Стихи. Переводы с грузинского Бахыта Кенжеева и Алексея Цветкова
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2012
Шота ИАТАШВИЛИ
Потолок жизни
Вначале был шрам
И шрам был у Бога
И Бог был шрамом.
Шрам первый: И увидел Бог свет, что он хорош,
И отделил Бог свет от тьмы.
И сказал Бог: вот шрам мой,
Первая рана на моем лике,
На границе света и тьмы
Будет заживать труднее всего.
Снова Господь поразил лик свой небесным лезвием и сказал:
Се, шрам второй, видный на водах,
Верхние воды – небо, нижние воды – земля.
Верьте, не верьте,
Но и на воде можно сотворить надрез
И вступать в него, сколько угодно
(если угодно).
И был вечер. И было утро. И были шрамы.
Первый, второй.
Не обошлось и без третьего.
Однако Бог улыбнулся и сказал:
Ерунда это, а не рубец.
Только для красного словца он и нужен.
Но во имя единства стиля
Третью рану мы тоже наименуем шрамом
(как трещину в земле или асфальте
от пробивающихся трав).
И на четвертый были шрамы,
И шрамы были с Богом,
И Бог был шрамами
В этот труднейший из дней,
И направлены были они
На все четыре стороны света.
На пятый день Господь отдыхал от шрамов.
Радуясь, выпускал он рыб в моря и птиц в небеса.
А они, изумленные и растерянные,
Барахтались, разрезая воды и воздух,
Так что и пятый день пришлось наименовать Днем шрама.
О шестом дне помолчим, ибо сколь ни
Труден был первый день и нелегок четвертый,
Самый болезненный шрам пришелся именно на шестой.
А на седьмой день наступил отдых от шрамов.
Да, отдых от шрамов был у Бога.
И сам Он был – весь – отдых от шрамов.
Потолок жизни
Засыпать, просыпаться, есть, пить,
Пялиться в потолок, встречать его ответный взгляд,
Шататься по комнате, отводить детей в школу
И назад, засыпать, просыпаться,
Пить, есть, пялиться в потолок, ловить
Удивленный взгляд потолка (ну и мудак, думает потолок),
Подходить к книжной полке, осматривать книги, брать
Какую-нибудь, листать, возвращать
На место. Подходить к столу, мало
Есть, много пить, плохо спать, долго
Бодрствовать, принимать приходящих
Гостей, а не приходят – звать
Гостей, до утра трепаться,
Ложиться и засыпать. Потолок
Уставился на меня, как баран
На молодые ворота. Вставать,
Слоняться по комнатам (пол
недовольно поскрипывает). Дети
Просыпаются. Отвожу их в школу.
Шесть часов спустя они отводят
Меня обратно домой. Лягу, буду пялиться в потолок, который
Потеряет ко мне интерес и начнет
Жить собственной жизнью.
Встану, и пол тоже откажется
Скрипеть. Не поведу детей в школу,
Не доставят они меня обратно домой.
Есть и пить перестану, останется только смолить
Без остановки. Бегают дети по дому,
Со смехом тушат бычки, не всегда удачно. На пожар
Прибегут, крича, соседи с полными ведрами.
Я теперь обитаю на осажденном пожарище.
Какие дети, какая школа, какая такая жена
Выводит их из дому за руки? И зачем мама
Шаркает и брюзжит, выметая пепел?
Новый пепел заносит ветром с балкона,
Новые окурки бросаю на пол,
Новые соседи с новыми ведрами, всем я что-то должен,
Надо бежать, бежать…
Куда, однако?
И у потолка своя жизнь, и у жизни вокруг – своя жизнь,
И пол перестал скрипеть – не с кем больше поговорить.
На сигаретной пачке крупная надпись
КУРИЛЬЩИКИ УМИРАЮТ РАНО.
Подходит жена, умоляет меня
Не умирать рано,
И мама подходит, упрашивает меня
Не умирать рано,
И дети подходят с уговорами
Примерно на ту же тему.
