Опубликовано в журнале Октябрь, номер 8, 2012
Екатерина Ратникова родилась в Москве, живет в городе Лобня. Окончила Литературный институт имени А.М. Горького. Стихи и критику публиковала в периодических изданиях.
ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА
Екатерина РАТНИКОВА
Игра в метафоры
понарошку и всерьез
Лена Элтанг – современная писательница родом из Ленинграда, живущая в Литве и пишущая на русском языке. Она стала известна благодаря романам “Побег куманики”, “Каменные клены” и “Другие барабаны”, романам, которые критики часто объединяют в трилогию, хотя, скорее, эти три книги представляют собой прозаический цикл. В 2009 году “Каменные клены” принесли автору литературную премию НОС (“Новая словесность” или “Новая социальность”, кому как нравится), а в 2012-м “Другие барабаны” Элтанг заняли третье место в конкурсе “Русская премия”.
Мнение критиков и читателей о творчестве Лены Элтанг неоднозначно, но скорее положительно (слишком уж восторженные отзывы, как и чересчур уничижительные, думаю, брать в расчет не стоит). Один из наиболее типичных вдумчивых вариантов реакции на книгу Элтанг – рецензия Наталии Курчатовой, в которой критик осторожно говорит о “Каменных кленах”: “второй роман, как и первый, отдает… криптограммой, к которой больше вопросов, чем ответов”. Сравнивая разные оценки романов этого автора, можно выявить множество противоречий: с одной стороны – “русский писатель” (В. Топоров), с другой – европейская ориентация письма (А. Чанцев), с одной стороны – продолжение традиции модерна начала XX века, с другой – чистый постмодернизм, языковая игра, интертекстуальность. Прозу Элтанг высоко оценило жюри премии Андрея Белого, но в том же 2006 году она вошла в шорт-лист “Нацбеста”… Возможно, такой разброс мнений связан со сложностью книг Элтанг, возможно, с независимостью – слишком уж трудно вписать ее творчество в какое-нибудь одно конкретное литературное направление. Но характерно, что ее имя (пока что, по крайней мере) не пишут через запятую в списке авторов 2000-х годов, чьи имена входят сегодня в разнообразные пиар-листы премий и рейтинги популярности. Напротив, книги Лены Элтанг рассматривают как диалог с Джойсом, а не с Шишкиным, с Борхесом, а не с Иличевским…
Читать эти книги трудно – автор смешивает самые разные жанры и стили, какие только могут быть свойственны современному письму. Это и обычное повествование (от первого или третьего лица), описывающее происходящие с героем события, и психологическая проза, и детектив, и пресловутый “поток сознания”, и дневниковое письмо (в том числе Интернет-записи), и эпистолика. Человек, не увлеченный творчеством западных постмодернистов (либо, как вариант, ЖЖ-прозой), открыв какую-нибудь книгу Элтанг, возможно, просто не поймет, о чем идет речь. Зато эти романы с удовольствием станет читать любитель аллюзивной литературы с запутанным сюжетом и неровным текстом без четких границ начала и конца, литературы, основанной на богатствах предшествующей культуры и требующей, чтобы читатель держал их в голове, как ключи в кармане – без ключей не попадешь в дом.
Моя небольшая статья – попытка проанализировать и, может быть, таким образом лучше понять самой два романа Элтанг – “Каменные клены” (АСТ, 2008) и “Другие барабаны” (Эксмо, 2011). Книги этого автора – конструктор, собираемый по сходному принципу. У этой схожести два типа: логически-визуальный (фабула и сюжет, характеры людей и окружающая их обстановка) и языковой (исполнение).
В центре повествования находится главный герой. У Элтанг он – непризнанный или непроявленный писатель. В “Каменных кленах” это – Александра Сонли (непроявленный писатель), в “Других барабанах” – Костас Кайрис (непризнанный писатель-неудачник). Герой стягивает на себя все нити, которыми сшит текст, все сюжетные линии, все эпизоды. Подчеркивается, что в его семье обязательно есть кто-то русский – например, Александра Сонли сама наполовину русская (русской была ее мать), а в семье Костаса Кайриса наполовину русская его тетка, в которую он влюблен. С главным персонажем случаются разного рода неприятности, от общества он, так сказать, изолирован – например, Кайриса все считают убийцей, Александру Сонли – убийцей и ведьмой.
