(Самуил Лурье. Изломанный аршин)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2012
Ольга БУГОСЛАВСКАЯ
Шекспировский герой и жертва ранжира
САМУИЛ ЛУРЬЕ. ИЗЛОМАННЫЙ АРШИН. ТРАКТАТ
С ПРИМЕЧАНИЯМИ. – СПБ.: ПУШКИНСКИЙ ФОНД, 2012.
“Изломанный аршин” – строчка из эпиграммы на Николая Полевого, издателя “Московского телеграфа”. Вынесенная в название, она превращается из ехидной насмешки в хрупкий, трагический образ. Трактат Самуила Лурье о Полевом при богатой палитре иронических и саркастических оттенков – трогательное и пронзительное произведение. Глубокая и неизживаемая несправедливость мира выглядывает здесь из-за каждого угла, а на последних страницах громко торжествует.
Эта книга, как и все, что выходит из-под пера Лурье, – для эстетов. И до широкого читателя оно, конечно, никогда не дойдет. Хотя его острие направлено против клише и стандартов, укоренившихся именно в массовом сознании. Против клишированности мышления как таковой. Что, собственно, публике известно о Николае Полевом? В лучшем случае, что какой-то Полевой написал “Повесть о настоящем человеке”. Чтобы припомнить издателя “Московского телеграфа”, бывшему школьному отличнику придется долго напрягать память. Да и что вспоминать? Что о нем презрительно отозвался Пушкин? Что его на чем свет стоит ругал Белинский? Что он третьеразрядный писатель, полностью заслоненный фигурами великих современников? Иными словами, нечего вспомнить, а значит, нечего и вспоминать. Тем более вдаваться в детали.
А детали таковы: выдающийся журналист, вдохновитель и создатель одного из лучших журналов за всю нашу историю, автор недооцененного труда “История русского народа”, переводчик “Гамлета”, Николай Полевой всю жизнь бился в тисках нужды и безденежья. Задавленный долгами, он проявлял во всех делах крайнюю непрактичность, имел несчастье быть человеком бескорыстным и отзывчивым, предоставляя всем окружающим неограниченную возможность этим злоупотреблять. Тяжелая болезнь отняла у него сына. Личное горе, бедность, работа на износ подорвали здоровье. А уважаемые коллеги по перу во главе с Белинским подвергли грубой истеричной травле, причем именно в тот момент, когда Полевой переживал смерть сына. В довершение всего, супруга неверно истолковала его последние слова как последнюю волю и добилась того, чтобы его похоронили “в халате и с небритой бородой”. Поистине шекспировский герой, гонимый и осмеянный.
История Николая Полевого откровенно показывает жестокость литературного ранжира: первый поэт, второй поэт, последний поэт… Писатель первого ряда, второго, десятого… Советское литературоведение канонизировало пьедестал почета и первый ряд. Начиная со школьных учебников, биографии великих писались в агиографическом жанре. На канонизированных писателей взваливали тяжкое бремя непогрешимости: их суждения – последняя истина, каждая строчка – эталон. Приходилось, разумеется, примирять непримиримое и вовсю использовать пресловутые двойные стандарты. Если Пушкин по отношению к Дантесу – благородный человек, оскорбленный в лучших чувствах, то мужья известных дам по отношению уже к самому Пушкину – водевильные болваны-рогоносцы.
Невозможно допустить, что Пушкин был когда-то не прав, не всегда справедлив, говорил что-то в раздражении или от обиды. Или что он мог кому-то льстить из банального расчета. (Разбор стихотворения “К вельможе” – один из самых захватывающих отрывков книги Лурье. Его следовало бы включить в школьную программу.) Полевой – одна из жертв чужой непогрешимости. Если Пушкин бросил в его адрес недоброе слово, то все: пиши пропало.
Вокруг классиков выстроилась целая конструкция, работавшая на создание мифов широкого потребления. Советская наука о Пушкине, Гоголе, Белинском (СНОП, СНОГ и СНОБ – лицемерно-стыдливые барышни в кружевных фартуках из, действительно, скорее романа, чем трактата, Лурье), а также советский театр и кинематограф арендовали верхние этажи сооружения. “Подвал” долгое время был никем и ничем не занят. Сейчас он под завязку забит “Донжуанскими списками…” – в основном Пушкина, “Тайнами личной жизни…” – опять главным образом Пушкина и Натали Гончаровой, “Любовными треугольниками…” – здесь уже лидирует Серебряный век. На верхних этажах отливают бронзовые бюсты, на нижнем – рисуют лубочные и глянцевые картинки. Причем если производство бюстов в последнее время замедлилось (китчевый фильм “Пушкин. Последняя дуэль” свидетельствует о серьезном кризисе жанра), то картинки поставляются на рынок исправно.
Нельзя не признать, что о классической литературе написано и сказано избыточно много. Само существование таких вещей, как, например, брошюра под названием “Лев Толстой и пчеловодство”, оказывает усыпляющее действие: зачем заниматься классикой? Все изучено, зачитано до дыр и рассмотрено под микроскопом.
Книга Лурье взбадривает лучше, чем самый крепкий кофе. Как мало мы знаем! Какие нелепые представления у нас в ходу. По какой узкой колее ходит наша мысль.
Конкретная историческая эпоха царствования Николая I существует здесь внутри вечной российской действительности. Ее неизменно украшают Застой, III отделение, Самодержавие – Православие – Народность, политбюро ЦК КПСС, генеральная линия, РПЦ, раб на галерах… Идея о том, что Россия не развивается, а ходит по кругу, сегодня довольно популярна. Но не будем отчаиваться. На месте мы все-таки не стоим, подвижки есть. Например, формула “Самодержавие – Православие – Народность” логично и естественно трансформировалась в прикладном направлении. Ее обновленная версия – “Самодержавие – Православие – Доходность” – выгодно отличается от предыдущей своей определенностью и приятной законченностью.
“Изломанный аршин” издан в сопровождении комментариев Юрия Малецкого, изложенных в письмах. Благодаря им, сюжет наполняется новыми ходами, приобретает дополнительную динамику и перспективу.
В комментариях содержится ни много ни мало полноценное литературоведческое открытие. Юрий Малецкий предлагает исчерпывающее описание жанра докуромана, верхняя планка которого – “Изломанный аршин” Лурье. Маячит “Шинель”, из которой, как известно, вышли все. Если трактат Лурье – знаковое событие, высший пилотаж в области докуромана, то из него тоже должен кто-то выйти. Направление само по себе чрезвычайно плодотворное и многообещающее.
Докуроман – тонкое соединение fiction и non—fiction: “совершенно научно-документальное, без тени вымысла – и вместе совершенно художественное произведение, с развивающимися – фабулой, интригою, конфликтами, своевременными и уместными авторскими отступлениями, словом, со всеми предикатами развитой романной формы”. Здесь работает сложный, как минимум двойной механизм. Автор берет подлинный портрет своего героя, который сначала был окарикатурен, а затем и вовсе записан масляной краской. Берет, счищает наслоения, стирает подрисованные усики и рожки, но при этом удивительным образом не производит реставрационные работы, хотя и это тоже, а пишет собственное авторское полотно со своим ракурсом, перспективой и светотенью.
Все же несправедливость только кажется всепобеждающей. Послав Николаю Полевому столь суровую судьбу и столь неблагодарных как современников, так и потомков, Автор истории литературы спустя более чем 150 лет все-таки спохватился и поручил биографию издателя “Телеграфа” Самуилу Лурье. Как будто передал дело в комиссию по помилованию. И комиссия его полностью реабилитировала. Разумеется, посмертно.
∙