Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2012
Андрей ВОЛОС
Цена за килограмм
Победа над поляками подтолкнула Юрия Милославского к написанию (а точнее, стала поводом и содержанием) романа «Русские в 1612 году» и послужила основанием для утверждения Дня национального согласия. Нет сомнений и в том, что двумястами годами позже и ровно двести лет назад остатки армии Наполеона едва унесли ноги из России.
Все это поводы для отмечания юбилеев. Но какое к ним отношение имеет уровень «национального самосознания»?
Понятие «национальное самосознание» вошло в язык так же твердо и решительно, как «удельный вес» или «цена за килограмм». Однако если в двух последних случаях можно просто и понятно рассказать, что это значит, то попытка определить национальное самосознание встречает множество трудностей.
Во-первых, одна из составляющих этого термина, а именно «сознание», вообще трудно поддается определению, норовя разложиться, будто веер, на целую серию иных понятий, тесно с ним связанных. То, что ускользает, интересней того, что само дается в руки: недаром человечество с давних пор занято этим вопросом. В наше время «сознание» – предмет серьезных исследований философии, психологии, нейробиологии, кибернетики. Все они стремятся понять, чем оно является, каковы его рамки, к чему физически применимо, где его искать и что, найдя, с ним делать.
Ни на один из этих вопросов внятных ответов пока нет.
Поэтому профану представилось бы, что иметь дело с термином «национальное самосознание» еще труднее, поскольку «сознание» входит в него составной частью, а целое всегда сложнее своих составляющих. Но нас не должны пугать трудности.
Допустим, что с «само-», примененном к «сознанию» (понимаемому, повторяем, очень смутно), дело обстоит лучше. Ведь речь идет всего лишь об осознании самого себя: своего места в жизни, в истории, во Вселенной. Интуитивно очерчивается круг возможных при этом насущных вопросов: кто я? где я? зачем я?
Однако слово «национальный» подсказывает, что индивидуального человеческого сознания в данном случае маловато. Следует подняться выше, смотреть на вещи шире и в конце концов уяснить, что такое «самосознание» целого народа или, как настаивают некоторые, нации (разница между которыми может быть только постулируема, а не понята).
Разумеется, насущные вопросы получат иное звучание: мой народ – что это? каково его место в истории? во Вселенной? зачем он нужен?
Если ими задается конкретная личность, то технология получения ответов более или менее понятна: что личность скажет, то и ответ.
Но в том-то и дело, что там, где речь идет об осознании народом самого себя, мнение конкретной личности, сколь бы ни преуспела она на пути собственного самоосознания, не может иметь значения. И задавать вопросы, и находить ответы должен сам народ.
Как же это происходит в действительности? Какими вопросами задается «самосознающий» народ? Как он, задавшись, над ними раздумывает? И чем именно раздумывает? Органами власти? Или, скажем, творческой своей интеллигенцией? Ансамблями песни и пляски или вышитыми рушниками? Этнографическими музеями или гектарами пахоты?
Полная темнота.
Но то-то и хорошо: при наличии определенных навыков именно полная темнота позволяет ловко выхватить что-нибудь из-под полы, чтобы затем, легко и просто манипулируя, разъяснить буквально все на свете. В том числе историю.
Нагрянули поляки – как было русским не осознать себя единой нацией? Верным доказательством этого является скорое изгнание супостата. Явился француз – снова русские встрепенулись: их национальное самосознание усилилось и обострилось, а иначе они бы не сожгли Москву и не заморили армию чужеземцев. (Жалко, места нет, а то бы хорошо вспомнить главы «Войны и мира», посвященные богучаровским мужикам.)
Фашисты навалились – ан нет, не тут-то было, русские (и представители иных национальностей), несмотря на то, что и двадцати лет не прошло с тех пор, как страну раздирала жесточайшая, кровавейшая в истории Гражданская война, снова преисполнилась «национальным самосознанием»…
Тут, правда, вышла неувязочка: как вообразить национальное самосознание, воедино сплавленное из национальных самосознаний разных народов, столь непохожих друг на друга – от абхазов до якутов? На тогдашнем этапе развития общества требовалось нечто такое, что соединило бы в себе «самосознание» с «многонациональностью». Поднадзорные историки в меру сил старались выдумать. И – ура! – выдумали: что-то вроде не то «советского самосознания», не то «самосознания советского народа».
И правильно сделали, что выдумали.
А иначе как объяснить, например, почему Туйчи Эрджигитов повторил подвиг Александра
Матросова. Вообще-то он был узбек из Таджикистана, до
И многое, многое другое можно растолковать, если умело пользоваться. Даже еще и на теперешнем этапе развития общества можно…
Надо заметить, мы пока даже не все слова разобрали. Ведь есть еще слово «уровень».
Само по себе оно здесь самое понятное. Уровень – он и есть уровень. Ниже, выше.
Но вот в сочетании с «национальным самосознанием» опять-таки заводит дело в тупик.
Потому что в некоторых случаях совершенно непонятно, каков на самом деле уровень. Что брать за начало отсчета? За, если так можно выразиться, ноль?
Например, если подавляющая часть населения вслед за Чеховым готова в любую секунду воскликнуть: «Ах ты матушка Россия, всему свету голова!» – о каком уровне национального самосознания это говорит? Может быть, о высоком? – ведь эта фраза есть очевидное проявление законной гордости и проч. Или, наоборот, о низком? – ведь эта фраза в то же время есть пустое бахвальство, итог прискорбного и жалкого ничегонезнания… Или, может быть, вообще, когда толкуешь о предметах такого рода, низкое – оно в каком-то смысле и есть высокое, потому что иначе вся картина мира встает с ног на голову?..
Между прочим, можно было бы спросить у самого народонаселения: что оно думает о самом себе, понимает ли важность возложенных на него задач? Или так и собирается отщепенчески мечтать как о загранице, так и, на худой конец, чтобы дети после школы сделались чиновниками?
Но кой толк спрашивать? – народонаселению не приходит в голову задуматься о высоком в силу ограниченности образования и сосредоточенности на более низменных предметах жизни.
Да никто всерьез и не пытается узнать. Более того: если бы те, чьи самосознания должны, по идее, широко объединяться, интегрируясь под маркой национального, получили возможность беспрепятственного и широкого высказывания своего мнения, власть почла бы это великим для себя несчастьем.
В общем, трудно это – рассуждать о национальном самосознании.
Одно можно сказать твердо: что касается послевыборного протестного движения, то оно здесь совершенно ни при чем.