мы вообще не знали, что она у нас есть, и Рома вполне успешно обошелся мотыгой. Но спорить с Ольгой он не стал, засунул борону в угол за электропилой и пошел копать дальше.
Ольга, придерживаясь принципа “чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось”, в Ромкины инициативы не вмешивалась, но заметно нервничала. Ведь в сарае столько полезного – как бы этот малахольный чего не выкинул. А выкинуть, конечно, было чего. Взять хоть ведро с масляной краской. Краска давно ссохлась в камень, но сохранила жутковатый грязно-желтый колер.
– Не смейте ее выкидывать! – рявкнула Ольга. – Это хорошая краска, ею дом красили!
Я удивилась. Потому что была уверена, что дом последний раз красили в 1928 году, сразу после постройки. Но Ольга сказала: “Ты что? Не помнишь, что ли? Тебе лет пять было”. В эти махровые времена, про которые я даже не помню, бабуля стырила остатки от покраски пола станкостроительного завода “Красный борец”. И теперь, когда эта краска восстала из завалов, ею можно заново покрасить дом. Я сомневалась, что это возможно, но Ольга смотрела на краску оптимистически. Сказала, что достаточно вылить в нее ведро растворителя и она отойдет. Потому что это советское качество, сейчас так не делают.
– Это полный бред, – шепнул мне Рома, когда Ольга ушла. – Даже если она отойдет, в чем я очень сомневаюсь, ты что, согласишься красить дом под какашку?
Вдвоем мы совершили преступление: подловили мусорную машину и вынесли краску вместе с ведром за околицу. Она пролежала у нас без малого сорок лет, а теперь будет вечно покоиться на городской свалке. Археологи будущего раскопают ее, сделают спектральный анализ странной окаменелости и, кто знает, может, догадаются разбавить растворителем и выкрасить что-нибудь в цвет детской неожиданности. Возвращаясь, мы столкнулись с Ольгой. Она все поняла и с тоской смотрела вслед мусоровозу. Но, соблюдая свой принцип, смолчала. Мы с Ромкой продали смородину и купили краски трех цветов: ярко-желтую, шоколадную и голубую бирюзу. В новой цветовой гамме дом стал похож на попугая. Но соседи сказали, что очень красиво, и поинтересовались, где мы брали краску и почем.
– Да вы сдурели на рынке краску покупать?! Там же дорого! Вон, на Легмаше полы красят, пошли бы туда, договорились с мужиками…
Традиции оршанского домостроения вечны, как окаменевшая краска, но жизнь идет своим чередом. Каждое утро Ромка встает и бежит в свой сарай. Он расчистил пространство, провел свет, выложил пол кирпичом и обставил стульями. Мийка на старых обоях нарисовала ему портрет слона и жирафа в яблоках. Ромка вставил картины в рамки, развесил по стенам рядом с велосипедными колесами, топорами и дисками от электропилы. В оформлении сарая он проявил хорошее чувство композиции и цвета, а на полу там не найти ни соринки: Ромка целыми днями обмахивает кирпичи щеточкой. Теперь, когда кто-нибудь говорит, что наш дом похорошел, я веду его в сарай. Потому что по сравнению с сараем дом так и остался мусорной ямой, и подозреваю, что это уже навсегда.
Любовь и прочие глупости
Моя дочь затеяла развод и ушла от мужа к его лучшему другу. Эта новость стала второй сенсацией текущего августа.
– Ты чего мне не сказала, что Дашка от Костика ушла? – возмущался Рома. – Я бы подсуетился…
Он все не оставляет намерения оставить себе Мийку.
Зять, который до того в пылу семейной педагогики не раз просил у дочери развода, на этот раз ужасно расстроился и напросился к нам в Теремок – лечить нервы и израненную душу. Страдает, бедолага. По ночам стонет, днем жалеет, что нет груши, – уж он бы ее отмутузил. А лучше не грушу, а морду своего лучшего друга. Но пока груши нет, а друг далёко, воспитывает ребенка на пару с Ромой. Выхожу во двор – рисовать учат. Разложили перед Мийкой фломастеры, вырисовывают по ее заказу сердечки и букву “А”. Я умиляюсь.
– Ну что, Инга, – спрашивает Ромка. – Похожи мы на семью геев?
– Шли бы вы на дискотеку, мальчики. По пятницам на Льнокомбинате для тех, кому за двадцать.
Но они не идут: у одного сердечные раны, у другого работа в сарае. На такие глупости, как свиданки, у нас нынче разменивается только Дядя Оля. Да-да, и это стало сенсацией номер один.