Тяга героя к писательству неслучайна: одна из важных особенностей прозы Элтанг – выращивание общего корпуса романа из повседневных, ежедневных записей разных героев. Чтобы роман развертывался, главный персонаж все время пишет – психологически это объясняется в тексте отсутствием понимания со стороны других героев книги и потребностью выговориться. Он ведет что-то вроде дневника, который на самом деле не рассчитан на то, чтобы быть дневником, тайной пишущего; он всегда находит адресата – тайного или явного. Например, Кайрис пишет из тюрьмы своей жене Ханне-Хани, которую не видел 14 лет, а в конце оказывается, что и не ей, а тому, кто его в эту самую тюрьму засадил; Сонли пишет дневник для Луэллина, который за ней следит. Из повествования не всегда поймешь сразу, сколько этих дневников и записей – настолько все запутанно. Помимо дневника, Сонли много лет составляет травник, а Кайрис много лет пишет роман. Главный герой – не единственный, кто одержим желанием изъясняться с окружающими письменно. Среди разных записей разных героев есть записи информативные, служащие способом коммуникации с другими людьми, а есть образцы рефлексии героя по тому или иному поводу. Например, то, что пишет Кайрис якобы жене, вовсе не предназначено ей, эти длинные беспорядочные воспоминания, перемежающиеся описанием событий нынешних (будущего в сознании героев Элтанг принципиально нет), – размышления наедине с собой, способ понять и прожить прошлое заново: “Хуже всех приходится писателю: его книжное тело щупают все, кому не лень… Хорошо таким, как я, они могут писать жене или, скажем, кондитеру из соседней лавки, никто не осмелится трепать их развязным образом за ухо”…
Рядом с главным персонажем присутствует его сестра, чувственное, до поры до времени беззаботное создание, к которому герой испытывает сначала любовь (чувственную), а затем ненависть, сестра – если и не причина многих неудач героя, то немало способствует его неприятностям.
А вот собственно любовная, лирическая линия в обоих романах довольно напряженная, напряженная болезненно, необычно. Кайрис любит свою тетку Зою Брага, причем похоже, что после ее смерти любит еще больше, чем при жизни, Александра любит Луэллина, а он – ее. Речь идет в первую очередь о любви-душевной близости, любви-понимании, доверии. Отношения между людьми в художественном мире Элтанг по большей части не складываются – каждый существует по отдельности; но есть некоторые точки соприкосновения, и в них опять-таки именно письменный текст становится причиной и индикатором близости. Александра доверяет Луэллину читать свой дневник, Костас дает Зое свой роман, причем легко проследить, что рукопись он доверяет только двоим людям из своего окружения – ей и другу Лилиенталю.
Большую роль в романах играет дом – не как обычное жилище, а как символ. Он накрепко связан с героиней-женщиной (что вполне соответствует символике дома), его хранительницей и защитницей, наполовину русской. Дом живет собственной жизнью, привязывает героя/героиню к себе, заставляет терпеть любые лишения ради поддержания его, дома, существования. Характерно, что дом – традиционный символ семейного счастья и благополучия – становится здесь местом крушения семьи, физической смерти и душевных мучений… Счастье в его стенах невозможно, и любое стремление людей к тихой, благополучной жизни влечет за собой катастрофу: в качестве примеров можно привести и трагическую гибель матери Александры, и последующую неудачную женитьбу ее отца, и одиночество хранительницы “Каменных кленов”, а также Зои Брага, тетки Костаса, и его самого, которому она оставила в наследство именно дом. В конце концов дом в обоих случаях стремится к самоуничтожению, не принеся ничего хорошего своему владельцу (как сказала Элтанг о “Других барабанах” в интервью Д. Волчеку на радио “Свобода”: “Завершается линия пожаром, в котором исчезает дом Костаса. То ли потому, что служанка забыла сигарету, то ли потому, что дому самому надоело быть домом Костаса”).
