(Герменевтика древнерусской литературы: сборник 15)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 8, 2011
Близко к тексту
Дарья МЕНДЕЛЕЕВА
О русской Атлантиде,
ее исследователях
и искусстве
толкования текстов
ГЕРМЕНЕВТИКА ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ: СБОРНИК 15 / ИНСТИТУТ МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ РАН; ОБЩЕСТВО ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ ДРЕВНЕЙ РУСИ; ОТВЕТСТВЕНЫЙ РЕДАКТОР О.А. ТУФАНОВА. – М.: РУКОПИСНЫЕ ПАМЯТНИКИ ДРЕВНЕЙ РУСИ, 2010.
ревняя Русь, эта Атлантида отечественной истории, до сих пор прорывается в нашу жизнь лишь фрагментами и образами – куполами и резьбой белокаменных храмов, иконами Андрея Рублева и Дионисия, книжными миниатюрами. Однако для большинства современных спешащих читателей русская литература и история “всерьез” начинаются только с Петра. Продолжательницей древнерусских истоков справедливо считают Православную церковь, но церковный взгляд своеобразен – в древней традиции он зачастую стремится увидеть не исторический контекст, а сегодняшнее живое продолжение, распознает в древних памятниках проявления канона, а не следы творческих поисков, находит в них слова молитвы, а не поэтические тропы. Так, от противного, вырисовывается ниша светской литературоведческой медиевистики.
Свой разговор со студентами я почти каждый год начинаю шутливой фразой: “Новость первая: древнерусская литература была”. Само существование этой более чем семивековой традиции оказывается подчас почти полной неожиданностью не то, что для вчерашнего выпускника школы, но и для более искушенного ценителя русской классики, который вспомнит разве что “Слово о полку Игореве” да “Житие” Аввакума, – тогда как последний по времени издания академический указатель древнерусских произведений и авторов – восьмитомный “Словарь книжников и книжности Древней Руси” – включает в себя несколько сотен, если не тысяч статей.
Особая сложность заключается в том, что по природе своей памятники древнерусской письменности совершенно не похожи на литературные сочинения Нового времени. Например, средневековая книжность не знает понятия авторского права и каждый древний переписчик мог стать если не соавтором, то соредактором копируемого сочинения – изменить лексику, добавить или сократить отдельные эпизоды, а то и вовсе кардинально переделать сюжет. А значит, там, где в литературе Нового времени перед нами почти без проблем открывается авторский чистовик и пара-тройка черновых набросков к нему (в самом крайнем случае, наброски – черновая правка – пара чистовых авторских редакций разных лет плюс какой-нибудь подцензурный вариант), в литературе древней будет лишь множество вариантов-списков, из которых никакие два никогда не повторяют друг друга дословно. Добавьте к этому отсутствие имени автора и даты написания самого произведения и Вы поймете, что там, где “обычный” литературовед может почти без промедления перейти к особенностям поэтики и тонкостям авторского замысла, литературовед-медиевист еще должен проделать грандиозную работу по предварительному уточнению особенностей памятника, который он, собственно, изучает. Древние тексты следует собрать, сравнить, разделить множество вариантов на группы похожих – редакции, выявить порядок возникновения последних, ну и, наконец, по возможности определить приблизительное время написания первоначального (зачастую – недошедшего до нас) произведения и тех наиболее заметных изменений, которые были в него внесены. Более того, чтобы установить все вышеописанное, исследователь-текстолог обращается порой к помощи самых разнообразных дисциплин: истории – чтобы попытаться датировать рукопись по упомянутым в ней лицам и событиям; палеографии – чтобы сделать это по водяным знакам на бумаге или технике изготовления переплета; истории языка – чтобы, оценив особенности грамматики автора, понять, в какую именно эпоху он мог жить; диалектологии – чтобы по отразившимся на письме чертам говора понять, выходцем откуда был древний книжник; искусствоведению – если в тексте есть заставки и иллюстрации и т.д.
