Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2011
Елена Сафронова родилась в Ростове-на-Дону. Окончила Историко-архивный институт Российского государственного гуманитарного университета. Литературный критик-публицист, постоянный автор толстых журналов. Живет в Рязани.
Елена САФРОНОВА
Не готовы к уроку
Забавно симметричное совпадение: в январе 2010 года начался показ скандального сериала “Школа” и одновременно на проходившей в Санкт-Петербурге Педагогической ассамблее был предложен проект “Профессионального кодекса учителя”. Министр образования и науки Андрей Фурсенко объяснил, что документ нужен, дабы провести “чистку” в учительских рядах, не допустить в школы непрофессионалов, не соответствующих высокому званию российского учителя. Минобрнауки проект одобрило. В этом году с января бушуют страсти по поводу нового образовательного стандарта. Причем оказалось, что стандарты были неправильно поняты гражданами, так как “некорректно изложены”. 1 февраля закончилось общественное (через Интернет) обсуждение закона “Об образовании”. В интервью “Комсомолке” Фурсенко объявил, что “идет анализ 11 тысяч поступивших предложений. Затем мы представим новый вариант закона”. Обсуждение, мол, уже не первое, а второе – вряд ли последнее. И каким будет наше среднее образование, еще вопрос. Только бы не совсем уж “средним”!..
Однако есть отчетливые предпосылки к тому, что грядущее образование будет “среднее” даже нынешнего. И хочется ошибиться, но…
Начнем со статистических данных, собранных Аналитическим центром Юрия Левады. Б. Дубин, руководитель отдела социально-политических исследований Левада-центра, ведущий “социолог чтения” в России, аналитик образовательной сферы, не так давно привел в интервью “Новой газете” следующие цифры: в 1990-м 10% семей в СССР имело дома свыше тысячи книг. В 2005-м таких семей в РФ стало 4%. В 2009-м – 2%. В 2008-м 34% респондентов с высшим образованием вообще не читало книг. Лишь 8% людей с высшим образованием и 6% россиян от восемнадцати до двадцати четырех лет читает больше пяти книг в месяц. 6% респондентов читает тексты по специальности в Интернете. Учебные тексты ищет в Сети 6% (среди молодежи – 18%). Довольны своим образованием 82% (среди молодежи – 76%).
Студенты хотят не качественного образования, а хорошей специальности. Какая же работа – хорошая? 78% отвечает: та, что дает хорошие деньги. И вот результат: из тех студентов, у кого был шанс расширить программу обучения, воспользовалась им лишь треть. (Среди подростков ситуация еще хуже: у 40% была возможность учиться в гимназиях, лицеях, спецшколах. Не воспользовался ею почти никто.) При этом профессорский корпус почти не менялся с 80-х. Он стареет. Отстает от мировой науки. Не ведет собственных исследований.
Но вот парадокс: хотя престиж высшего образования падает, почти все молодые люди стремятся его получить. Понятно, что они гонятся не за образованием, а за дипломами. Институтский диплом пригодится при трудоустройстве, даже не по специальности. “Бесплатный”, с бюджетного курса, конечно, выгоднее, но на худой конец сойдет и из свежеиспеченного коммерческого вуза.
Дубин выделяет “лабораторную” подгруппу: тех, кто получил или получает второе высшее. У представителей этой подгруппы родители закончили вуз, часто имеют еще и ученую степень, имеют обширные домашние библиотеки, говорят и читают на иностранных языках. В таких семьях родители читали детям и вместе обсуждали прочитанное. Дубин считает такую обстановку в семье нетипичной для России (таких семей всего 6%). Читающих и озабоченных культурным ростом среди молодежи всего 4%.
