Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2012
Павел Басинский родился в городе Фролово Волгоградской области. Критик, прозаик. Кандидат филологических наук. Автор нескольких книг по проблемам отечественной литературы, а также двух книг прозы. Лауреат премий «Антибукер» и «Большая книга». Член жюри премии Александра Солженицына и премии «Ясная Поляна» имени Л.Н. Толстого.
Павел БАСИНСКИЙ
Мой маленький
русский бунт
У меня сводит скулы, когда я в миллионный раз слышу слова о какой-то специфически рабской природе русского человека! И не меньшая тоска меня берет, когда еще и еще раз в извращенном контексте цитируют слова пушкинского героя о русском бунте, таком бессмысленном и беспощадном.
Порой удивительно, насколько образованные люди лишены слуха к простым словам! Насколько неспособны слышать истинное значение обычной фразы. Ведь понятно, что определение “бессмысленный и беспощадный” относится к “бунту”, а не к “русскому”. Для того и поставлено Пушкиным, чтобы не вышло, что бунт нехорош только русский, а не какой-то другой. Грубо говоря, не дай Бог видеть русский бунт, не потому, что он русский, но потому что всякий бунт – бессмысленный и беспощадный. Уберите этот риторический “хвостик”, и акцент ляжет на “русский”. “Не дай Бог видеть русский бунт”. А французский или ливийский увидеть – дай Бог?
Впрочем, это вопрос даже не слуха, а желания слышать то или иное.
Правда лишь в том, что Россия, в отличие от Европы, развивалась экстенсивно, через движение на Восток. Это был последний огромный и, увы, нереализованный замысел Льва Толстого: написать роман о покорении Сибири и движении России до границ Китая. Можно дать множество обоснований того, почему это происходило. Но если понимать природу простого человека (любого, а не только русского), то скорее всего происходило это по причинам не каким-то, а экономическим. Какого лешего занесло в Башкирию героя того же Толстого (“Много ли человеку земли нужно?”)? Отчего не сиделось ему в средней полосе России? Жирная, дармовая землица – вот и все объяснение.
Но в силу экстенсивного развития и уже врожденного чувства гигантского пространства у русского человека в крови есть воля к единоначалию, к тому, что сегодня не очень удачно называется управляемой демократией. Слово “оппозиция” вызывает в русском человеке извечное недоверие, ибо “оппозиция” – это посягательство на центральную власть. Это спор о власти, а власть для русского человека – не предмет для спора, не объект для игры. Разумеется, речь идет только о традиционном русском сознании.
Но разве воля к единоначалию – это категория рабской природы?
И это непременно доказывает внутреннюю безответственность, отсутствие гражданского достоинства? Стремление к единоначалию – это обязательно холопское чувство? Кто это сказал? Истинные рабы и холопы внутренне ненавидят и презирают своих хозяев, при всяком удобном случае им нагадят и счастливы, если появляется возможность над ними посмеяться…
Вы видели, как ведут себя афроамериканцы (выражаясь политкорректно) в США, в самом центре какого-нибудь Вашингтона?
Однако этот застрявший в зубах нашей интеллигенции пример чеховского Фирса… Вот, мол, она, рабская природа русского человека! старик мечтает о временах крепостного права… Несчастные! Фирс – это прекрасный русский дворецкий, который страдает от того, что разрушается родной дом, вырубается вишневый сад… Это его дом и его сад – неужели непонятно?!
Но здесь мне приводят в пример фразу нашего национального гения: “Смирись, гордый человек!” Это почему-то воспринимается, как пафос рабства. Между тем вся фраза у Достоевского звучит так: “Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость. Смирись, праздный человек, и прежде всего потрудись на родной ниве”. Надо с каким-то особым изуверством ее прочитать, чтобы увидеть здесь пафос рабства и, как следствие, пафос внутренней безответственности и атрофии гражданского чувства.
К слову… Я как-то задумался: в романе Чарльза Диккенса “Оливер Твист” на одного хорошего мальчика приходится целая галерея чудовищных ублюдков – воров, пьяниц и развратников. Но почему-то никому не приходит в голову считать этот роман приговором английской нации. Почему в русской литературе персонажи положительные, с доброй и идеалистической душой – Фирс или, например, Обломов – вызывают совсем другие “концептуальные” чувства? На каком этапе школьного воспитания нам их внушают? Кто и зачем экспонирует эти, очевидно извращенные, представления о литературных героях на нашу социальную и политическую жизнь? Мы уже давно не читаем ни Добролюбова, ни Белинского, но так и не научились находить в русской классике источник самоуважения, а не самобичевания.
“Вот приедет барин, барин нас рассудит!” Иными словами: дождемся законного хозяина и предъявим ему свои требования, а не будем брать в руки дубину, вешать старосту и палить барский дом. Но почему-то эти слова уже не один век вызывают насмешку, служат каким-то знаком “рабской природы” русского человека.
В английском фильме “Евгений Онегин” фраза Татьяны “Я другому отдана и буду век ему верна…” – звучит так (обратный перевод): “Понимаешь, я замужем…” Почувствуйте разницу! Во втором варианте смысл тот, что женщина стала законной рабой своего мужа и поэтому крайне стеснена в возможностях сексуальной игры с мужчиной, которого она реально любит. Никаких иных оттенков! Ты, парень, опоздал, проворонил свою женщину, а теперь у нас возникли серьезные проблемы!
Дальнейшее развитие сюжета – Эмма Бовари.
Да – Эмма Бовари, а не Анна Каренина, потому что Анна Каренина – это очень свободный и радикальный выбор своей судьбы. Из нескольких вариантов, которые предлагали ей двое не самых глупых мужчин, Анна не выбрала ни один, потому что любой из них унижал ее женскую гордость и человеческое достоинство. Поэтому “Госпожа Бовари” осталась сугубо литературной вещью, а “Анна Каренина” продолжает быть сложной и многовариантной моделью семейных отношений и “войны полов” уже и в XXI веке. Здесь такая бездна свободы выбора и, что самое главное, возможности спора с самим автором, что диву даешься: ведь этот роман писался, когда не только в России, но и во Франции женщина не могла стать ни врачом, ни юристом, ни даже художником (первая женская художественная студия в Париже появится позже). Когда француженка, выходя замуж, автоматически лишала себя любой собственности, просто права на собственность, и становилась законной рабой одного мужчины.
В конце же концов свобода и рабство – это сугубо индивидуальные понятия, и они прежде всего зависят от качества души и возможностей конкретного человека. Больной диабетом – это раб инсулина, алкоголик – алкоголя. Добровольное рабство женщины, подчинившей себя воспитанию детей, прекрасно во все времена, а обратная перспектива во все времена будет наказуема самой природой. Свобода для преступника – это одно, для человека законопослушного – совсем иное.
Но не дай нам Бог еще раз иметь президентом человека, провозглашающего принцип: “Берите свободы, сколько хотите!” У каждого – свое понимание свободы и, что самое главное, свои возможности для ее реализации.
Когда свобода безгранична, один всегда успеет пробежать по головам десяти, пока эти десять будут соображать, что им делать со своей свободой. В результате десять человек окажутся в горизонтальном положении (читай роман Дмитрия Данилова “Горизонтальное положение”), а пробежавший по их головам будет смеяться над их “рабской природой”. Я не желаю такой “свободы” и “демократии”…