Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 2012
Станислав Минаков – поэт, прозаик, переводчик, эссеист, публицист. Автор нескольких книг, лауреат литературных и журналистских премий. Родился в Харькове. Окончил радиотехнический факультет Харьковского института радиоэлектроники. Член Национального союза писателей Украины, Союза писателей России, Всемирной организации писателей International PEN Club (Московский центр). Живет в Харькове.
Объезд
Станислав МИНАКОВ
Харьков как Антиохия
В одном из итальянских писем Чехов выдал такую сентенцию: “Рим похож в общем на Харьков”. Кое-кто волен полагать, что тем самым этот иронический человек “понизил” Рим и фраза его родственна восклицанию Раневской: “Париж – как это провинциально!”, однако мне со своего десятого, последнего этажа, откуда Харьков виден, как на ладони, вольно вывернуть чеховскую мысль наизнанку, подобно перчатке: Харьков, лежащий на холмах, похож на Рим!
Мы ищем соответствий не то чтобы для возвышения, а для понимания природы, дабы составить из подобий внешнее, а там, глядишь, и внутрь удастся пронырнуть. Когда мы в 2002 году прогуливались по Харькову с Александром Кушнером, поэт отметил, что столица Слобожанщины весьма схожа с Питером, – наличием небольших рек, мостов, а также неоклассицизмом старого центра, привитого семейством архитекторов Бекетовых. Впечатление А. Кушнера отчасти подтверждает дореволюционная надпись на фризе одного из бекетовских домов: “Петербургский международный коммерческий банк”. Харьков стал побратимом Петербурга в 2004 году, году празднования 350-летия Харькова и 300-летия Питера. Мог ли я не порадовать поэта рассказом о том, что в Харькове некогда имелся Васильевский остров! Ныне, правда, несуществующий, поскольку одна из речек пущена в подземную трубу.
“Харьков смотрится ничуть не хуже, к примеру, Милана или Мюнхена”, – уверяет исконный харьковец Юрий Милославский, глядя то из Нью-Йорка, то из Монреаля или прохаживаясь по харьковским улицам, убеждая нас в наличии здешнего “фирменного” архитектурного коктейля, уверяя, что некоторые улицы Харькова буквально целиком, в хорошем смысле слова, музейны, антикварны, тут тебе и модерн, и ар деко, и конструктивизм, и купеческие двухэтажки александровских времен, и вся эта прекрасная “бекетовщина”…
Одному моему знакомцу Харьков напоминает Москву – тем, что тоже похож на комод, в котором вещи растыканы в случайном, бессистемном порядке.
И хотя у того же Чехова в “Скучной истории” герои обмениваются невеселыми репликами: “Не нравится мне Харьков… Серо уж очень. Какой-то серый город. – Да, пожалуй… Некрасивый…”, однако у Бунина в “Жизни Арсеньева” воздух Харькова импрессионистичен и волнующ: “В Харькове я попал в совершенно новый для меня мир. <…> И вот первое, что поразило меня в Харькове: мягкость воздуха и то, что света в нем было больше, чем у нас. Я вышел из вокзала, сел в извозчичьи сани, – извозчики, оказалось, ездили тут парой, с глухарями-бубенчиками, и разговаривали друг с другом на “вы”, – оглянулся вокруг и сразу почувствовал во всем что-то не совсем наше, более мягкое и светлое, даже как будто весеннее. И здесь было свежо и бело, но белизна была какая-то иная, приятно слепящая. Солнца не было, но света было много, больше, во всяком случае, чем полагалось для декабря, и его теплое присутствие за облаками обещало что-то очень хорошее”.
Что бы ни говорили, Харьков насквозь литературен, поэтичен.
Лиля Брик в письме 1921 году просила Маяковского: “Не изменяй мне в Харькове!”
Широко известен мемуар Мариенгофа, как “Есенин вывез из Харькова нежное чувство к восемнадцатилетней девушке с библейскими глазами. Девушка любила поэзию. На выпряженной таратайке, стоящей среди маленького круглого двора, просиживали они от раннего вечера до зари. Девушка глядела на луну, а Есенин в ее библейские глаза. Толковали о преимуществах неполной рифмы перед точной, о неприличии пользоваться глагольной, о барабанности составной и приятности усеченной. Есенину невозможно нравилось, что девушка с библейскими глазами вместо «рифмы» – произносила «рыфма». Он стал даже ласково называть ее: – Рыфмочка”.
