Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2012
Андрей ДМИТРИЕВ
Когда из мглы полународа…
Юбилей невозбранного ухода умирающих от голода поляков из Китай-города – не лучший повод для разговора о национальном самосознании. Тот сюжет – скорее пример неслыханного по тем жесточайшим временам милосердия русских… А Смута тогда не кончилась, и вовсе даже не поляки, а смутьяны-казаки еще долго продолжали убивать и грабить соотечественников по всем нашим просторам от Москвы и до Казани. Ключевский о юбилейном поводе высказался безжалостно: «Россия из Смуты вышла без героев». То есть он даже Минину и Пожарскому отказал в героизме. Мученики (Гермоген, например) – были, героев – нет…
Разговор этот, применительно к 1612 году бессодержателен еще и потому, что не было тогда никакого национального самосознания в нынешних его смыслах, как и самого понятия «нация» не было. Напомню, что польский король Сигизмунд, решившийся на интервенцию, правда, не пожелавший идти дальше Смоленска, – этот Сигизмунд или «Жигмонт», этот отец малолетнего Владислава, которому присягнула почти вся тогдашняя Россия, но сделавший все, чтобы Владислав так и не появился в Москве, – так вот, этот самый Сигизмунд был шведом, шведским принцем, ставшим польским королем и долгие годы воевавшим со Швецией – то есть со своей шведской родней и родиной. И это было в порядке вещей. Кстати уж, на интервенцию (на поход регулярных королевских войск – их не следует путать с пиратами вроде Мнишков, все смутное время шустривших в России и в результате запертых в Китай-городе) он решился только после того, как Шуйский нарушил договорные обязательства, взятые еще Годуновым: не вступать ни в какие контакты со шведами – врагами шведа Сигизмунда, он же польский король… Если говорить о нашем национальном самосознании, вынесенном из опыта Смуты, – то это не опыт русского единства: это скорее опыт тотального недоверия друг к другу и опыт неискоренимого страха перед своей страной – страха ее властей и страха ее обывателей.
Другое дело – 1812 год. Национальное самосознание народов Европы выковывается в освободительной борьбе с Наполеоном; в польском же случае – в борьбе с Россией. Победив своего романтического героя Наполеона, образованные русские задумались о себе. (Кстати, и «Юрий Милославский» и «Жизнь за царя» – это, скорее, осмысление итогов 1812-го – а не 1612 года.)Если бы итогом этой победы стала отмена рабства – если бы одни победители отказались продавать других, как скот, – вопрос о национальном самосознании сегодня бы не стоял, и в этой дискуссии, возможно, не было бы нужды.
Та или иная катастрофа: унизительный произвол оккупантов, война, геноцид – во всех случаях являются дрожжами, на которых всходит национальное самосознание. То есть в основе – всегда травма. Травма Холокоста объединяет евреев крепче Торы – не все евреи читали Тору, но память Холокоста дорога всем. Травма армян объединяет армян. Травматический (он же героический) опыт поляков превратил их в националистов по определению. (Но необходимо заметить, что, даже будучи националистами, к тому же с долгим антисемитским опытом, поляки не породили своей версии нацизма. Мне трудно представить себе поляка-нациста. Может быть, он где-то и есть, но я его не встречал и никогда о нем не слышал.)
Если говорить о русской травме, точнее, о целом букете тяжелых травм и если говорить о нашем травмированном сознании – самое больное в нем то, что наибольший урон в своей истории мы принесли себе сами. И это невыносимо осознать и признать. Ну как признать, что Смуту затеяли мы, а польские разбойники пришли в надежде на легкую поживу?… Даже приход к власти Гитлера, уничтожившего десятки миллионов наших близких, – в некоторой степени на нашей совести. Консенсус не может быть найден потому, что основные силы нашего сознания уходят на самооправдание – будь то оправдание того же Сталина, все более агрессивное в последнее время. Это сродни отчаянию. А результатом отчаяния бывает только одно – истерика, разнос и разрушение. Что мы и наблюдаем. Еще много дури, вроде очередного извода евразийства, когда-то придуманного для того, чтобы поражение выдать за победу, придется нам пережить, лишь бы не признать очевидное.
