Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2012
Паола Волкова родилась и живет в Москве. Доктор искусствоведения, профессор, заслуженный деятель искусств РСФСР. Один из крупнейших специалистов в области творчества Андрея Тарковского, автор многих книг и публикаций, посвященных режиссеру.
ПУБЛИЦИСТИКА И ОЧЕРКИ
К 80-летию Андрея Тарковского
Паола ВОЛКОВА
Nostos
Найдешь и у пророка слово, Но слово лучше у немого, И ярче краска у слепца, Когда отыскан угол зренья И ты при вспышке озаренья Собой угадан до конца. |
Арсений Тарковский
читается, что неосознанное предугадание своей судьбы – свойство сильных личностей. Как один из примеров – ученическая тетрадь по географии юного Наполеона, которая заканчивалась записью о маленьком острове – острове Св. Елены.
С полным правом и без примеси какой-либо мистики можно считать, что одна дневниковая запись Андрея Тарковского определила судьбу самого режиссера. “Ностальгия – вот название фильма”, – записал “при вспышке озаренья” в своем “Мартирологе” Тарковский в 1979 году. Тогда даже эмоциональной тоски по родине у режиссера не могло быть: он в Москве, заканчивает работу над “Сталкером”, идет трудная борьба за фильм… Не был написан и сценарий “Ностальгии”, а сами соавторы (Тонино Гуэрра и Андрей Тарковский) до конца не представляли себе перипетий жизни героев легендарного фильма. “Ностальгия” снята в 1982 году, в 1983-м показана на фестивале в Каннах, а о своем решении не возвращаться в Советский Союз Тарковский объявит на конференции в Милане только летом 1984 года.
Часто исследователи творчества Андрея Тарковского, критики, зрители отождествляют судьбу героя фильма “Ностальгия” с судьбой автора, тогда как на самом деле автобиографичным этот фильм никак нельзя назвать. В том-то и парадокс, что Тарковский сначала написал сценарий, а затем сама жизнь реализовала его в судьбе режиссера. Но, правда, можно утверждать другое: поэтический герой Андрея Тарковского, Андрей Горчаков, – двойник режиссера, его тень, отброшенная “зазеркальем судьбы”.
Сейчас взгляд на понятие “ностальгия” изменился. Все чаще современные словари русского языка фиксируют второе значение термина
– “тоска по прошлому”. Ностальгия Тарковского происходит от первого, древнего значения греческого слова nostos: возвращение на родину и боль. Тоска по родине – болезнь русских эмигрантов первой, второй и третьей волн, тех, кто не мог вернуться. Андрей Горчаков не был эмигрантом в чистом виде. Он уже купил билет домой. Но умер внезапно от сердечного приступа. И вновь приходит на ум запись одного отрока в тетради по географии… Это свойство незаурядных душ – иметь знание “до знания”. Проникать сквозь толщу стены, отделяющей мир материй плотных от мира инфернально неуловимого.Может быть, немотивированная боль души, творческое состояние тоски, присущее поэтам, нашептали Тарковскому слово “ностальгия”. Мы сталкиваемся с тайной познания человека, от которой так же далеки сегодня, как и тысячелетия назад. Прогресс здесь ничтожен, он лишь в накоплении суждений.
Nostos-ностальгий на самом деле много. И все они показаны в фильмах Андрея Тарковского, поэта и философа.Однажды ему повезло. Зимним вечером 1978 года он встретил в Москве очень близкого себе во всех отношениях, незаурядного человека – итальянского поэта, киносценариста, художника, дизайнера – Тонино Гуэрру. Искра контакта проскочила мгновенно, тем более что между ними был переводчик, прекрасный транслятор, жена Тонино, русская рыжеволосая красавица Лора. Триумвират надолго слился в некое фантастическое единство.
К моменту их встречи имя Тонино Гуэрры вошло в антологию “100 классиков итальянской поэзии” (считая от Данте). И в классику нового итальянского кино, благодаря работе с Феллини, Антониони, Де Сика, Де Сантисом и (простите за вольность) далее по списку лучших режиссеров Италии. Тонино рассказывал мне, как сложно они с Феллини писали сценарий фильма “И корабль плывет…”. Но это – утехи античных богов по сравнению с адом работы и утверждения в кабинетах советского Госкино сценария “Ностальгии”.