Аналитик делает вывод, что идея самосовершенствования связана с образовательным уровнем родителей, с особым климатом в семье, а также с ее доходами и готовностью тратить деньги на образование детей, на приобретение книг… Но по доле высокообразованных людей в обществе нынешняя Российская Федерация стремится к показателям Российской Империи начала ХХ века, где группа “активно читающих” составляла 4% населения, преподаватели и ученые – 0,5%, число в совершенстве образованных людей не превышало 1%, а 64% сограждан были вовсе неграмотны. И это после того, как СССР добрался до всеобщей десятилетки…
По мнению Дубина, драма 90-х больнее всего ударила по “массовой интеллигенции” (что уцелела после лагерей, гонений, эмиграции и частично заняла место своей исторической предшественницы). Потому за двадцать лет так и не произошло рационального настоящего осмысления реальности 70–90-х. Наоборот: от осмысления “панорамы” реальности общество шарахнулось, как от чумы. Социуму стали чужды идеи самосовершенствования – их заменила идея полного кошелька и желудка. Но сейчас знание не дает пищи. В противовес
XIX–началу XX веков, когда учеба давала “кухаркиным детям” надежные социальные лифты и подарила стране Ключевского, Чехова, Сурикова и Бакста, братьев Рубинштейн, генерала Деникина, Нижинского.При советской власти поначалу у людей из непривилегированных слоев общества работали те же амбиции и тяга к образованию (выучился же Твардовский!). Почему же она атрофирована в сегодняшней России, где все получили “всеобщее среднее”? Дубин полагает: беда в том, что уже мало кто верит, будто высшее образование может помочь занять “место под солнцем”. Столько лет ценились не знания, а дипломы, что знание само по себе девальвировалось. “Народная интеллигенция” в массе своей была усредненно грамотной. Потому что формироваться начала на первых рабфаках 20–30-х годов, осуществлявших предподготовку абитуриентов высших учебных заведений. В переводе с казенного на русский – дававших утилитарное среднее образование рабочим и крестьянам, строителям будущего. Главные лакуны в эрудиции этой интеллигенции приходились на мировой культурный контекст, пренебрежительно названный кем-то “гуманитаристикой”. На отвлеченные, не имеющие практического смысла дисциплины и сведения – от мировой литературы до мифологии и истории религий (“поповского дурмана”). “Все смешалось” в этом среднем образовании: “философский пароход” и белая эмиграция, установка на получение народом технических навыков (индустриализация же!), идейная почва истмата и диамата, “Русская история в самом сжатом очерке” М. Покровского, длинный список запрещенной литературы, мировая классика в кратких пересказах Крупской… Можно еще приплюсовать “институты народного образования”, созданные в массовом порядке в середине 30-х, когда ввели всеобщее семилетнее. Это были институты с двухлетним сроком обучения для подготовки учителей 5–7-х классов, наспех готовившие педагогов из лиц со средним образованием – так и хочется сказать “средних”. В 1940 году в РСФСР работало 130 таких институтов, в СССР – около двухсот. В 50-е их частью расформировали, а лучшие реорганизовали в пединституты и другие учебные заведения.
Дела давно минувших дней? Преданья старины глубокой? Или незыблемый базис под обществом, где только 6% семей не мыслит свою жизнь без книг – но только четырем процентам детей сумели передать любовь к чтению?..
…Двадцать лет храню карикатуру Е. Осипова, которую вырезала из “Крокодила”. Необъятная, вульгарно одетая бабища сидит полубоком на учительском столе и вещает: “Вам, ублюдки, я буду преподавать эстетику!”. Детали прорисованы восхитительно точно. Они одной крови, учительница и ученики. Шестеренки системы “среднего” образования.
Собственно, об этих “шестеренках” и хочется поговорить. Об учителях, на которых держится школа. Каковы они, “воспитатели юношества”, коих “обыкновенно называют наставниками, учителями, школьными учителями, профессорами…” (Ян Амос Коменский, “Великая дидактика”).
По данным ВЦИОМ, институт учительства занимает одно из первых мест в сфере доверия нации. Кто-то из великих юмористов констатировал: “Существует три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика”. Эту максиму жизнь никак не опровергнет. А вот миф о лидирующем месте профессии учителя в рейтинге доверия нации – легко! В текущем учебном году – череда одинаковых новостей: учительницу избили прямо в школе. Кто-то – ногами. Другой – запросто кулаком. География широка: Новосибирск, Питер… В Брянской области пожилого учителя просто убили. Феномену насилия, применяемого к учителям, посвящен документальный фильм 1 канала “Учитель под прицелом”.
Весной 2010 года дикость обнаружилась в городе Шелехово Иркутской области: дети издевались над пожилой учительницей физкультуры, а администрация школы ничего “не знала”, пока самодельные ученические видеоролики с избиениями не засветились в Сети.