Харьков – это и два Бориса русской поэзии, Слуцкий и Чичибабин. Остался чудесный десяток стихов Слуцкого о Харькове, но пока процитируем пророческие строки Чичибабина, кажется, в последние двадцать лет воплощающиеся в абсурдную действительность:
Не будет нам крова в Харькове,
Где с боем часы стенные.
А будет нам кровохарканье,
Вражда и неврастения…
И нельзя сказать, что провидение поэта совсем уж далеко от вибрирующего впечатления, мелькнувшего за полвека до этого у М. Булгакова, в романе “Мастер и Маргарита”: “Кроме котов, некоторые незначительные неприятности постигли кое-кого из людей. Произошло несколько арестов. В числе других задержанными на короткое время оказались: в Ленинграде – граждане Вольман и Вольпер, в Саратове, Киеве и Харькове – трое Володиных, в Казани – Волох, а в Пензе, и уже совершенно неизвестно почему, – кандидат химических наук Ветчинкевич”.
Но еще до того у Булгакова, в “Белой гвардии”, Лариосик является харьковским студентом. А в “Преступлении и наказании” адрес старушки-процентщицы Алены Ивановны Родиону Раскольникову дает харьковский студент Покорев. И ведь вряд ли о них оформилось катаевское выражение “полузабытая фигура харьковского дурака”.
Образ Харькова-ученого утвердился, однако что до Харьковского университета, ставшего отправной точкой роста и сияния Харькова, то для Пушкина он “не стоил курской ресторации”, о чем “наше всё” шутливо, но и едко черкнуло в “Путешествии в Арзрум”.
Харьков категорически русско-литературен: и рифма в нем, как ни странно, жива, да и, пожалуй, “рыфмочка”. И сегодня он является одной из признанных столиц русской поэзии, кое-кто полагает, что третьей, наряду с Питером и Москвой.
И отправной точкой разговора о Харькове вообще – чаще всего становится русская литература.
Тем не менее Пушкин отправился на Кавказ через Курск, а в Харькове на памятнике основателю университета Василию Каразину из литых букв собрана кумулятивная фраза: “Блажен уже стократно, ежели случай поставил меня в возможность сделать малейшее добро любезной моей Украине, которой пользы столь тесно сопряжены с пользами исполинской России”. В нынешней Украине, увы, достанет сил, желающих срезать окончание фразы. Мы же можем только восхититься этими скрижальными формулировками, ставшими девизом для многих поколений харьковчан.
Утвердившись более всего за счет университета, учрежденного по указу Государя Александра I одновременно с Казанским в 1804 году, Харьков пришел к нашим дням мощным цивилизационным сгустком (хотя годы так называемой незалежности сильно пошатнули как его научно-промышленный, так и культурный потенциал).
Несколько раз ездил в столицу к Императору с ходатайством об учреждении университета харьковский городской голова Егор Урюпин, который из-за конфликта с губернатором даже в сумасшедший дом (Сабурову дачу) был упечен (но победил-таки!). А идея университета в Харькове принадлежала Василию Каразину, первому его ректору, резонно впоследствии заметившему: “Я смею думать, что губерния наша предназначена разлить вокруг себя чувство изящности и просвещения. Она может быть для России то, что Древние Афины для Греции”.
Этот посыл подхватил в наши дни писатель Ю.Г. Милославский, введший в обиход термин “харьковская цивилизация”, что и зафиксировано в ряде наших с ним апологетических публикаций, некоторые из которых, так случилось, построены диалогическим образом подобно древнегреческим литературно-философическим беседам.
“Харьковчане, – все же правильнее будет – харьковцы, – слишком привыкли к уникальности своего города, – говорит Ю. Милославский, – Между тем я, грешный, считаю, что существует не просто харьковский культурно-поведенческий стандарт (как парижский, одесский, нью-йоркский, старо-московский) и даже не только харьковский этнокультурный тип (т. е., почитай, есть такая “национальность”: харьковец-харьковчанин). Полагаю, что о Харькове можно говорить как о своеобразной, самодостаточной цивилизационной системе. В этом смысле наш город можно уподобить древней Антиохии, античным и средневековым городам-государствам”.
Припомним: Антиохия была третьим по величине городом Римской империи после Рима и Александрии. Новый Завет гласит, что последователи Христа впервые начали называться христианами именно в Антиохии. Тут родились Евангелист Лука и Иоанн Златоуст.