Тарковский также предстал перед Гуэррой режиссером с мировым именем. Но дело не в равенстве или неравенстве потенциалов. Тонино был захвачен личностью Андрея. Работая на этой статьей, я специально связалась с Тонино Гуэррой, чтобы поговорить о “Ностальгии”. Он написал мне: “В “Сталкере” все лица – как обуглившиеся поленья, выгоревшие изнутри, с редкими зловещими отблесками. Слова выходят из чуть прорезанного рта, как у неизвестных существ далекой планеты. Что же должно было происходить у них внутри! Так и в фильме “Ностальгия”, который я посмотрел теперь, после моей неуверенной первоначальной оценки, застыл в восхищении, словно сам воплотился в одного из этих окаменевших персонажей”.
Слова о неуверенной первоначальной оценке относятся к тому, что и следовало ожидать: точно следуя общему сценарию, фильм оказался для соавторов неожиданно другим. Тонино написал весь монолог Доменико в момент самосожжения на памятнике Марку Аврелию, но полный смысл происходящего в фильме понял позже. Пародия мима на Доменико изменила направление и смысл пламенного монолога: “Что же это за мир, если сумасшедший кричит вам, что вы должны стыдиться самих себя!” Все впустую. Все падает в безмолвие. Глубокая трещина тоски, когда-то расколовшая надвое душу римского императора Марка Аврелия, литератора и неоплатоника, требовала гармонии и соединения. Жестокий разлад внутри самого себя, невозможность преодолеть раздвоенность – чудовищная мука. В случае Марка Аврелия она породила страшные последствия – императора Калигулу. Хотел ли этого Марк Аврелий? Нет. Но сил на преодоление внутреннего разрыва себя не было.
Тонино и Андрей – классическая пара антиподов.
Тонино Гуэрра – человек гармоничный. Он, счастливец, влюблен в жизнь ежеминутно. В любом состоянии творит чудеса Красоты. И сегодня, уже больной, Тонино продолжает создавать свои волшебные фантазии из всего, что под рукой. Но мы видим и чувствуем глубокое одиночество и вселенскую тоску его героев, “яд на дне стакана”.
Андрей Тарковский – сам разлад: “Отчего же мне так плохо? Отчего такая тоска? Раньше я хоть сны видел и находил в некоторых надежду. А сейчас я и снов не вижу. Страшно. Как страшно жить!”
Два человека работают рядом, но принадлежат двум разным мирам.
По сюжету фильма герой приезжает в Италию в поисках свидетельств о русском композиторе Сосновском для своей книги. Прототипом персонажа фильма послужил композитор восемнадцатого века Максим Созонтович Березовский.
Жизнь композитора окутана всевозможными легендами, порой противоречащими друг другу. Согласно одним он был крепостным и вернулся в Россию по принуждению, согласно другим, подкрепленным в настоящее время фактами, его возвращение на родину после блистательной музыкальной карьеры в Италии и признания великим маэстро падре Джамбаттистой Мартини – осознанный порыв души. В любом случае история жизни и творчества выдающегося русского композитора была близка Тарковскому, так как во главу угла ставила вопрос свободы, внутренней свободы, боли и ностальгии по родине.
Не случайно делается акцент на историю Березовского. Андрей Арсеньевич не видел в России принципиального различия между временами! Он не чувствовал себя свободным человеком никогда.
“Пожалуй, я маньяк от свободы. Я физически страдаю от отсутствия свободы. Свобода – это возможность уважения к себе и другим. Это чувство достоинства”, – писал он в дневнике.
Ностальгия, по Тарковскому, – это вековая русская крепостная и советская ностальгия по воле. Андрей Тарковский – Андрей Горчаков – Максим Березовский… продолжим список в бесконечность – историческую и литературную.
Изгнание с родины как наказание придумали в Древней Греции. “Остракизм” был высшей мерой такого наказания. И в советские времена подвергались “остракизму” лучшие люди, плоть ее мысли и духа. Для Андрея Тарковского невозможность возврата в Россию как невозможность творческой свободы, невозможность сохранения элементарного человеческого достоинства возникла после съемок “Ностальгии”.
Замечательную историю рассказывают супруги Гуэрра о путешествии по Италии от Пульи (каблука итальянского сапога) до Тосканы в поисках натуры. Этому чудному времени новых открытий, сильных впечатлений от природы и красоты посвящены страницы дневника Тарковского. Тогда же снимают документальный фильм “Время путешествия”. В нашей недавней переписке Тонино написал: “Множество белых городков в Пулье стекают, как молоко, к гигантским оливам, которые видели Одиссея. Красный песок и древние оливы. Мы ели спагетти в тени высоких колоколен или за каким-нибудь храмом, где пол светился пятнами керамики.
