Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2012
Денис КОЛЧИН
Поживем – увидим…
Наверное, Лев Гумилев все-таки был прав, когда писал, что людям свойственно придавать слишком много значения наблюдаемым событиям, безоговорочно ставить их в один ряд с достижениями или трагедиями прошлого. «Но надо избегнуть и аберрации близости – некорректируемых ошибок преувеличения. Современные этнические процессы не завершены, сказать, как они пойдут дальше, мы не можем. А устанавливать закономерности… мы можем только на законченных процессах», – писал он в работе «Конец и вновь начало». Это верно и относительно процессов исторических…
«Процессы не завершены» – эту фразу следует отнести к происходящему сегодня в центре Евразии. Чуть больше двадцати лет назад рухнул Советский Союз. Друг за другом гремели новые и новые войны – в Нагорном Карабахе, в Таджикистане, в Южной Осетии, в Абхазии, в Приднестровье, в Пригородном районе Северной Осетии, в Западной Грузии, на Северо-Восточном Кавказе. Даже в Москве – в октябре 1993-го.
Стартовал XXIвек, но по-прежнему стреляют на Кавказе, в Закавказье. Судя по всему, только-только начинают проступать контуры каких-то новых потрясений в Средней Азии. В российских городах люди опять выходят на улицы.
И сейчас, в 2012-м, существует соблазн увидеть некие параллели с 1812-м и 1612-м годами. Насколько уместно сравнивать сюжеты абсолютно разного характера, развивавшиеся в абсолютно разных условиях – демонстрации протеста, сопротивление ради политической независимости и сопровождавшийся интервенцией внутренний конфликт?
Безусловно, Отечественная война двухсотлетней давности сплотила тогдашнее общество. Армия пополнялась добровольцами, создавалось ополчение, окраинные народы отправляли на фронт собственные полки, в тылу наступающих наполеоновских колонн формировались партизанские отряды… Завершилось дело взятием Парижа в 1814-м. Пожалуй, до сих пор единственной аналогией остаются события 1941–1945-го – нападение Германии и ее союзников, страшная война и падение Берлина. Вот два исторических факта, демонстрирующих объединение самых разнообразных российских/советских сил. Естественно, не обошлось без коллаборационизма. Но, по большому счету, граждане стояли плечом к плечу, забыв про идеологические «моменты».
После 9 мая 1945-го ни о каких катастрофах, позволяющих людям, населяющим «шестую часть суши», осознать себя в качестве единой нации, говорить не приходится. СССР развалился в течение нескольких месяцев. Немного погодя танки в прямом эфире превратили Белый дом в пылающее решето. Затем страна получила Третью Кавказскую кампанию. Но никто не принялся бунтовать, чтобы спасти империю или прекратить отправку собственных детей на бойню за Терек. Никто. «Гражданское самосознание» почивало крепким сном.
Впрочем, на рубеже 1999-го–2000-го оно ненадолго проснулось и заставило страну сделать «самый правильный выбор» на очередной волне кавказского противостояния. Эпизод колониальной войны преподнесли в качестве свидетельства угрозы государству. Народ поверил (ведь грамотный пиар – сильная вещь), повелся и проголосовал минимум на целых двенадцать лет вперед. Смешно, не правда ли? Смешно. И очень-очень печально.
С другой стороны, мы не одни такие. Америка последний раз переживала процесс национального единения во время Второй мировой. А сентябрь 2001-го стал для США примерно тем же, чем сентябрь 1999-го для РФ. Поводом. Этаким оправданием дальнейших действий в Афганистане и Ираке. Та же история с Британией и Францией. Борьба с гитлеризмом – борьба за жизнь. Остальное – многочисленные «заварушки» в Азии и Африке – обычные «заморские экспедиции».
Вообще, нынешняя ситуация в России отдает, мягко говоря, фарсом, спектаклем, профанацией. «Он возвращается!» – твердила оппозиция, напрочь игнорируя то, что никто никуда и не уходил. Недовольные собирались на свежем воздухе, митинговали столько, сколько им позволяли, и там, где им позволяли. «Настоящие рабочие» ходили поддерживать власть, а остальные – самая масштабная часть населения – сидели дома и занимались своими делами. То есть «объединяющее гражданское самосознание», мягко говоря, отсутствует.
