Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2012
Виктория Чембарцева – поэт, прозаик, переводчик. Родилась в Кишиневе, в Молдавии. Окончила факультет маркетинга и факультет психологии. Лауреат Международной литературной премии “Серебряный стрелец-2010” (Лос-Анджелес), Международного литературного Волошинского конкурса, Международного конкурса молодых поэтов зарубежья “Ветер странствий” (Рим), поэтического конкурса им. С.И. Петрова, казахстанской литературной премии “Алтын Калам-2011”. Автор книги стихов “Тебе…”. Живет в Кишиневе.
Объезд
Продолжаем нашу рубрику “Объезд”. В ней читатель найдет не просто путевые заметки, содержащие впечатления и размышления склонного к перемене мест наблюдателя. Это дневники “сентиментальных путешествий” по городам и весям – большим и малым, известным всем и неизвестным никому, – где отразились личные взаимоотношения автора с гением места, который своенравно открывается, кому захочет, – коренному жителю или совсем постороннему, заезжему человеку.
Виктория ЧЕМБАРЦЕВА
Апология Кишинева
Вот спросите кого-нибудь навскидку о Кишиневе. Устойчивые ассоциации будут такими: Кишинев – белый город, там самые красивые девушки (преимущественно смуглянки, собирающие виноград), отчего и вино там – самое вкусное. Еще его населяют цыгане, лично знававшие Пушкина и Эмиля Лотяну, который послал их… всем табором в небо. Кишиневцы, обладая даром видеть ночь, горланят песни и шумною толпою гуляют всю ночь до утра – впрочем, это уже по Цою, перепетому легендарными “Здоб ши Здуб”. На самом деле бесспорной правдой остается лишь замечание о девушках. Они здесь чудо как хороши – не сочтите за нескромность. Просто исторически так сложилось, что по лону земли бессарабской кочевали не только цыгане с Пушкиным. Немало народов оставило свои черты на лицах голопопых младенчиков, появлявшихся у молдаванок. Тут и татаро-монголы, и турки османские, и – шлях их бери – пόляки, и венгры с болгарами, и украинцы, и греки, и русские, и – не побоюсь этого слова – евреи, и иже с нимбом. А самые красивые дети, как известно, от смешения кровей. Тем более в Кишиневе. И тем более – девушки.
Но речь не об этом. Кишинев – город на семи холмах. Как Москва. И как Рим. Впрочем, первенство тут весьма условно. Возможно, как раз Рим и Москва, подражая Кишиневу, решили обустраиваться на своих семи холмах. Почему бы нет?! У нас, к примеру, и волчица своя есть. Прямо перед музеем истории. Точно так же кормит она Ромула и Рема, как ее нетамбовская подруга. Но если
Lupa Capitolina символизирует слияние этрусков и сабинов с римлянами, и ее появление на Капитолии логически оправдано, то о кишиневской можно поспорить. А если уж быть дотошной врединой, вспоминая историю происхождения предков молдаван – даков, то получится, что мы сегодня почитаем символ своих же завоевателей. С другой стороны, считают же узбеки Тамерлана своим национальным героем, несмотря на то, что земли жглись и жены в платье вдовьем наложниц участь шепотом кляли. А мы чем хуже? Римский консул-наместник Траян, возглавивший три разорительных похода на Дакию, раскроивших эту землю на лоскуты, – о чем, кстати, не дадут соврать фрагменты колонны Траяна в Риме и сочинения Диона Кассия, – почему-то стал особо почитаемым у нас героем, в честь которого срочно и независимо переименовывались улицы больших и малых городов. Вот раньше был Бульвар Советской Армии, а теперь Бульвар Траяна. Звучит? А! Но если Советы называют оккупантами, то в чем же тут разница? Только в звучании и есть.Но зато у нас Пушкин! Скажете, не у нас? Вот уж! Три года провел он в ссылке в Молдавии – “священной для души поэта”. Именно тут, вдохновленный южной пестротой природы, мягкой напевностью молдавской речи и сладкими от черешен губами молдаванок, он написал многие свои шедевры. И именно Кишинев потом стал первым провинциальным городом, установившим на средства, собранные горожанами, памятник поэту. Опустим обиды: провинция – она провинция и есть. Правда, денег на скульптуру в полный рост не хватило, и пришлось отлить только бюст. Но, полагаю, поэт на нас за это не в обиде. Стоит себе в центре парка имени себя в слиянии аллей молдавских классиков. Порой взгрустнет дождливою слезою. А порой подмигнет горожанам лукавой солнечной искрою: мол, вот он вам я – Пушкин Ай-да-сукин-сын, верен и вечен, стою у хладных струй фонтана, курчав, неизъяснимо элегичен и гениален…
Когда-то в детстве я каждый вечер засыпала под гул повозки, позвякивавшей бидонами – молока ли? – не знаю… Но те особые цокот копыт и скрип колес, разливавшиеся по южной ночи эхом, я буду помнить всегда. Наша улица в центре города была тогда вымощена булыжником. Теперь единственный фрагмент такой каменной мостовой остался только у Домика Пушкина. Но и о домике отдельная поэма.