В Барии, столице этого района, мы подъехали к базилике, где хранятся останки св. Николая Угодника.
Я делал все, чтобы исполнять его желания. Он непременно хотел увидеть Мадонну дель Парто (Пьеро делла Франческа) в часовне на кладбище в Монтерки.
Мы приехали в Банью Виньоне, волшебный средневековый город, где главная площадь – это прямоугольный бассейн, который дымится и покрывает паром все окружающие дома. Нам рассказал о городе Феллини, который вечерами приезжал сюда и опускал босые ноги в быстротекущую воду.
Это место сразу же было выбрано для съемок фильма. Тарковский тоже снял туфли и опустил ноги в воду.
Особенно поразил его номер в гостинице, где он ночевал. Окна упирались в пустую стену, а в самом номере зияло пространство, уходящее вниз, в пустоту, оставленное для будущего лифта. Андрей говорил мне: эта пугающая пустота убедила его окончательно в том, что он должен делать этот фильм именно здесь. Паолочка, Андрею в эту ночь было очень плохо с сердцем”.
Герои “Ностальгии” – люди из разных стран, разного опыта и социальной среды. Но они – “люди пути”. Они путники, странники, вне дома и быта. На протяжении всего фильма они ни разу не сняли верхней одежды. Андрей Горчаков – пальто. Доменико – куртки и шапочки. У Тарковского вообще отсутствует “середина”, ирония, буржуазность. Все, что было ему дорого, уже в прошлом, ушло в негатив сознания, стало черно-белым сном. “Что ищет он в стране далекой? / Что кинул он в краю родном?..”
Как сон вспоминаю старинный город Юрьевец на Волге, где родился Андрей, дом, который покинули жившие там люди. Они забрали свои вещи, оставив то, что принадлежало некогда семье матери Андрея Марии Ивановне Вешняковой. То были зеркала. Пустой, чисто вымытый дом с зеркалами на стенах. Для Андрея зеркало – предмет таинственный и тонкий. Зеркало, память и сознание – путь в Зазеркалье. “Свет мой, зеркальце! скажи…” И зеркальце в ответ много о чем поведывало своему уникальному вопрошателю. Автопортреты в зеркале для художника и поэта – всегда кратчайший путь к самопознанию, разговор с двойником.
В последнем сне Горчакова в огромном недостроенном готическом соборе аббатства Сан Гальгано объединяется все, что дорого герою: Россия, косогор, дом, близкие, любимая собака. “Я один. Открываются все поры моей души, которая становится беззащитной”. Эмоциональное напряжение и освобождение в финале фильма, когда трижды гаснет свеча в руках главного героя, альтер эго Тарковского, говорит о трагической внутренней борьбе, преодолении непреодолимого, разлада с самим собой и миром. И это – удел особых душ.
“Ностальгия” – это о невозможности успеха человеческого стремления к гармонии.
Принято считать, что Тарковский всегда снимал один и тот же фильм. В известном смысле это правда, и в подзаголовке к каждому из его фильмов может значиться “ностальгия”. “Он понял: сотворять свой мир из призрачной, зыбкой материи, из которой сотканы сны, – мучительнейший труд, даже если постигнуть тайны и высшего и низшего порядка” (Хорхе Луис Борхес. “Круги руин”).
Мы мало знаем себя, плохо понимаем природу творческой депрессии. Путаем такое сложное явление, как Weltschmerz[1]
, с капризами настроений. Тарковский находит противовес ностальгии: “Только любовь способна противостоять этому всемирному разрушению… и красота. Я верю, что мир может спасти только любовь, если не она, то все погибнет. Уже гибнет” (“Мартиролог”).Трагедия Андрея была в том, что он думал так и страстно этого желал. Но этого не случилось даже в “Жертвоприношении”.
Любой из фильмов Тарковского – это не только ностальгия. Каждый фильм Тарковского – автопортрет в зеркале самопознания и самоосознания. Это творческое состояние художника смог показать на экране только Тарковский. Удалось до конца ему одному. “Усилия преодоления нужны в процессе осознания того, что нетерпимость меня разрушает. То есть раньше. До. А потом – все встает на свои места. Это трение духа о реальность. Я ничего не меняю. Я сам меняюсь”.