Недели две назад гороскоп в “Оршанской газете” предрек Дяде Оле перемены в личной жизни и вспыхнувшую с новой силой старую любовь. Поржали. Кака така любовь, когда со двора носа высунуть некогда? Но гороскоп не наврал: любовь Дяди Оли сама постучалась в двери и закачалась на пороге. Ольгин одноклассник Шишов, или просто Шиша, шел мимо нашего забора, увидал шикарный шоколадный зад в стрингах и сразу узнал в нем свою первую безответную любовь. Пришел в гости, звякая карманами. Уселся на кухне, напоил Ольгу и наклюкался сам. Но даже во хмелю Дядя Оля не сдала целибата. Шиша выматывал ее сутки, на исходе которых я разозлилась и вытурила его за дверь. На пьяный глаз он дал мне лет семнадцать, ну восемнадцать – это край, и страшно растерялся оттого, что какая-то зассыха, угрожая тряпкой, гонит его от любимой женщины под дождь. Но спорить не стал, ушел и на следующий день появился трезвым. Меня с тех пор обходит бочком и ласково улыбается, стоит на него посмотреть. Подкупает Мийку конфетами.
– Видишь, – сказал как-то. – Девчонка твоя меня любит.
Я с удивлением поняла, что не только девчонка. В трезвости дела у Шиши пошли на лад. Ольга даже согласилась пойти с ним в ресторан. Она оделась, сбрызнулась духами и ушла под ручку с кавалером, а вернулась одна в полной растерянности. По дороге Шишу отбили у нее две какие-то бабы. Соперницы выскочили из ниоткуда, как ведьмы из ступы, оторвали Шишу от его первой любви и, затолкав в машину, увезли в неизвестном направлении. Потом Шиша сказал, что это так, заказчицы, он им работу пообещал какую-то сделать, да не стал, вот они его и преследуют. Ну-ну, знаем мы таких заказчиц. Сегодня заказчица, а завтра окна выбьют. У нас в провинции разговор короткий: закрутила с чужим мужем роман – получи камни в окна. А мы только-только стеклопакеты вставили. На Ольгины сомнения Шиша принес паспорт с печатью “разведен”. Но буквально тут же ему позвонил женский голос, и он, не стесняясь нас, наврал в трубку, что все еще на работе.
А сейчас он повез Ольгу в детский лагерь “Дружба” за Ваней и Кристиной. На большой служебной машине для перевозки тяжелых грузов. Он таки на работе, да.
Когда яйца учат куриц
Солнечная энергия бодрит и гонит на подвиги. Я собирала вишни – сперва с лестницы, потом залезла на дерево. Самые классные вишни на макушке, если поставить ногу вот на этот сучок, а вторую на развилку…
– Бабушка, а как ты слезать будешь?
Я посмотрела вниз: а верно, как? И вообще, сюда-то я как забралась? Кажется, левую ногу нужно ставить вот на эту вет… Нет, ветка слабая, трещит – мама дорогая! А тут еще ветер дунул, дерево закачалось, а с ним и бабушка, и ведро на ее шее. Я ойкнула. Мийка внизу распереживалась:
– Что, уже упадáешь?!
Вот где она раньше со своим умным советом была? Вспомнился недавний поход Ольги в детский сад за травой. Она набила тележку, притрамбовала и начала пихать поверху остатки, но детский голос за спиной ее остановил:
– Куда ты столько накладываешь? Не увезешь же.
Ольга оглянулась: за спиной девчонка из младшей группы, лет трех, не больше. Потом всю дорогу до дому тетка вспоминала рассудительную девочку добрым словом, потому что и то, что успела нагрузить, еле-еле до дому доперла. Два раза ходить пришлось.
– Погоди, бабушка, – успокоила меня Мийка. – Я за Ромой сбегаю, он тебя снимет.
Но пока она Рому разбудила и привела, я уже и сама слезла. Ура бабушкам, которые слушаются своих и чужих внуков.