В советской школе учителей все-таки не били. По крайней мере, в открытую. Во времена застоя их презирали, с ними не считались. За глаза называли “дурами” и “мымрами”. Но не били…
Но и учителя не промахи. Кого-то бьют, кто-то бьет сам. В 2009 году в Подмосковье учительница довела ученицу до самоубийства. Вытащила у нее шпаргалки по математике, всему классу занизила оценки и указала на виновницу. Вскоре ту нашли в петле. Руководство школы настойчиво просило родителей не возбуждать уголовного дела, так как ребенок “сам виноват”… В 2010 году по Интернету прокатилась волна сообщений о самоубийствах школьников во время ЕГЭ. По всем случаям педагоги давали стереотипные пояснения: школа ни при чем, все дело в первой любви, мерзких дружках, глупых родителях и нестандартной жаре. Уполномоченный при президенте РФ по правам ребенка П. Астахов сообщил, что в среднем по каждому региону за год 20–30 случаев “школьного” суицида.
Учителя средних школ в среднем (каков каламбур!) делятся на две категории. Первая: те, кто сам не гордится своей профессией, а “отбывает” ее, и все, что их волнует, – низкая зарплата. Вторая категория численно прирастает за счет первой: ритуалы наставлений с годами накапливаются, будто накипь на чайнике, и смотришь, педагог, недовольный зарплатой, уже “зато” доволен возможностью реализовывать свое истинное призвание – самоутверждаться, поучая (а не уча) других. Лидер, не способный на диалог с “подчиненными”, называется диктатором. Отец А. Мень говорил, что стадное сознание, жаждущее поклониться твердой руке, является одним из чувств, которые продуцируют автократию.
Зарплата учителя, конечно же, мизерна. В силу малой доходности профессии пединституты стали непрестижными, но удобными “девичьими” вузами, где получают диплом, не сильно напрягаясь. Еще советский народ сочинил поговорку: “Ума нет – иди в пед!”.
Гендерный феномен – выпускники “педов” процентов на восемьдесят женщины, мужчины чаще всего физкультурники, – тема для докторской диссертации. Сто лет назад педагогическое образование было стопроцентно мужским, и эмансипированные дамы требовали высших учебных заведений для женщин. В 1912 году министр народного просвещения Л. Кассо добился разрешения открыть женские и смешанные высшие начальные училища. В 1915 году в России было 67 женских училищ и первый женский учительский институт – в Рязани. Пединституты в советское время были “двуполыми”, но мужчины в них почему-то повывелись. Из-за рутинности будущей работы, где “тесно” абстрактному мышлению сильного пола, но комфортно “пиксельному мышлению” среднеобразованных дам?
Беда в том, что большинство учителей даже не задумывается, соответствуют ли усилия, отданные работе, их знания, опыт и влияние на учеников даже той малой оплате, что положила им демократическая Россия, – ибо в “застой” труд учителя оплачивался лучше. Нынешний Кодекс учителя нацелен на идею самосовершенствования (пункт 2.3). Кто готов, поднимите руку!
Учительское сообщество давно составило о проекте Кодекса учителя букет мнений. Преимущественно негативных. Характерна статья И. Заверняевой в газете “Гудок” (04. 03. 2010) с говорящим названием “Слишком много должны”. Моя добрая знакомая, преподаватель иностранных языков, чуть речь заходит о школе, первым делом сетует на низкую зарплату, вторым – на слишком обширный для такой зарплаты круг обязанностей педагога. (И действительно воспитанием, то есть классным руководством, общественной работой, нравственным наставлением, созданием нормальной атмосферы в классе мог бы заниматься специально назначенный учитель. Но это не избавляет любого педагога от необходимости быть психологом). Третьим – на то, что дети невыносимы. И о реформе образования готова говорить только с точки зрения роста ее доходов. Между тем есть профессии, где доход и рабочий процесс сильно отстоят друг от друга. Это – самые гуманные профессии: учителя и врача. Хочешь денег? Ищи работу в другой сфере. Здесь же цель, по идее, другая: нести людям благо. И во многом – бескорыстно…
Итак, некоторые учителя посчитали, что Кодекс обязывает их слишком ко многому и хотели бы его перекроить, чтобы должны были им, а не они. Правда, один отзыв этому противоречит: М. Шадаев, директор школы №3 г. Канаша, пишет в форуме на портале “Сеть творческих учителей”: “По большому счету, все, о чем говорится в проекте кодекса, настоящий Учитель давно и без того знает и выполняет. А сами пункты его прописаны во многих документах – от Уголовного кодекса до трудового договора… Может быть, вместо того чтобы вводить отбор… среди педагогов, надо… мотивировать умных, грамотных и любящих детей молодых людей на поступление в пединституты? А в целом все просто – или ты Учитель, и этим все сказано, или ты – НЕ учитель, и в школе тебе делать нечего”.