После пожаров, о да, начинается новая жизнь.
В полусгоревших книгах попадаются забавные строки,
И я улыбаюсь, и домашние рады, когда, довольный,
Сижу за семейным столом. Шляюсь по городу,
Здороваюсь с друзьями, обмениваюсь дежурным “Как дела?”,
Бездомный пес перебежит дорогу, увяжется за мной –
И я обрадуюсь, что снова умею замечать собак,
А они – замечать меня, Вернусь домой – все будет по-другому,
И станет потолок осмысленней, и пол
Вдруг заскрипит одушевленней. По-другому
Детей в школу поведу и по-другому
Они меня домой доставят.
Все, все наладится, настанет хэппи-энд,
И я, неблагодарный, затоскую
по тягостной вышеописанной
бессмыслице, с тупыми потолками и половицами,
Где умирают рано,
Умирают рано,
Умирают рано,
И все же не выходит умирать.
Перевод Бахыта КЕНЖЕЕВА
Натюрморт
Я здесь давно
ем хлеб и ем железо.
(Нет, правда, не метафора,
я в самом деле ем железо,
я яблоко люблю,
обкусанное положу на стол
и вот смотрю,
как там оно ржавеет.)
Я здесь давно
пью воду и сладкий огонь.
(Нет, правда, не метафора,
я правда пью сладкий огонь
в горячем зелье чая из полыни,
когда в нем растворится сахар, дую
на огненный стакан и прикасаюсь
к его краям.)
Я здесь давно
вдыхаю запах падали с цветами.
(Нет, правда, не метафора,
я падалью действительно дышу,
уже неделя, как передо мной
лежит, гния, свинина на столе,
уже воняет, и над ней
навозные кружатся мухи.)
Я здесь давно,
бутыль абсента справа водрузил,
при ней стакан и сахара кусочки,
разбросанные по всему столу.
Свиная ляжка слева
и нож тупой,
букет цветов и яблоко обкусанное в центре.
Я здесь давно
ем хлеб и ем железо,
пью воду и сладкий огонь,
вдыхаю запах падали с цветами.
Восходит солнце, осветив квартиру,
чуть обождет меня,
потом заходит
и вновь восходит.
Я здесь давно.
Мы здесь давно.
Давнее не бывает.
Последний прыжок
С чего это мы взяли,
что если входим в возраст,
если стареем
и расточаем жизненные силы,
смерть становится все ближе?
Нет,
смерть всегда не ближе и не дальше,
всегда мчится за нами,
но дело в том, что
от наших бестолковых телодвижений
она порой устает и принимается сопеть.
И когда мы чувствуем ее горячее дыхание,
нам кажется, что она ближе,
но расстояние остается неизменным
и покрывается единым махом,
прыжком, на манер кенгуру.
Я говорю с тобой о Боге.
Будь ты хоть двести раз поэт,
Я говорю с тобой о Боге.
Позавчера мне оторвало руку
Осколком бомбы, а вчера я постригся в монахи,
Чтобы сегодня несуществующими пальцами
осенить тебя крестом,
спокойно и упорно
твердя о Боге.
Четвертого дня я был, допустим, пианист,
Третьего дня – живописец,
А позавчера один симпатичный осколок бомбы
(уже без всяких “допустим”) начисто оторвал мне руку.
Вот почему нынче, ветрогон-поэт,
Я говорю с тобой только о Боге.
И поэты выживут, не пугайся, и графики, и флейтисты –
Я же заслонил их от злобной бомбы,
Той самой, которая великодушно оторвала мне руку.
И вот стою перед вами,
Совершаю крестное знамение
И твержу со спокойным упорством
Только о нерукотворном.
Ни локтя, ни кисти, ни троеперстия.
Только мысли движутся единым путем:
Сверху вниз,
Снизу направо,
Справа налево. –
И где бы мы ни повстречались, скажу:
Кто ты в это мгновение – все равно.
Разговор будет только о Боге.
∙