Это пишет Андрей Тарковский об отражении самого себя в зеркале.
Зеркало никогда не будет тождественно тому, что хотелось бы увидеть. А как оно опасно на пути самопознания! Тарковский с полной беспощадностью раскрыл это свойство отражений в фильме “Солярис”.
Тонино Гуэрра совершенно прав, когда в письме, отвечая на мои вопросы о Тарковском, пишет, что только природа и дети, воспоминания детства восстанавливают его гармонию с миром. “В образах Тарковского живут пейзажи (природа) и тайна. Природа и стихи его отца, которые мы слышим в фильме, – это цветение. Они ослабляют тяжесть, которая лежит на нем. Тяжесть его поиска, сомнений и истории. Стихи всегда для него имеют особый, иной смысл и аромат. Слух Тарковского всегда был готов вобрать и тайну стиха, и легкую музыку ржавых водосточных труб, или резкий звук срываемых кем-то невидимых листьев, или приглушенное потрескивание дерева. Я всегда любил его желание возродить то, что кажется угасшим навсегда. Он, безусловно, верил в необъяснимую силу, данную нам.
Однажды вечером он сказал мне во время съемок “Времени путешествия”: “Тонино, Италия прекрасна, но все это находится слишком близко к глазам, у самого носа, а мне нужно, чтобы образы уходили далеко за уши. Только Россия позволяет мне это”. Я думаю, в этих словах рождалась главная идея “Ностальгии”.
Вспоминая наши общие работы, я думаю о том, как ему удавалось воплотиться в природе, как в другом измерении, и природа всегда помогала ему. “Я, Тонино, сейчас вижу свой дом, который, как ты знаешь, в трехстах километрах от Москвы, с маленькой речкой, над которой полоса тумана, как будто белое седло на бегущей лошади”.
Вот в этом сила Тарковского. Нежная ностальгия, которой недостает сегодняшним киноисториям”.
Примерно году в 1984-м Андрей приобретает в Тоскане, в местечке Сан-Григорио, землю и дом (полуразрушенный) со старинной каменной башней, типичной для средневековых крепостных построек. Дом-крепость с узкой высокой башней – осуществленная мечта Андрея о собственном доме. И панорама с высокой точкой дома между землей и небом. “Поэзия меньше всего литература: это способ жить и умирать”, – написал поэт Арсений Тарковский. Эти слова могут быть эпиграфом к фильмам и жизни его сына Андрея. В этом доме-башне, доме-крепости на горе есть какой-то странный, бессознательный выбор памяти, соединившей его с древним родом шамхалов Тарковских в Парауле. Это тень из Зазеркалья, нить из “доразумной мглы”, ностальгически соединяющая его с истоками рода. Так сказать, позднее, на ином витке истории, возвращение к этим самым истокам.
И, хлеба земного
Отведав, прийти
В свечении слова
К началу пути.
(Арсений Тарковский, 1998)
Тонино Гуэрра в “саду забытых фруктов” (в местечке Пеннабилли, где он живет) создал два памятника: Федерико Феллини и Андрею Тарковскому. Двум гениям кино двадцатого века.
Памятник Тарковскому – “часовня”, сложенная из старинных камней с каменным крестом на верхнем блоке. Часовня пристроена к глубокому гроту – пещере. На двери грота – керамические знаки Вечности. Что скрыто за дверью – тайна. Пещера – всегда тайна. “Сегодня художники лишены фантазии, дышащей тайною, вздыхающей тайной. Главные проблемы жизни разрешаются техникой либо полицией. Именно поэтому Тарковский сегодня одаривает нас своим светом, проникающим сквозь завесу великой ночи”, – замечает Тонино Гуэрра.
Nostos
– одновременно тоска и возвращение, как высшее состояние творчества, без которого нет творения. Пугает одно. А вдруг это исчезнет? И тогда конец всему, хотя цена ностальгии – жизнь.Там, на кресте
не возоплю: “Почто меня оставил?!”
Не превращу себя в благую весть!
Поскольку боль – не нарушенье правил:
страданье есть
способность тел,
и человек есть испытатель боли.
Но то ли свой ему не ведом, то ли
ее предел.
(Иосиф Бродский. “Разговор с небожителем”. 1970)
∙