1612-й год – освобождение Москвы от поляков, официальное завершение Смутного времени. И вот здесь главное – не упрощать. В российской столице поляки были уже в 1605-м. Их привел туда Лжедмитрий вместе с казаками и переметнувшимися на его сторону царскими отрядами. А в 1618-м бойцы Речи Посполитой вновь оказались под Москвой. Ну и, конечно, не надо забывать, что интервенцией дело не ограничивалось. Внутри страны между собой сражались самые разнообразные силы. Потому те события уместнее всего сравнивать с Гражданской войной 1917-1922-го. А уж когда полыхает «гражданка», ни о каком «национальном единении», разумеется, говорить не приходится.
Да, поляки, литовцы, шведы на русской территории играли важную роль в эпоху Смутного времени, но они действовали в обстоятельствах, творцами которых не являлись. Сторонники Хлопко, Григория Отрепьева, люди Бориса Годунова, Василия Шуйского, Ивана Болотникова, казаки, Первое и Второе ополчения – вот основные фигуры. А спустя триста лет после них – красные, белые, зеленые, махновцы, антоновцы, но не интервенты.
Кстати, в нынешнем мире параллелей более чем достаточно. Войны в Югославии, Йемене, Ливии, Сирии, Сомали, Конго, Анголе. Их граждане с энтузиазмом молотили и продолжают молотить друг друга. Армии соседних – и не только соседних – государств периодически вмешиваются в конфликты, поддерживая какую-либо сторону. А много ли у нас, в России, знают об этом? Почти ничего. Хотя именно знание (осведомленность, образованность, кругозор) позволяет правильно классифицировать исторические и общественные сюжеты, не смешивать их, несмотря на кажущуюся похожесть. А следовательно – безошибочно оценивать окружающий мир.
В качестве примера неверной оценки можно упомянуть ситуацию на северо-востоке Кавказа. Наши власть и общество убеждают самих себя, будто имеют дело не с партизанским движением, а с некими «международными террористами» или «бандитами». Отсюда вывод: диалог с «бандитами» – безнравствен, а с «международными террористами» – бессмыслен. Остается «доставать на дне канализации» и «мочить в сортирах». Нужно ли при подобном психологическом раскладе удивляться тому, что война, начатая в 1994-м, до сих пор не закончена?
Точно так же вряд ли стоит, опираясь лишь на «магию чисел», уравнивать «революционное прошлое» и настоящее. Тогда повсюду лилась кровь, а нынче массовых побоищ удалось избежать. По крайней мере, по состоянию на март 2012-го. Но раскол среди граждан очевиден. Правда, само по себе разделение общества, в некоторой степени довольно условное, обозначилось еще в декабре 2011-го, когда протестные акции только начались. Кто-то ходит на оппозиционные митинги ради развлечения, а кто-то действительно хочет политической свободы.
В апреле ничего не изменилось. Правда, число участников протестных акций сократилось. И это все. Теперь на повестке дня вторая двенадцатилетка, продолжение Кавказской войны, очередные «эксперименты» и «сюрпризы» в области внутренней политики.
Дальше – поживем-увидим. Вероятно, протест сойдет на нет и вернется на кухни. Или выдвинется на следующий уровень и станет более масштабным. И разовьется в нечто иное, дерзкое и радикальное. Или свернет «в подземку» и вырвется на поверхность мощным потоком через энное количество лет? Пока еще рано загадывать.
Рано рассуждать и о том, чем данный рывок закончится для России. Ведь сам рывок, по сути дела, не ожидается даже в краткосрочном будущем.
P.S.
И напоследок. Катастрофы не произошло. Катастрофа – это вторжение, оккупация и геноцид. А пока – дела плохи, но не катастрофичны. И все происходящее – слишком мелкий повод для пробуждения «национального самосознания». Увы и ах.
∙