Один из вариантов ответа на вопрос “о чем эта проза?” банален (впрочем, думаю, как и другие): романы Элтанг – книги об одиноких людях, однажды выбравших одиночество как путь спасения, но оставшихся в нем насовсем. В “Каменных кленах” эта позиция еще под сомнением (Луэллин все-таки приезжает к Александре в ее полуразвалившийся дом, и она все-таки не против этого), а в “Других барабанах” из простого убеждения превращается в ideе fixе: главному персонажу, несмотря ни на что, явно лучше в тюрьме, чем на свободе, лучше вдали от любимой, чем рядом с ней. Среди современных авторов, думается, нет тех, кто не писал бы, каждый в меру своих сил, о чудовищном отъединении людей друг от друга и от мира в целом, и Лена Элтанг в этом смысле не исключение. Можно было бы много рассуждать здесь об эскапизме современного человека, либо об экзистенциальном предстоянии перед бытием, а также о понятиях внешней и внутренней свободы и разных других понятиях, весьма многочисленных. Не буду этого делать (несмотря на то, что и сама Элтанг охотно рассказывает интервьюерам о том, как пишет свои книги, о чем думает в это время и что желает выразить), потому что выявление смыслов – право каждого читателя в отдельности. Рассуждение о том, “а что же хотел сказать автор”, в данном случае слишком далеко уводит от основного предмета разговора. Я увидела в образах практически всех персонажей Элтанг одиночество, более того, упоение одиночеством, непониманием, бездомностью. Мне – достаточно.
Кажется, с точки зрения “о чем написано” – перед нами все признаки хорошей прозы. Она раскрывается перед читателем постепенно, так как все обычное и простое слишком зашифровано автором (число глав в романе “Другие барабаны” соответствует числу триграмм “Книги Перемен”, постоянное упоминание пчел и меда отсылает к древней символике пчеловодства, и, разумеется, Владимир Коробов, комментатор книг Элтанг, раскрыл далеко не все возможности символико-метафорического словаря писательницы)… Индивидуальным этот текст делает не сюжет, а проникновение во внутренний мир героев через метафоры и символы, через язык повествования. Словарь прозы Элтанг огромен. Видно, что автору нравится играть – с грамматикой, фонетикой, смыслами, типами высказывания, жанрами, стилями (слово “игра” здесь ключевое, и к нему я еще вернусь). Возможно, это одна из причин такого построения книг, поэтому герои романов так много пишут – письма, дневники, записки. Тем удивительнее, что в книги, написанные на русском, Лена Элтанг вносит совершенно европейское содержание и типично европейское мышление – соединяющееся с русским. Например, все “детективные” линии произведены из европейской традиции, а воспоминания героев (особенно воспоминания Александры Сонли) изобилуют русскостью – и не только потому, что содержат в себе некоторые узнаваемые для русских топонимические и психологические признаки. Все это довольно органично соединяется в тексте, хотя, увы, время от времени из-за соединения трудносоединимого откровенность героев срывается в грубость, даже в пошлость, а красота описаний превращается в вычурные нагромождения слов…
Главная необычность художественного мира Элтанг в том, что почти все герои разговаривают друг с другом на языке намеков, явных и скрытых цитат (отсюда стилистическая одинаковость героев, что уже давно было замечено критиками). Воля автора проявляется не в том, кого он описывает, а в том, как именно соединяет разные смыслы и цитаты. В одном из интервью Элтанг говорит, что “Каменные клены” – книга о тишине, но это не совсем так, вернее, совсем не так. Вместо тишины читатель получает многоголосие, переходящее порой в какафонию, и именно язык романов, становящийся не средством, а самоцелью, виноват в этом. Вот и еще один парадокс этой прозы: с одной стороны, очень авторский, индивидуальный стиль, с другой – независимость языка от автора, отсутствие автора в пространстве текста. В связи с этим интересны рассказы Элтанг о том, как она пишет свои книги, специально ездит в те места, которые потом описывает, старательно смотрит, слушает, чувствует, впитывает окружающую реальность (например, дом Сонли полностью списан с натуры). Но эта самая реальность совершенно не чувствуется читателем. Автор пропускает все, что видит, сквозь себя и настолько плотно насыщает обыденность элементами культуры, делая это как нечто само собой разумеющееся, что не верится: неужели действительно могут существовать такие здания, такие пейзажи, такие люди? Стало быть, книги Элтанг, несмотря на многие стандартные приемы постмодерна и “Интернет-дневниковость” (не будем забывать, что “Побег куманики” появился из блога, который Элтанг вела под именем главного героя), не позиционируют себя как “постмодернистские”. Хотя, казалось бы, тут и цитатность, и некая ирония, и “новая искренность”, и авторская воля играть цитатами… Нет, книги именно выстроены очень четко, и обилием цитат Элтанг не дает свободу читателю в том, как именно толковать тот или иной отрывок текста, а наоборот, ограничивает. И в то же время, читая сложный, густой текст, продираясь сквозь лес аллюзий, выхватывая цитаты и вспоминая их первоисточники, все время ловишь себя на мысли, что хочешь (и не можешь!) понять позицию автора. Не смысл читаемого фрагмента, не сюжетные переплетения, а именно то, как автор относится к тому или иному своему персонажу.