Стояние в вере столь же несомненно присуще харьковчанам, как и “чувство изящности и просвещения”. Сюда, к своей родной сестрице Прасковье Андреевне Горленко, в замужестве Квитке, приезжал в Основянское имение святитель Иоасаф Белгородский, 100-летие прославления коего отмечено в сентябре 2011 года.
В сущности, дом в Харькове, в котором я живу уже четверть века, находится на территории бывшей усадьбы писателя, помещика Квитки-Основьяненко, сохранившей до наших дней лишь одно строение (подотдел УВД) и парк на берегу речки Уды.
Духовная преемственность не пресеклась в городе служения святителей Мелетия, архиепископа Харьковского и Ахтырского, и Афанасия, Лубенского чудотворца, в городе, где издавался на рубеже XIX–XX веков уникальный религиозно-философский журнал “Вера и разум” (в котором публиковались лучшие умы русского богословия, философии), где служили митрополит Антоний Храповицкий и протоиерей Николай Стеллецкий (взят как заложник и зверски разрублен на куски в июле 1919 году в Сумах изувером харьковского ЧК Саенко – не путать с “подростком Савенко”), где окормляли народ харьковские отцы-священномученики второй половины 1930-х, прославленные теперь в Соборе новомучеников Слободского края.
Митрополит Антоний оказался в шаге от избрания его на возрождавшийся Патриарший престол, а в годы послереволюционной смуты возглавил Русскую Православную Церковь Зарубежья. Духовным учеником владыки был уроженец Харьковщины, молодой выпускник юридического факультета Харьковского университета Максим Максимович, прославленный в 1994 году как Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский, новых времен чудотворец, осенивший своим подвижничеством несколько континентов.
Воистину небезоснователен Умберто Эко, описывающий в “Маятнике Фуко” некоего героя, который в 1902 году “пускает гулять по Парижу загадочное обращение к французам с призывом поддержать Патриотическую Русскую Лигу, основанную в Харькове”.
Так бывает в современной жизни: диалог начинается как виртуальный, электронно-почтовый, а потом, слово за слово, собеседники обнаруживают, что, беседуя через океан, приходят к формулированию фундаментальных основ собственного бытия. Перебрасывая шарик словесно-умственного пинг-понга из Нью-Йорка в Харьков и обратно, мы с Ю.Г. Милославским задумались о ментально-исторической общности, характерной для Харькова. О том, что Харьков издавна является носителем уникальной совокупности культурных особенностей, порожденных особыми историческими и отчасти геополитическими обстоятельствами.
При внимательном рассмотрении выяснилось, что Харьков вообще является сильным центром стягивания больших пространств и энергий, что в “харьковскую парадигму” вовлечены многие города и страны, с которыми связали судьбу уроженцы Харьковщины. Большое число известных деятелей, в частности Русского мира (мыслителей, писателей, священства, воинства), приложившихся к поприщу “харьковской цивилизации”, оставило в жизни города внятный след, и настала пора осмыслить место Харькова в “мировом раскладе”.
Назовем – для услады – еще несколько имен. Мыслителя Григория Сковороду, коего, как помним, “мир ловил, но не поймал”. Из здешних мест – лингвист Потебня и биолог-нобелиант Мечников. Отсюда “мир-искуссники” – ученик А. Архипова и К. Коровина Александр Шевченко, а также Зинаида Серебрякова, ветка от семьи Лансере-Бенуа; здесь на Сабуровой даче Всеволод Гаршин породил свой “Красный цветок”, тут же скрывали от мобилизации то в Белую, то в Красную армию Велимира Хлебникова. В Харькове жил и сочинял обэриут Александр Введенский. Тут Чайковскому сделали лучший его фотопортрет. Не забудем и о харьковце графе Ф.А. Келлере – единственном из российского высшего генералитета сохранившем верность царю в смуте 1917 года.
Завершая введение в краткую апологию Харькова, скажем: место Харькова на карте русской культуры носит характер системообразующий. Бесспорно, Харьков и сегодня остается градом не случайным, не статистом, а делателем в общем пространстве Русской, а значит и мировой цивилизации.
Лопахин в “Вишневом саде” восклицает: “А я в Харьков уезжаю сейчас… вот с этим поездом”. Отправимся и мы.
Автор благодарит Андрея Краснящих за изыскания цитат о Харькове в произведениях русских писателей.
∙