Действительно, почему студентов педвузов не тестируют серьезнейшим образом – можно ли их вообще подпускать к детям? По прежним законам, вуз не имеет права препятствовать абитуриенту в нем учиться. Может, хоть новое законодательство поставит какие-то “рогатки”? Как без отбора-то расчистить место Учителям, за которых ратует М. Шадаев?..
У нашего педагогического образования несколько “смертных грехов”. Первый – его “усредненность” и “пиксельность”. Второй – авторитаризм. Третий – “вседоступность”. Порой даже лучше, чтобы “типа педагог” пошел работать не в школу, невзирая на диплом…
Все видят несовершенство школы, оставленной в наследство от “совка”. И необходимость ее реформирования власти высшего уровня вроде понимают. Об этом свидетельствуют попытки сделать работу школ более эффективной. Однако все валится в одну кучу – и ЕГЭ, и компьютеризация, и платные предметы, и присвоение учебным заведениям статусов лицеев и гимназий, и внедрение психологов и социальных педагогов… “Профессиональный кодекс учителя” был очередной попыткой из этого ряда. А. Фурсенко заявил, что Профессиональный кодекс учителя должен отделить профессионалов от непрофессионалов. Так что, ура?
Давайте разберемся. ЕГЭ – жупел последних лет. Признаться, многие пытались понять, как эта штука работает, но так и остались в недоумении. Вопросы для ЕГЭ по истории и литературе построены так, чтобы знания структурировались по атомам невзаимосвязанной информации. Похоже, такие экзамены только узаконят “пиксельное мышление”.
Теперь о психологах. В 2005 году прошел симпозиум “Российская молодежь: в будущее – без риска”. За шесть лет его данные не устарели, а проблема психологического состояния учеников не рассосалась. На симпозиуме прозвучало: более 70% учителей страдают неврологическими и даже психическими отклонениями; у 75% психиатры отмечают скрытую тягу к самореализации за счет учащихся. В докладе А. Северного (члена Московской Ассоциации детских психиатров и психологов) “Проблемы охраны психического здоровья детей в России” сказано: “…40% детей подвергаются физическому и психологическому насилию в семье; 16% школьников испытывают физическое, а 22% – психологическое насилие со стороны учителей в школе”.
Достоевский уверял, что нельзя построить прекрасное здание, замесив в фундамент слезинку ребенка. И если “слезинку” исторгла школа, значит, здание прекрасно лишь с фасада. Структура народного просвещения в СССР уже с 1936 года открещивалась от психологии: постановление ЦК КПСС “О педологических извращениях в системе преподавания” заклеймило практическую психологическую деятельность в школах. Предметникам было не положено считаться с индивидуальной психологией ученика. Как теперь воплотить в жизнь пункт Кодекса о сотрудничестве учителя с психологами, врачами, родителями для развития личности и сохранения психического, психологического и физического здоровья учеников? Чтобы изжить в народе израилевом память о рабстве, Моисею потребовалось сорок лет. А сколько понадобится нам, чтобы искоренить равнодушие к личности?..
Вроде подвижки есть. На базе институтов развития образования идет повышение психологической грамотности учителей средних школ. В педвузах ввели специальность “педагогика и психология” (раньше это была одна из дисциплин в программе). По штату в каждой школе должен быть как минимум один психолог и один социальный педагог (для целенаправленной работы с трудными детьми и отпрысками неблагополучных семей). Социальные педагоги также решают проблемы детей в органах опеки и попечительства. Психологи должны не только читать социально значимые курсы (типа ОБЖ и семейной психологии), но и смягчать острые углы процесса обучения. Но эти-то психологи – кто они? Насколько компетентны?