Козьи радости
Лето кончилось, и впервые меня это радует. Дети пошли в школу. По утрам в Теремке тишина и благодать, только молодая коза с творческими наклонностями с грохотом отдирает жестяной отлив от окна. У нее единственной есть рога – необходимое преимущество в отсидке. Своими рогами она отбивается от сокамерниц и умеет открывать загон. Она добрая, для всех старается: откроет – и все заключенные совершают побег в огород. Загон обрастает дополнительными средствами защиты – наши творческие мальчики упражняют на нем инженерную мысль. Дядя Оля прицепила поверху тряпочку, которая сцепляет вместе калитку и забор. Тряпочка крепкая, но коза поняла, что достаточно как следует отжать калитку снизу и свобода встретит радостно у входа. Ванька прибил короткую толстую палку, которую Малая коза рогами легко отбросила в сторонку. Ромсель приладил длинную, которая пока еще держится. Благодаря этой палке Малой козе есть чем заняться. Ольга собиралась ее продать и даже подала объявление в газету “Продам козу-первогодку”. Не купили. Шиша предлагает козу зарезать. Но мне ее жалко. Ну подумаешь, москитную сетку съела. Ну подумаешь, загон ломает. Просто свободы хочет, как и все в этом мире.
Грубая лесть как педагогический прием
С приходом осени возобновилась каторга домашних заданий. Над домашками пыхтим всем миром от мала до велика, но сферы влияния четко поделены надвое. Ольга учит Василия и контролирует девочек, а я отвечаю за успеваемость Ивана. Ванькина голова как-то странно устроена. Вроде все на месте – два уха, нос – один, глаза, чубчик. Под чубчиком – извилины. Я лично их не видела, но верю школьным урокам анатомии, где нам говорили, что по-другому не бывает. Похоже, что Ванькины извилины слишком прямые или чересчур короткие. Информация в них не застревает, а соскальзывает куда-то под стол. Поэтому Ванька делает уроки, свесившись со стула вниз головой.
– Ваня, ты что делаешь?
– Думаю.
Уроки с Ванькой отжимают меня, как центрифуга старый пододеяльник. Ванька мычит, тупит, зависает и, сказав “Б”, навсегда забывает про уже сказанное “А”. Я объясняю одно и то же раз по десять разными словами. Изнемогаю. Чувствую острый соблазн тюкнуть его по темени. Тут же подворачивается обоснование: а вдруг тюкну и мозги заработают, как приходил в чувство старый телевизор от удара кулаком по крышке? Сдерживаюсь. Дожидаюсь просвета в Ванькином мычании, хвалю, глажу по головке.
– Ваня, ты умница! Включил мозги – и все понял, правда?
Ванька не уверен, но радостно соглашается. Он ничего не имеет против грубой лести. На ощупь голова у Ваньки покатая, твердая и теплая – ну совсем как настоящая. И меня это немного успокаивает.
Ольга, уверенная, что мысли материальны, оперирует только положительными установками. Стоит Василию написать ровный ряд цифр, восхваляет его как мастера каллиграфии. А уж если он с ходу решит задачу, бабушка прочит ему светлое научное будущее. Эти нехитрые приемчики, по ее мнению, обязательно вырастят из Василия гения, в чем я лично сомневаюсь, но помалкиваю, чтобы не влиять на чистоту эксперимента. Поживем – увидим.
Услужливый медведь
Я думала, что медведем в нашем Теремке был Мультик, и ошиблась. Медведем в нашем Теремке стал Ольгин Шиша.
Ольгин Шиша очень услужливый. Что ни ковырни – все берется сделать. Месяц назад взялся сделать баню, и Ольга отменила печника. Каждые выходные она висела на калитке, ожидая своего чудо-помощника. Он приходил, да все в нерабочей кондиции, а на днях признался, что печки класть не умеет. Мы остались без бани. Но это мелочи по сравнению с остальными проблемами.
Неделю назад Рома решил подбить просевшие полы в кухне, и оказалось, что они прогнили. Нужна половая доска. Мы думали, что это не беда: деньги есть, где стройбаза – знаем, поедем и возьмем. Но Шиш сказал, что завтра нам все будет, погодите. И Ольга ждет. Дети проваливаются под пол, а из одной самой длинной доски сделали качели, второй конец которых висит над погребом.
А вчера Шиша взялся поменять газовую плиту. Он тянул неделю, и, ей-богу, лучше бы отдыхал дальше. Он приступил к работе утром и как раз управился к вечеру, когда я усадила детей ужинать. Шиш чиркнул спичкой у газового баллона, чтобы проверить утечку, и баллон полыхнул. В экстремальной ситуации время растягивается, как змеиные челюсти. Казалось, я вечность пялилась на столб пламени и растерянные лица Шиша и Ольги, прежде чем заорала: “Дети, вон!!!” Дети с визгом бросились на улицу и едва не затоптали стоящую в дверях дочь. Мийка застряла между стульями и верещала от ужаса, я вынесла ее на руках. Дальше всех убежала Кристина – в огород, на дальние малинники. Она сидела в кустах и ждала столба пламени, но пламени не было. Потому что некрасовская женщина Ольга мужественно накрыла баллон своей курткой. Избежав смерти, они с Шишем романтично обнимались возле потушенного баллона, я пила корвалол, а дети хором твердили, что наелись и вообще больше не хотят идти домой – лучше на улице постоят.