Необходимо очищение, трезвый взгляд на свою историю – и устремленность в гуманное и разумное будущее, а вовсе не выяснение отношений с теми, кто уже давно пошел своим путем, уходит от нас все дальше и все меньше думает о нас. Они, конечно, уходя, создали нам проблему, а мы ее – усугубили и продолжаем усугублять. Суть проблемы в том, что преступления коммунистического режима, порожденного совместными усилиями многих народов, да и всего мира, режима, жертвами которого стали все, и русские – в полной мере, словно по умолчанию повсеместно трактуются как преступления этнических русских против порабощенных ими народов. Нас это крайне раздражает, но вместо того, чтобы в ответ назвать вещи своими именами, мы упрямо твердим – да, мы такие, да, мы советские, да, это делали мы – и правильно делали. Ушедшие от нас отказываются признать общую совиновность. Мы же – с готовностью берем на себя вину палачей и все пытаемся оправдать ее. Пока не отречемся от палаческой советчины – будем унижаемы и собой и другими. И даже светлая память о Гагарине нас не спасет. Или Гагарин – или НКВД. Придется выбирать, а не исходить оговорками типа: «Да, НКВД, оно конечно… но все таки был и Гагарин».
На повестке дня – создание гражданской нации при сохранении любой этничности и при межэтническом мире и равенстве.
…Лет десять назад я, благодаря фонду Тепфера, болтался по Германии. Разговаривал там с историками – как с немецкими, так и с российскими. Меня заинтересовало, как нынешние немцы, при своем федеративном устройстве и не слишком давней истории единого государства, понимают свою идентичность. Ответ был таков: внутри Германии, перед лицом своих сограждан и соседей, они: вестфальцы, тюрингцы, баварцы и так далее. Они даже могут в пику соседу (но не оскорбляя его) заговорить с ним на своем диалекте. А перед лицом Европы они все – немцы, то есть граждане Германии. Перед лицом мира – европейцы. Ну, а самые продвинутые, всякие там интеллектуалы – они еще и граждане мира, при этом – оставаясь вестфальцами, немцами и европейцами. То есть «земельное» самосознание не вступает в противоречие с немецким, немецкое – с европейским, то и это – с общемировым.
Думаете, у нас такое невозможно? Да у нас такое есть. Вот я недавно побывал в Поволжье, в Чувашии, в огромном – три тысячи человек! – селе, где вместе живут чуваши, татары (я жил в татарской семье), русские староверы и мордва, легко переходящая с чувашского и на татарский и русский, не говоря уже о родном мордовском. А за одним столом мы все были – русские. Вот этот наш общий стол и есть начало гражданской русской нации. Осталось лишь стать гражданами.
Частью протестного движения стали и те, кто именует себя националистами. Россия – для русских, говорят они. А не – для кого?.. И тут выясняется, что мы имеем дело даже не с националистами, а с расистами, ибо вся их агрессия направлена против людей с другим цветом волос, с более смуглой кожей и другим разрезом глаз. Против тех, кто отличается от них – внешне. Вовсе не против европейцев – уверенных в себе, полноправных и свободных, готовых постоять за себя и твердо знающих, что их государство не даст их в обиду… Нет, протест направлен против слабых и бесправных, но, главное, внешне непохожих. Но это – Москва. Если бы подобное было возможно в той же полиэтнической Чувашии – от ее сел, с тысячным населением каждое, остались бы одни головешки.
Фальсификация выборов – не катастрофа, но очевидность лжи и произвола стала моментом истины для самоопределения немалого количества людей. Гражданского самоопределения. Люди начали с изумлением читать Конституцию своей страны, которую до сей поры не открывали. Протестное движение, даже если изъять из него расистов, пока направлено не на объединение, но на моральное разделение людей с совестью или возжелавших жить по совести – с бессовестной властной группировкой. Это – только начало, отзвуки которого до моего чувашского села еще не докатились. Но там и не было фальсификаций. Большинство голосовало за партию власти не по принуждению, но потому, что республиканское начальство выполнило перед селом свое обязательство: построить спортивный комплекс с бассейном. Комплекс строится. О том, что было на Болотной, тамошние сельчане имеют довольно смутное представление. Интернет у них есть – но они политикой не интересуются и сидят в других чатах и форумах…
Поэт Самойлов в свое время задал вопрос: «Когда из мглы полународа / Возникнет как-нибудь народ…» Действительно – когда?
И тут же вспомнился Суворов, которого трудно упрекнуть в непатриотизме, его прощальные слова: «Как раб – умираю за Отечество, как космополит – за свет». Но это – так, к слову…