Однако и после того, как эта работа выполнена, исследователь не может с головой погрузиться в художественный мир древнерусского сочинения. Дело в том, что, в отличие от авторов Нового времени, самозабвенно и сознательно создающих в своих произведениях художественный мир – “вторую реальность”, – древнерусский книжник такой специфической цели перед собой не ставил. Его сочинение – будь то летопись, житие или историческая повесть – всегда имело свою строго определенную, прикладную задачу и использовалось чаще всего совсем “за пределами литературы” – в дипломатии, в церковном или княжеском обиходе. И все же, почти помимо авторской воли, из отдельных черт мироотношения и мироощущения писателя в древнерусских памятниках складываются и своя образность, и своя эстетика. Изучение этого тончайшего, порою почти невидимого непривычному глазу художественного слоя требует от исследователя крайне чуткого, почти интуитивного подхода к тексту, глубокого проникновения в особенности мышления и “творческую мастерскую” автора, дабы скрупулезно выявить существующие в его творчестве мельчайшие образы, представления и ассоциации. В последние годы исследования в области художественного мира древнерусских произведений стали все чаще называть “герменевтикой древнерусской литературы”[1].
Еще один вопрос состоит в том, где же обитают обладатели столь редкой профессии – ведь очевидно, что обычный студент-филолог, прослушавший общие лекции по древней литературе-языку-истории в течение одного-двух семестров, гордо именовать себя “специалистом по литературной медиевистике” может едва ли. Традиционно считается, что в России существуют три основные научные школы, занимающиеся изучением различных аспектов древнерусской литературы и книжности. В первую очередь, это, конечно же, отдел древнерусской литературы в Институте русской литературы РАН – знаменитом “Пушкинском доме”. Сборники трудов этого отдела – со студенческих лет знакомые каждому любителю средневековой русской культуры толстые, фирменно серые книжки – печатаются аж с 1934 года и насчитывают уже без малого шесть десятков томов. Основное направление исследований в ИРЛИ – текстология древнерусских памятников.
Другой центр изучения русского средневековья – Институт истории Сибирского отделения РАН. Правда, круг интересов этой научной школы несколько выходит за рамки собственно литературных – с начала 1980-х годов там выпускается серия трудов “Археография и источниковедение Сибири” (в начале 2000-х к ним добавилась еще серия “Книга и литература в культурном контексте”, выпускаемая сотрудниками Новосибирского университета под эгидой Государственной публичной научно-технической библиотеки СО РАН, в которой раздел источниковедения также занимает одно из ведущих мест).
И, наконец, в Москве существует Отдел древнеславянских литератур Института мировой литературы РАН, при котором с 1986 года проходят заседания Общемосковского семинара исследователей Древней Руси.
Любой, кому в свое время посчастливилось выступать на его заседаниях, с готовностью подтвердит, что такая форма научного общения уникальна. Если учесть, что в 90-е – начале 2000-х годов постоянными участниками семинара были в общей сложности более трехсот человек – сотрудники академических институтов, ведущих московских вузов, музеев и библиотек – литературоведы и лингвисты, историки и искусствоведы и даже музыканты и математики, – становится понятно, что лучшей апробации научной работы сложно было пожелать и придумать. Нередко обсуждение сделанных докладов превращалось, как сейчас принято говорить, в “мозговые штурмы”, когда на выступавшего, как из рога изобилия, сыпались вопросы, попутные размышления, ценные консультации с привлечением сведений из самых разных областей, а также бесчисленные советы о том, что еще можно почитать и какие аспекты поставленной в докладе проблемы стоит рассмотреть подробнее. Особенно же поражала царившая на семинарах атмосфера всеобщей доброжелательности, когда с одинаковым вниманием и интересом выслушивалось и то, что в ближайшее же время становилось диссертациями и научными монографиями, и построения какого-то безвестного любителя, который битых три часа отчаянно, но безуспешно силился доказать знаменитому отечественному историку античной литературы академику Михаилу Леоновичу Гаспарову, что “Слово о полку Игореве” написано гекзаметром.
К огромному сожалению, ныне заседания семинара, некогда еженедельные, проходят крайне редко – ведь большая часть его участников – люди глубоко преклонного возраста, а те, кто помоложе, помимо научной работы, плотно заняты еще и преподавательской деятельностью; свою долю негатива вносят и печально знаменитые московские пробки. Возникшая было идея проводить заседания в режиме Интернет-конференций также не находит пока технической поддержки. Однако, несмотря на ставшие редкими личные встречи, продолжают выходить сборники серии “Герменевтика древнерусской литературы”.