И вот здесь оказывается, что авторское увлечение языком и игра с ним может не только украшать текст, но и вредить. В игре кроется главная опасность. Я не могу утверждать с полной категоричностью, как это делают некоторые критики, что сюжет в романах Элтанг не главное. Тут чрезвычайно важно все – и что написано, и как написано. Из-за перенасыщения романов метафорами и головоломками читатель, с одной стороны, может понять, чем живет автор и как воспринимают реальность его герои, а с другой стороны, легко может заподозрить автора в неискренности творческого метода, а книги – в искусственности. Если, например, в “Каменных кленах” обращение персонажей к культурным символам не сильно мешает воспринимать текст, то где-то к середине “Других барабанов” я поймала себя именно на том, что занимаюсь вытаскиванием и расшифровкой отдельных фрагментов – вместо следования за сюжетом, метафорами и образами.
Элтанг утверждает, что пишет свои книги для двух типов читателей – во-первых, для любителей “обычного” варианта повествования с сюжетом и характерами, и, во-вторых, для тех, кто стремится искать искусство во всем, каждую минуту каждого дня вспоминая то поэтическую строку, то фильм, то картину. Я попробовала прочесть романы сперва как “обычный” читатель, потом как любитель филологических изысков. В итоге, будучи читателем “первого типа”, я не поняла из книг почти ничего, так как сюжет и характеры по большей части зашифрованы, а став читателем “второго типа”, поняла, наконец, что к чему, но зато в некоторых отдельных фрагментах текста перестала видеть и чувствовать живое произведение за литературоведческой головоломкой. Понятно, что автором обработан большой материал – сакрально-религиозный, мифологический, эпический, поэтический, но порой материал подавляет содержательную сторону романов. У героев Элтанг есть такая особенность: им жизненно необходимо общаться друг с другом с помощью цитат, причем все они друг друга прекрасно понимают. Вот, например, следователь говорит водителю: “Поезжай теперь в город, в Альфаму. Сделаем все как положено, пусть парень покажет нам багряные реки, обнаженное оружие и семерых самураев…”. Те, кто смотрел одноименные фильмы, могут вспомнить их (или даже их литературные первоисточники), а также могут вспомнить, что речь идет о фильмах и представить фразу как метафору, а вот те, кто не смотрел, подумают, что все здесь сказано “для красоты” – Элтанг неправа, утверждая, что ее романы можно “проскочить по прямой”, минуя этап расшифровки образов. Но в любом случае – ни одно из названий ничего не дает фразе в смысловом плане. Ровным счетом ничего. И дело не в том, что “нормальные” следователи не разговаривают так с “нормальными” водителями, а в том, что даже в таком необычном мире, какой создает автор, подобная насыщенность цитатами без необходимости – уже перебор, насмешка над смысловой полифонией текста. Одно дело – знаменитое стихотворение Александра Еременко: “Мы поедем с тобою на А и на Б / мимо цирка и речки, завернутой в медь / где на Трубной, вернее сказать, на Трубе, / кто упал, кто пропал, кто остался сидеть…”, и совсем другое – вышеприведенный отрывок про “багряные реки”. Диапазон источников, на которые пал выбор писательницы, огромен – тут можно встретить и отрывки из Библии, и русские народные песни и поговорки, и Вергилия, и Шекспира, и Джойса, и Брюсова, и обэриутов, и Ваншенкина, и совсем малоизвестных авторов вроде Олега Прокофьева, и, наконец, ранние тексты самой Элтанг. Каждый отрывок оттягивает внимание читателя к себе, каждый настойчиво требует вспомнить, в каком контексте появлялся в исходном произведении и предположить, как он связан с данной книгой. Это может иногда порадовать (вот, мол, а я знаю, откуда это), но гораздо чаще утомляет.