Психолог из моей бывшей школы (теперь гимназии) показалась мне профессионально неубедительной. Наш разговор начался с рассказа в рязанском литературном журнале “Утро” – о девочке, которую все в классе, и даже учителя, зовут Таракашкой и к которой одноклассники обращаются лишь затем, чтобы списать домашние задания. Меня интересовало, почему автор написал такой рассказ о школе, якобы повернувшейся лицом к ученику, – или со времен “Чучела” ничего не изменилось?..
Психолог парировала, что “Гадкого утенка” Андерсен написал двести лет назад, но с тех пор тоже ничего не изменилось (то есть признала, что когда коллектив травит одного – это в порядке вещей). Сказала, что проблемы общения – проблемы отдельной личности, а не образовательного процесса в целом. Ведь если из-за проблем с коммуникацией ученик снизит успеваемость, преподаватели наклеят ему ярлык бездари и станут прессовать. А если он перестанет ходить в школу, боясь травли и унижений, его объявят прогульщиком и начнут применять штрафные санкции. Такую логику я расценила как “перевод стрелок”. Она верно умозаключила, что я сама “травмирована” школой, но я этого и не скрывала. Смею предположить, что подобные штатные единицы – не знатоки психологии, а наспех переквалифицированные учителя, и наведенный на них “психологический лоск” не затронул базовой установки: “успехи учеников – мои заслуги, проблемы учеников – не мои проблемы”.
Смогут ли такие психологи расположить к себе маленьких человечков, чтобы те шли к ним с каждой обидой? А если обидели не сверстники, а педагог? Если учительница на уроке труда известила Верочку, что у нее руки “не тем концом вставлены”? А если учительница сидит в кабинете подружки и громко обсуждает в третьем лице Машеньку, что рядышком моет пол?.. Хватит ли духу школьному психологу заявить этой учительнице, что “она в серпентарии должна работать, и то змеи разбегутся”? (Ю. Поляков. “Работа над ошибками”).
Это все к тому, что всякие начинания по реформированию учебного процесса, образовательного минимума и прочих формальностей представляются верными… но не основными. Не с них надо начинать! Как в том, простите, одесском анекдоте: чтобы повысить производительность дома терпимости, надо менять не кровати, а сотрудниц. Или как в Грузии поступили с милицией: уволили и набрали новый штат – из тех, кто не только не имел милицейской подготовки, но даже милиционеров в роду. Вот это была бы “революция” народного образования!..
Уж коли во всем государстве Российском нет уважения к личности, откуда ей взяться в школе? Причем это исторически давняя традиция, отнюдь не ограничивающаяся рамками ХХ века. От века жили мы в тоталитарной системе – с верой в “доброго царя” и сильную руку. Редок и ничтожен у нас опыт демократии (в Новгороде, например, кроваво подавленный двумя Иванами – Третьим и Четвертым). Из одного ига в другое, из огня в полымя. Из-под татарского ига – к Ивану Грозному. К императору Петру. В диктатуру большевиков, к Великому Вождю всех времен и народов… И как тут выдавить из себя по капле раба – а в себя по капле “пустить” человека?.. “И не надо мне прав человека – я давно уже не человек!” – сказал поэт Владимир Соколов. Реформирование школы напрямую связано с формированием гражданского общества – следовательно, ему присущи те же слабости, что всему политическому “макрокосму”.
Уж коли нет в России уважения к уму, образованности – откуда ему взяться в школе? В телевизионной передаче “Встречи на Моховой” Дмитрий Быков рассказывал, как его десять лет травили всем классом: он, мол, “не имеет права на существование”. Травля – естественный способ борьбы с “шибко умными”. Ум и знания в советской школе считались тяжелейшей формой оскорбления большинства. Порой на “слишком умных” обижались не только ровесники, но и учителя. Андрей Геласимов в передаче “Новая антология. Российские писатели” на канале “Культура” поведал, что когда он идет мимо школы и видит ее окна, того хуже, слышит звонок – у него мурашки по коже. Однажды классная руководительница публично высмеяла его за написанную на школьном дневнике фразу по-латыни (из романа Дюма). “Я ей благодарен, – саркастически признался Андрей. – Тогда и родился писатель. Обида разбивает сердце, а когда сердце разбито, человеку есть, что сказать”.