Здесь все еще витает дух поэта
Открытая “масонская тетрадь”
С портрета Байрон смотрит молчаливо
В чернильнице – гусиное перо…
“Цыгане”, “Бахчисарайский фонтан”, “К Овидию” именно здесь обретали себя в строках…
Пока еще стоит сам домик. Надолго ли? Мы варвары без памяти о прошлом. Столица одного из европейских государств. Век
XXI. Год … В ночной темноте не менее темные личности заливают фундамент высотного здания на лоскуте земли у Домика Пушкина. Видимо, бедолагам противопоказан дневной свет – кроты-мутанты или родственники Дракулы? И все бы ничего и шито-крыто, но, черт возьми, стена пушкинского домика возьми и самовольно расползись угрожающей трещиной. Назло или от зависти ко всему новому решила так повести себя проклятая дряхлеющая стена, но строителям пришлось светопреставиться. И пошло-поехало. Писательские митинги, делегации и фотосессии, споры и крики, перекрывающие шум отбойных молотков. В те дни столичные телевизионщики несколько раз успели взять интервью даже у самόй злополучной стены. Потом приходили высокие-в-костюмах-и-при-галстуке. Долго цокали языком. Разбирались. Качали головами. Взывали к совести, макали мордой в миску с культурным наследием. Напоследок наследив во дворе Домика, высочайше постановили – работы прекратить! Вдруг мужичок один перед камерами замаячил. Обстоятельный такой. Солидный. По всему видать – прораб у этих Темных. Скоропостижно высморкавшись в кулак, он с энтузиазмом пообещал: “Вы, граждане работники пера и прочей культуры, не разводите тут базар. Даю вам слово – если мы разрушим этот ваш Домпоэта, выстроим на его месте новый – еще лучше прежнего, с удобствами, евроремонтом и унитазом с подогревом”, – обтер пальцы свежайшим носовым платком и снова ушел в тень. И такому можно верить. Такие разрушат до основания и с землей сровняют. По высшему – европейскому – стандарту.Но вернемся к нашим памятникам. Речь пойдет о монументе Котовского. Об историческом влиянии лысых-в-фуражках на судьбы городов и народов, говорить не будем. Как и о том, кем же был Григорьваныч – красным комдивом, комбригом и комполка или дворянином-разбойником и любимцем дам. Тем более одно другого не исключает! Но… о скульптуре. Недалеко от железнодорожного вокзала, перед зданием гостиницы “Космос” – массивный постамент из красного (!) гранита. Над ним возвышается пятиметровая статуя, отлитая из бронзы. Кстати, это одна из лучших конных скульптур в Европе. И конь, и всадник динамичны, гармоничны, целеустремленны и достойно несут на себе белесые отметины особого почитания пернатыми жителями столицы. Памятник дорог кишиневцам не только номинальной стоимостью цветного металла на черном рынке. И не исторической значимостью личности наездника. Особый интерес вызывает одна интимная деталь скакуна легендарного героя, а именно –