Сейчас ждем газовщиков. Слава богу, основная часть детей в школе, и там их покормят. А мы уж как-нибудь кофе похлебаем, если в подпол не провалимся.
И снова о мусоре
Где как, а в нашей провинции самая ценная валюта – это мусор. Мы собираем мусор, строимся из мусора, охраняем мусор цепными собаками и входим в цепочку круговорота мусора в природе. Хочешь порадовать соседа? Отдай ему мусор. А он в ответ отдаст тебе свой, и наступит благоденствие и счастье. У нас даже есть специальные передаточные звенья. Наша соседка Валентина, например, прирожденная несушка.
Я долго не понимала, откуда она столько всего берет? Коробки, битые стекла, тряпки и шмотки, дырявые кастрюли, сковородки без ручек – ведь все это должно где-то умещаться? А живет Валентина в однокомнатной живопырке за вокзалом. Я чуть не поверила в неэвклидово пространство, но все оказалось проще. Валюша носит мусор с места на место.
Скажем, идет к нашей дальней родне за кабачками. Ей самой кабачки не нужны, она их не ест. Ну не выкидывать же? Несет нам. А заодно зацепит там дверцу от серванта и мужские кеды. А у нас возьмет груши и сношенные детские вещи. Не беда, что у нее нет ни детей, ни внуков – наш мусор отправится туда, где будет востребован. Потому что у Вали такой талант: она ничего ненужного не приносит. Например, в начале лета принесла нам битую трехлитровую банку, полную поваренной соли, и ее как раз хватило засолить огурцы. Или притащила мешок растянутых мужских трусов, предназначенных, судя по размеру и количеству, для роты боевых слонов. Мы сперва возмутились, а потом настригли из них ленточек и коврик связали. Отличный вышел коврик! Просто суперский! Но ковриком хвастаться нечего, это мелочь.
Самая большая наша ценность – железный мусор. За лето он сползся к воротам и манит завистливые взгляды мимо проходящих. Он нужен школьникам, чтобы выиграть соревнования, маргиналам, чтобы хватило на бутылку, Толику-алкоголику – для соседа. Бабушка собирала эту коллекцию всю жизнь. Одних крышек от кастрюль полсотни. Три газовые плиты и два (целых два!) холодильника. Родственница Татьяна сказала, что из всего мусора холодильник – самый ценный. Его можно закопать в погребе и запирать железной дверью картошку, чтобы не залезли мыши. Но пока мы собирались осуществить ее идею, холодильники утилизировали дети. Дети играли в тюрьму, запирали там друг друга и очень быстро оторвали дверцы. Холодильники стали просто ценным металлическим мусором.
– Что это они смотрят на наш мусор? – заволновалась как-то Ольга, глядя из окна на группку спитых мужиков за калиткой. – Как бы чего не стырили…
– Пусть тырят, Оль. Нам же лучше – вывозить не надо.
– Сдурела? Знаешь, сколько он стоит? Мы его сдадим и разбогатеем.
Мусор сделает нас богатыми и упитанными. Мусор заставит нас радоваться каждому дню. И ничего, что сейчас он составляет полосу препятствий, через которую фиг пройдешь, не поломав ноги. Мы-то сами уже все тропки в нем знаем, а чужой человек пусть и не лезет. Нечего потому что!
Атака зомби: у нас есть право убежать!
Я не упускала случая показать Ивану, как безобразен пьяный человек. Как видела синего мужика, говорила:
– Смотри, Ваня, зомби.
Но Иван на это только плечами пожимал.
– Да ладно, – говорил. – Нормальный дяденька.
А вчера его мировоззрение наконец-то повернулось. Вчера Шиша хоронил друга. Такой повод выпить в нашей провинции не пропускают даже язвенники. Шиш ввалился в калитку по широкой синусоидной траектории. Мы кинулись к воротам и задвинули засов, но пьяный Шиша силен, как Илья Муромец, – ворота со звоном отлетели в сторону.
– Любимаямаяхде? – спросил Шиша.