Признаться, как-то не видно предпосылок, чтобы в сегодняшних пединститутах и педколледжах взращивали дух уважения. Нет его в нынешних духовных традициях, хоть застрелись. Да и сами традиции есть ли? Куда делся психотип народного учителя, подвижника, такой живучий и деятельный сто лет назад?.. Сегодня нет более необразованных и зашоренных представителей “условно интеллектуальной” профессии, чем учительницы средних школ. В особенности по гуманитарным дисциплинам (им они ошибочно кажутся более понятными и простыми). Профессор РГГУ Наталья Басовская в одной из передач “Школы злословия” сказала, что основная беда школьного преподавания истории – нехватка учителей от Бога. “Некоторая нехватка”, – деликатно выразилась она. Вот, собственно, еще один замкнутый круга, беда всего российского общества – незнание собственной истории, неумение ее анализировать и делать выводы. Правда, можно оправдаться известнейшим афоризмом Гегеля, что история, мол, учит тому, что ничему не учит, и это не только российская беда… Да, коли задаться целью подыскивать оправдания, они всегда сыщутся.
Потому и не верится в действенность мер по преобразованию школы, которые не затрагивают учительский контингент.
Дети вообще не подарок (со времен Аристотеля известно). “Дети перестройки”, прошлое поколение школяров, а также их дети, грядущее поколение первоклашек – вдвойне. Работать в школе, быть учителем – каторжный труд. Чем сложнее ученики, тем больше требуется таланта, психологического опыта и личной незаурядности. Посредственность с буйным “сиблингом” не справлялась никогда. Можно по-разному относиться к педагогической политике Макаренко, но ему хватило и ума, и нравственных сил переломить агрессию своих подопечных и направить ее в действенное русло. Есть ли сегодня в педагогике личности, равные Макаренко? Уж молчим о личностях, равных Янушу Корчаку…
А пока нет Личностей, бессильны любые реформистские идеи, будь они хоть гениальны. Но, судя по шуму в СМИ и возмущению в частных беседах, идеи что учительского Кодекса, что нового образовательного стандарта, гениальными не назовешь. Резонно: можно ли сверхидею придумать “кабинетно”, высосать из пальца, внедрить по разнарядке? Теоретически – да, практически – нет.
Даже если явится “мегаидея”, жизнеспособная и всех устраивающая, от учеников до министра образования, где найти достойных адептов? Рекрутировать из населения? Вырастить новый вид “сверхлюдей”?.. От выпускников школы действующего образца ожидать стопроцентного попадания в образ Учителя – что ожидать ананасов от елки. Пока они… “не готовы к уроку”.
Возможно, стоило бы создавать “с нуля” сеть профильных вузов для подготовки только педагогов, а перед поступлением туда проводить серьезнейшее психологическое тестирование и психиатрическое обследование – и так каждый учебный год. Увеличить для педагогов срок обучения до семи лет, чтобы два последних года были чем-то вроде медицинской ординатуры, и выдавать диплом профпригодности только после “ординатуры”. Чтобы всякий, кто не тянет эту профессию, мог вовремя “соскочить”. Переписать бы методику преподавания с авторитарной на демократичную, с назидательной – на взаимодействующую. Повышать зарплату учителям не за стаж или категорию, а на основании отзывов учеников. Если имели место жалобы – тщательно разбираться и прибавку к жалованью откладывать. А насчет самого процесса обучения… Нужно допустить разные типы, виды и формы образования – негосударственное, частное, специализированное, даже домашнее. И вообще, так ли уж необходим “государственный стандарт”, если все люди разные от природы, и уровень знаний после школы все равно у каждого свой? То есть от стандарта “минимального” образования стоит, может быть, совсем отказаться. Про такое поговорка на слуху: “Образование не есть образованность”.
…Но наше общество, мало похожее на гражданское, к такой смелости не готово. И, похоже, не будет готово еще долго.
∙