Testes. Думаете у нас фантазии, как у тех питерских курсантов, что в ночь перед выпуском начищают до блеска значительно сдавшие в размерах медные шары императорского скакуна? Или как у тех ростовских умников, что никак не могут определиться с величиной причиндалов коня Буденного? Нет! Мы народ южный, креативный, и темперамент наш требует ярких красок. А потому неудивительно, что однажды, проснувшись, Город красовался свежевыкрашенными цацками котовской коняки. Для того ли, чтобы подчеркнуть КРАСНОармейскую сущность скакуна, потому ли, что измучила ностальгия по первомайским парадам с красными шарами или просто оттого, что яйца по весне у христиан принято красить в красный, но факт сей был на лицо. К всеобщей радости. А уж когда, сквозь зубы матерясь, человечек с ведром и набором труще-моющих средств стал старательно проводить гигиеническую процедуру под брюхом коника, ободряющим улюлюканьям и ликованию зевак не было предела. Но отмытые генитальные принадлежности стали лишь еще более ослепительными, и их сияние пришлось приглушать какой-то смесью, делавшей кричащий блеск более натуральным и приличествующим интимному месту. Но с каждой новой весной священнодейство стало повторяться по заданному алгоритму. Ну, что ж, хоть так возможно вызвать интерес толпы к истории.Хотя обвинить кишиневцев в неуважительном отношении к своей истории было бы несправедливым. И уж тем более в нелюбви любви к памятникам. В буквальном смысле. На заре национального возрождения одна известная кишиневская поэтесса не словом, а делом это доказала. Разведясь со своим русским мужем, она решила сочетаться браком с молдавским господарем. То есть не с самим господарем, чей прах мирно покоится в монастыре Путна, а с памятником великому правителю Молдавского княжества. Немолодую невесту не смутили ни холодность жениха, ни почти пятьсот с лишним лет разницы с будущим супругом – шутка ли. Впрочем, то, что жених молчалив, зеленоват и кощунственно засижен птицами ей даже польстило. Досадным фактом, мешавшим свадьбе, было лишь то, что господарь Штефан Третий Великий умер, будучи человеком женатым. Но и это не беда. Батюшка с фамилией, символично переводящейся как “божья коровка”, развенчал памятник с его давно почившей супругой. И вот торжественный момент: обряженная в невинно-белое невеста на машине с подъемником приближается к лицу любимого. Целует его бронзовую щеку, отлитую из трофейных пушек, захваченных еще в русско-турецкую кампанию. Божья Коровка окропляет молодых святой водой, объявляя их отныне мужем и женой. Щелкают затворы фотокамер, эхо от аплодисментов льется вдоль Центральной городской площади, невеста зардевшись, скромно прячет счастливые глаза под вуалькой фаты, а страна медленно сползает на пол в неудержимом ржании, пьет валидол, плюнув, протирает экран телевизора – не примерещилось ли? – и крутит пальцем у виска. Занавес. Вот это любовь! Ну зачем же все опошлять, ссылаясь на политическую подоплеку? Ведь хочется же романтики в жизни! Впрочем, выбор поэтессы весьма прагматичен еще по одной причине: памятник уж точно не возжелает жены ближнего своего.
Тем паче, из мужей ближайших –
лишь Пушкин-бедолага в центре парка,
из жен и вовсе бюста не найти
поблизости (приличного размера).
Вот я вам тут рассказываю-рассказываю, а вы берите и просто приезжайте к нам. Чтобы все это увидеть. Например, осенью, когда наступает время молодого вина и молдавских свадеб, с которыми могут поспорить только молдавские крестины. И только молдавские похороны – такие же шумные, пестрые и многолюдные.. Или, например, зимой приезжайте, когда бесснежная монохромность южной зимы сменяется лужистым студнем под ногами. Или весной приезжайте, когда густым пьянящим ароматом цветут черешни. А еще лучше – летом!
∙