– Ушла, и ты уходи.
– Ща убью-зарежу, – ласково ответил Шиша и потребовал сигарету.
Рома вынул изо рта только что прикуренную сигарету и, злорадно улыбаясь, протянул на расстоянии вытянутой руки. Шиша сфокусировался и сделал несколько плавательных движений, пытаясь ухватить подгон. Ванька захихикал.
– Всех убью, – ласково хлюпнул Шиша.
– Инга, вы собирались к врачу, – напомнил Рома. – Вот и идите.
Повторять не пришлось, мы с Ванькой живенько потрусили в дом одеваться. Мне было страшно оставлять Рому один на один с зомби.
– Да ладно, – успокоил меня Иван. – Что, Рома не мужчина? Справится.
В глубине дома хлопнула входная дверь и тяжело заскрипел пол – Шиша ввалился в хату. Мы с Иваном ушли огородами через заднюю дверь, застегивая на ходу штаны. Вернувшись из поликлиники, мы застали вполне мирную картину: Шиш сидел на лавочке и под ласковым присмотром Ромы пускал слюни. А в прихожей царил погром. Пока нас не было, приходила Валентина-несушка. Рома пытался остановить ее на пороге, предупредил, что в доме пьяный Шиша.
– Ничего, – сказала Валентина. – Он меня не знает и не тронет.
И вошла.
– Кто такая? – спросил Шиша. – Щас убью-зарежу.
– Да я сама тебя убью! – гордо ответила смелая несушка и стукнула его по голове туфлею.
Шиша рассвирепел и бросился мстить. Он махал руками, пытаясь ухватить Валентину и одновременно удержать равновесие. Свернул стол и запутался в ботинках. Валентина сбежала, и Шиша отомстил выложенным на столе овощам.
– Вот тебе, вот! Всю башку твою вот так! – говорил он, кромсая кочан капусты.
– И кишки твои вот так, так вот! – ревел он, потроша пакет перловки.
– А потом я тебя выкину на х!.. – орал он, вышвырнув во двор тыкву.
Упав, тыква получила несовместимые с жизнью увечья, и Шиш удовлетворился. Пошел на лавочку передохнуть. Там мы его и застали, вернувшись от врача.
– Инга, – обрадовался мне Шиша. – Иди сюда, я тебя зарежу.
Я поняла, что пришло время платить по счетам за собственную стервозность, и убежала в дом. Шиша поволокся следом, но свалился по дороге богатырским сном.
– А я пьяных не боюсь, – похвастался мне Иван. – Они злые, но медленные. У нас есть право убежать.
А я воспользовалась правом телефонного звонка и вызвала Ольгу, чтобы она сама дрессировала свое домашнее животное. Ольга притрусила домой, побив все рекорды скорости. Ее рекорд был напрасен: Шиша мирно проспал до утра.
Круговорот кошек в природе
Умирает наша красавица Жучка. Уже отнялись задние ноги. Реву – не могу. Вова-Шиша удивляется, чего так из-за кошки переживать. Вот он друга похоронил, это повод для печали, да. А тут – всего лишь животное.
– По людям убиваться надо, – говорит. – А кошки новые народятся.
Или народятся, или придут. Во дворе уже вторые сутки терпеливо мокнет драный рыжий кот, просится к нам жить. Из всех Жучкиных ухажеров этот самый мерзкий. Плоскомордый полуперс, шерсть с проплешинами. Он все лето гадил на нашей веранде и выкапывал лук из грядок. Мы его гоняли свистом и топотом, кидались яблоками.
– Хоть бы под автобус попал, падла, – сказала как-то в сердцах Ольга.
А Толик-алкоголик за него вступился.
– Не обижайте его, – попросил. – Он несчастный, его никто не любит.
Мы поняли, Толик говорил о себе. Но отношение к коту изменили, перестали гонять. Недавно Ромка кинул ему кусок колбасы и в ответ получил дружбу. Назвал бомжа Джоником, Джонни. Кот быстро привык к имени, перестал от нас шарахаться, стал захаживать к Ромке в сарай. Вчера залез к Кристине на колени, замурчал. Кристина гладила его по проплешинам, пока не увидела, что шерсть Джоника кишит белыми полупрозрачными жучками. Вскрикнула, скинула, отряхнулась. Джонни отнесся к женской истерике с пониманием. Сделал круг и снова влез на колени.
– Не бойся, он не заразный, – успокоил Кристину Ромка. – Я его уже давно глажу. Главное, руки после него мыть не забывай.