Еще одна характерная черта писательского стиля Элтанг – любовь к эпиграфам. Среди них есть те, которые несут смысловую нагрузку, а есть эпиграфы-обманки. Это – тоже своеобразная игра. Например, Элтанг любит делать эпиграфом строки, которые либо не на слуху, либо малопонятны в контексте книги. Они могут восприниматься читателем по-разному: либо в том самом смысле, в котором нужно понимать (если читатель возьмет на себя труд “докопаться до первоисточника”), либо в смысле, зависящим только от сочетания слов. Например, в “Других барабанах” автор приводит такое вот четверостишие: “Блох больших кусают блошки, / Блошек тех – малютки-крошки”. Важно ли в контексте отрывка точно знать, кто и когда это написал (а также в связи с какой теорией)? Нет. А вот такие строки: “We will all lought at gilded butterflies” – здесь как раз важно, что это Шекспир, и что эти слова произносит король Лир, и что именно в конце трагедии… Такое смешение цитат разного рода и разной степени важности оставляет в недоумении: что это – небрежность, обман или просто желание автора как можно больше насытить свой текст цитатами (которые даже повторяются)…
И тут возникает главный вопрос: как относиться к этим книгам? Наверное, в зависимости от душевного и умственного склада, желания, настроения и способностей читателя. Невозможно кому-либо рекомендовать романы Элтанг для прочтения, они сами найдут того, кто их примет, того, кто любит терпеливо копаться, неторопливо вспоминать, вслушиваться, кто готов играть то всерьез, то понарошку, скрываться из пространства повседневности в пространство библиотеки, музея или картинной галереи, а потом выходить наружу с острым чувством сопричастности и тому миру, и этому. Я, например, не могу довериться этим книгам до конца, несмотря на все их многочисленные достоинства, именно потому, что не доверяю автору, который при таком серьезном первоначальном подходе к процессу творчества порой так не всерьез обращается с цитатами и образами (а ведь игра тоже может быть серьезной). Невозможно абсолютно все вокруг себя преобразовывать в метафоры и соотносить с произведениями искусства – для этого нужно никогда не выходить из дома. Автор предлагает нам интеллектуальные тексты, написанные сложным образным языком, но разуму свойственно убивать чувство – и вот “интеллектуальность” медленно, но верно утягивает глубокое содержание в пустоту. Игорь Гулин в рецензии на “Другие барабаны” пишет, что даже самому образованному человеку невозможно разгадать все аллюзии, скрытые в романе, и тем самым если и не превращает Элтанг в сверхобразованного сверхчеловека, то, по крайней мере, делает ей славу постмодернистского автора и отпускает текст романа на волю. Но ведь, когда автор осознанно делает интертекстуальность приемом, это значит, что его книгу можно разгадать. Это лакомая пища для некоторых литературоведов – с таким богатым исследовательским материалом легко писать диссертации… Конечно, есть книги, достойные бессмертия (независимо от того, к какому литературному направлению их приписали), и они со временем включаются в мировую культуру и обрастают дополнительными смыслами, которые невозможно предугадать, – думаю, никто не будет спорить с тем, что трагедии Шекспира сегодня не менее актуальны, чем несколько веков назад. Конечно, любая книга, выполненная на достойном уровне, обладает двойным, тройным и так далее дном. Но эти возможности уже выходит за рамки того, о чем пишет критик…
Проза Лены Элтанг – поэтичная, сложная, интересная, несмотря на заговаривания и отдельные неприятные глазу и уму моменты, читается в основном с удовольствием, особенно когда на время забываешь о том, что многие цитаты и мысли – понарошку. Вот один из самых замечательных, на мой взгляд, фрагментов из “Каменных кленов”: “садясь однажды за дневник – затем, что тебе подарили новую тетрадку в приятном на ощупь ледерине – ты усмехаешься и думаешь, что рано или поздно выбросишь его в камин, с треском отодрав зеленоватую обложку, но день за днем дневник пригибает тебя к столу, придавая жизни единственно верный контур, как, скажем, узкое лодочное сиденье заставляет женщин принимать одинаковую позу и вот однажды ты обнаруживаешь себя не помнящим родства и не желающим ничего другого, кроме как сесть лицом к лицу с гребцом, выпрямить спину, свести колени и положить на них руки ладонями вверх твой дом становится вялым стареющим сердцем с пустыми пыльными камерами, и только в одной из них ты слышишь биение крови и чуешь живое электричество – в той, где в верхнем ящике стола, под стопкой телефонных квитанций лежит твоя книжка цвета увядшего вереска, цвета мокрого мха, цвета глаз буфетчицы на кардиганском вокзале, цвета церковного купола из сна молодого раскольникова, цвета черт знает чего еще попавшегося тебе на дороге – девяносто мелко исписанных страниц и шестьдесят в линеечку”…
В этом небольшом кусочке текста – квинтэссенция того, что можно сказать о творчестве Лены Элтанг.
∙