Зародившаяся в 1989 году как сборник работ сотрудников отдела древнеславянских литератур (тогда еще – сектора древнерусской литературы) ИМЛИ РАН и участников семинара, с течением времени “Герменевтика” превратилась из дешевеньких бумажных сборников, первые номера которых издавались авторами за свой счет в складчину, в солидные фолианты. При этом проблематика сборника весьма широка. Название серии позволяет помещать в нее работы, касающиеся самых разных сторон содержания древнерусских памятников, а потому статьи, посвященные общим вопросам древнерусской культуры, здесь соседствуют с исследованиями поэтики отдельных произведений и даже с материалами, например, о значении древнерусских крюков – особых знаков, в древности использовавшихся для записи музыки. С 2005 года в альманахе появился раздел “монографии”, позволивший публиковать в рамках сборника также и объемные научные труды.
В 2010 году вышел в свет юбилейный, пятнадцатый выпуск “Герменевтики”. По обыкновению в сборник включены работы разных научных направлений, помимо статей, в сборнике представлены две монографии.
Первая из них, написанная старшим научным сотрудником отдела древнеславянских литератур ИМЛИ РАН М.В. Первушиным, посвящена житию известного псковского монастырского деятеля XV века – Евфросина. С одной стороны, эта работа является примером классического комплексного исследования древнерусского памятника в том роде, о каком мы уже говорили выше, – автор скрупулезно перечисляет все известные на сегодняшний день списки, группирует их в редакции и т.д. Однако у сочинения, выбранного им для изучения, есть и своя интрига, “изюминка” – дело в том, что при жизни Евфросин был известным сторонником некоторых особенностей церковной службы, от которых отказались позднейшие церковные соборы. Всё это впоследствии доставило немало забот составителям жития, которым порой приходилось так или иначе отстаивать святость псковского подвижника; таким образом, в “Житии Евфросина” прослеживаются некоторые черты, которые ранее исследователи наблюдали лишь в “Житии” протопопа Аввакума.
Монография сотрудницы музея имени Андрея Рублева М. Е. Башлыковой посвящена топике житий в Киево-Печерском патерике. В своих научных построениях исследовательница исходит из того, что большинство древнерусских житий составлены из сходных сюжетных ситуаций, которые, по мнению древнерусских книжников, обязательно имели место в жизни святого. Подобные повторяющиеся эпизоды – рассказы о рождении от благочестивых родителей, подвигах аскезы, постриге и т.п. – ранее порой характеризовались как своего рода литературные клише, не несущие в себе дополнительной исторической информации. Исследовательница, однако, обратила внимание на то, что отражение исторических событий было для автора жития гораздо менее важной задачей, чем описание подвига самого святого. В этом случае система “общих мест” – топосов – становится сложным символическим языком, использование которого позволяет повествователю уподобить святого, о котором он рассказывает, Христу. Художественным средствам такого скрытого языка житий, а также их изменению на различных этапах развития древнерусской литературы и посвящена работа Башлыковой.
Среди статей, помещенных в сборник, можно отметить пространное исследование А. С. Дёмина об изобразительности в древнерусской литературе – характерный образец герменевтического труда: автор прослеживает зарождение художественных элементов в ранних древнерусских памятниках, а также пытается определить основные настроения и идеи, которые были вложены авторами в произведения более поздние.
Еще одна работа того же исследователя посвящена образам древнерусской литературы в современной русской поэзии. Выяснилось, что, используя древнерусский материал, современные поэты далеко не всегда делают это грамотно, причем результаты их творческих экспериментов чаще даже нелепы и грустны, нежели комичны.
Интересной для широкого читателя можно назвать и работу В.М. Кириллина о русской образованности в X—XVII веках: автор излагает свое видение вопроса о путях и степени распространения образования в Древней Руси. Весьма редкой проблеме посвящено исследование М.Ю. Люстрова, который заинтересовался русскими и шведскими панегириками времен Северной войны. В результате в хвалительных стихах, написанных в петровское время по разные стороны российской границы, нашлось немало общих образов, которые авторы, тем не менее, использовали по-разному.
В настоящее время к изданию готовятся шестнадцатый и последующие выпуски “Герменевтики”. К сожалению, в последние годы издавать сборник всё сложнее и сложнее – в то время как полки книжных магазинов ломятся от многочисленных образцов откровенно коммерческой “альтернативной истории”, отечественное научное книгоиздание вновь переживает не лучшие времена. Увидят ли новые выпуски свет, или же традиция академического изучения древнерусского наследия канет в Лету вместе с самой древнерусской Атлантидой — покажет время.
[1] Оговоримся сразу, литературную герменевтику следует отличать как от герменевтики философской – то есть учения о понимании, так и от библейской герменевтики – то есть экзегетики, занимающейся толкованием сакральных текстов.