Жучка умирает, а жизнь идет дальше. Неистребимая. И если когда-нибудь Землю накроет глобальная катастрофа и она превратится в ледяной шарик, на ней выживут бактерии, из которых снова народятся кошки. Это будут совсем другие кошки, может, с жабрами или шестилапые. Возможно, Вова прав: стоит ли так рыдать по одной-единственной Жучке?
Говорят, в умирании есть три стадии: отрицание, смирение и ожидание. На стадии отрицания я поила Жучку вазелиновым маслом и водкой, а Ольга вынесла в огород – пощипать травки. На стадии смирения я отревелась и уложила кошку под кровать в темное местечко. Думала, до утра она не дотянет. Но утром на нее чуть не наступили, она возмущенно мявкнула. Я аккуратно переложила на другой бок, сказала:
– Умирай спокойно, милая.
Хлюпнула носом, погладила по холодному боку. Хорошо, что кроме меня, идиотки, в нашем Теремке есть Кристина. Днем Кристина догадалась кошку покормить. Кошка была смертельно голодная, сожрала пакет сметаны. На следующее утро она окончательно восстала из мертвых и залезла ко мне на одеяло. Сегодня ест и спит. Даже немного прошлась. Задние ноги при ходьбе валятся набок. Если тронуть за бок – орет. Скорее всего, ее погрызли собаки. Жучке повезло, позвоночник цел, а синяки пройдут. Домашние обозвали меня паникершей. Какое счастье, что они правы!
Часть последняя, прощальная
Кошка жива, Вова-Шиша в завязке, картошку выкопали, пора домой. Собираюсь понемногу, пакую вещи. Одних трав у меня здоровенная сумка. Вова заглянул и присвистнул.
– Я знал, что ты ведьма! Выглядишь на пятнадцать лет. И меня чем-то опоила, уйти не могу.
– Больно ты нам надо!
– Я хороший, увидишь.
Ну-ну… Но, видимо, Вова и правда не так плох, потому что вчера его очень настойчиво пытались вернуть в семью. Так тянули, что сломали два ребра. Вова проявил твердость и поймал на грудь кипящий чайник. В дверях увернулся от сковородки. Бежал из семьи, теряя тапки. На лестнице жена пыталась снять с него штаны, потому что сама их покупала. Вова штаны отстоял, в них одних и ушел.
– У меня все было, а теперь ничего нету, – сам того не зная, процитировал он Шнура.
– Ничего, Вова, нового добра наживешь.
– Да ну… Дай своего вина стаканчик, душа у меня болит.
А вот этого – фига! Раз Вова теперь наш, будем воспитывать, как детей Пугач, – трудотерапией и обнимашками.
– Ведьма ты!
– Тогда иди свяжи мне метлу – полетаю.
– Я не могу, у меня ребра болят.
Ленивый черт! И запойный. Вова – самый трудный их всех наших подростков. И закостенелый уже, шестой десяток давно разменял. Работать над ним и работать. Я в его перевоспитание не верю. Так что пусть Ольга сама, а мы посмотрим.
Мы с Ромкой уехали из Орши на исходе октября. Через неделю к нам переехала дочь с зятем. Они помирились и решили кардинально изменить жизнь. А может, тот, кто исполняет желания всех живых существ, прислушался к Ромке, который так не хотел расставаться с Мией, или к самой Мие, давно мечтавшей жить в Питере. Хотя есть еще кто-то, кто очень нас всех ждал. Олег, верный своим принципам, ругается на всех за незакрытые тюбики зубной пасты и по ночам обнимает меня так, что я даже сквозь сон понимаю, как он боится меня потерять. А я… Я одной ногой осталась в Орше. По ночам делаю уроки с Ванькой, ругаю Ваську за кошку, пеку небоскреб блинов и бесконечно подметаю провалившиеся полы, потому что слепая дура Ольга совсем не видит грязи. Так за ночь умотаюсь, что, проснувшись, не сразу понимаю, где я и почему в ногах вместо белой кошки спит черный кот. Мое недоумение длится не дольше секунды. Кот, увидев, что я открыла глаза, тут же начинает требовать кормежку. А на его голодные вопли приоткрывается дверь, и в комнату заглядывает Мийка:
– Бабушка, я тебя люблю! Дай мне мочалку, я пойду посуду мыть.
Второе предложение варьируется до бесконечности: дел у Мийки много. Впрочем, как и у всех нас. Наш новый Теремок строится заново в потоке неистребимой жизни.
∙