Опубликовано в журнале Октябрь, номер 8, 2011
Мария Ботева родилась и живет в Кирове. Окончила факультет журналистики Уральского университета, факультет литературного творчества Екатеринбургского театрального института (семинар Николая Коляды). Прозаик, поэт, драматург. Автор книги сказок и сборника стихов. Публиковалась в журналах “Новый мир”, “Урал”, “Октябрь”, “Воздух” и др. Лауреат молодежной премии “Триумф” (2005), финалист Национальной детской литературной премии “Заветная мечта” (2005–2006).
ПУБЛИЦИСТИКА И ОЧЕРКИ
Объезд
Открывая рубрику “Объезд”, где смогут взять слово самые разные авторы, мы рассчитываем на “эффект Колумба”, который, как известно, открыл Америку, уже открытую до него (и не раз!) другими. Города, большие и малые, известные всем и неизвестные никому – как в России, так и за ее пределами – все они имеют свой особый дух и колорит, свою историю и мифологию, свою “физику” и свою метафизику. Этот феномен носит имя “гения места”, и гений этот капризен и прихотлив: порой его впитывает с молоком матери коренной (до энного колена) житель, стороннему же человеку вовек не разобрать вибраций, исходящих из локального культурного слоя, а порой он может открыться как раз заезжему зеваке, прячась от своих под камуфляжем обыденности и привычки. Каждый локус может оказаться “неоткрытой Америкой”, лишь кажущейся известной и до оскомины надоевшей. Именно дневники “сентиментальных путешествий” – не столько пространственных, сколько, наверное, все-таки внутренних, отразивших личные взаимоотношения с гением места, – станут содержанием этой рубрики.
Мария БОТЕВА
Невидимый город Луза
I
Вот что, мы отправимся в невидимый город Лузу, вот что. А заодно побываем в старинном городе Лальске, в деревне Папулово, в деревне Озерской, а если повезет, когда-нибудь заедем в Христофорово и Заборье.
По железной дороге доберемся до Лузы, смотри, не пропусти ее, когда поедешь. Поезд приходит поздно ночью. Со многими, кто ехал в Лузу, случалось такое – они проезжали мимо. Просто засыпали, и все. Просыпались утром где-нибудь на севере. Проводники привыкли к этому, не ругаются, подсказывают, как быть. Советуют забыть про Лузу – вот же перед тобой Великий Устюг, или Вологда, или Архангельск. Или даже Североморск – все интереснее. В Устюге три реки встречаются в одном месте, в Вологде большая автомобильная трасса и вкусное масло, в Архангельске море. В закрытом Североморске – подводные лодки. А что там Луза? Дрова в поленницах, улица Мира, улица Маяковского, библиотека. Ну, пропустил, проворонил, проехал, да и ладно. Проводники и сами часто пропускают эту маленькую станцию. Держатся, помнят, что им нужно открыть вагон, чтобы пассажиры вышли и зашли, но перед самым городом их одолевает сон. Вот скоро покажется река Луза, мост, но в вагоне так тихо, только что перестали стонать рельсы – и приходит сон, сон. Что поделать – такой город. Поэтому надо стараться не заснуть, не заговориться с соседом по вагону, растолкать проводника.
II
Город встречает поезд. Да, думают жители, конечно же, наш город почти никому не виден, но это не повод пропускать поезд. Это повод его встретить. У нас не так уж много событий, порой бывает скучновато, так что надо сходить посмотреть на поезд. Заодно посветим машинисту, чтобы он не пропустил станцию, бывает же, что он обо всем забывает, тогда пассажирский состав пролетает мимо, не снижая скорости.
На вокзале много людей – все они приходят встречать поезд. Нет, никто не машет рукой машинисту, пассажирам и проводникам, никто не приносит цветы, не играет на трубе. Просто приходят, смотрят, убеждаются, что все в порядке, и снова сидят на железных в дырочку сиденьях, кто пьет чай, кто пьет пиво, а кто-то просто зевает и уходит домой. Люди улыбаются друг другу, но не очень часто. Поговорят, посмеются и расходятся по домам – некоторым завтра рано вставать, вот и приходится расставаться, они и так сильно задержались с этим поездом. Завтра не пойду, думает кто-нибудь. И не приходит. Но через два-три дня ноги сами его приводят. Сережа, – весело встречают его друзья, – мы думали, ты пропал. Нет, – говорит Сережа, – так, дела были. А некоторые, хоть и думают, что не придут, что больше их не увидят на вокзале, что нечего встречать поезд, смысла никакого нет, – приходят. Что ж это такое со мной? – думают они и не могут найти ответ. Это любовь к поездам, к своей Лузе, к вокзалу с железными сиденьями в дырочку, а может быть, это просто привычка. Вот и все.
III
Когда строили железную дорогу, произошла такая вот история. Это было очень давно, может быть, 116 лет назад. Приехали рабочие, построили себе теплушки – маленькие домики, чтобы было, где греться и ночевать. И начали вырубать деревья – освобождать место для железной дороги. Лес рядом с Лузой, тогда это был маленький поселок, но так получилось, что в нем решено было устроить станцию. На станции машинисты из дальних городов ночевали бы, рабочие осматривали бы составы – все ли в порядке, нет ли каких-нибудь поломок, бывает же.
Вырубили лес, положили шпалы, потом рельсы. Дошла очередь прокладывать дорогу в Лузе, по краю поселка. Все было хорошо, но вдруг обнаружилось, что на пути стоит дом бабушки Дарьи. На карте нарисовано, что тут должна быть дорога, а на самом деле стоят дровяник и хлев для коровы Милки. Вот что, бабушка Дарья, – сказали ей железнодорожные строители, – мы твой дом сейчас перенесем, собирай вещички. Где ты хочешь жить – с той стороны или с этой? Выбирай. Но бабушка им ответила так: никуда я не поеду. И Милка не поедет. Мы тут и останемся, на своих местах. Мне сто лет в воскресенье, малы мне говорить такое. И Милке моей лет восемьдесят, вам и до нее далеко. И переселять ее не дам – сердце у нее слабое, затрепещется, того гляди молоко пропадет. Уводите в сторону свою дорогу, а нас не тревожьте.
Рабочие ушли, думают, что же теперь говорить начальству? Оно строгое. Поглядели на карту. И ничего не стали менять. Проложили рельсы между домом и дровяником. Только своим машинистам скажите, чтобы не шибко тут ехали, потише, Милку бы мне не пугали, – сказала бабушка Дарья, когда увидела. С тех пор она ходила за дровами и к Милке через железную дорогу. Сама так выбрала. Расписание поездов под нее подстроили. После утренней дойки проходил состав из Архангельска. После вечерней – из Вологды. А совсем поздно ночью, когда Милка и бабушка Дарья уже спали – из Вятки.
IV
Не все тут любят железную дорогу, а автобусы и того меньше. К автобусам нет никакого доверия. В них такие торопливые водители, что не все успевают выйти на своей остановке, в своей деревне. Увезет такой водитель вместо Алешево в Папулово, как потом идти назад? Водитель долго будет морщиться, прежде чем отвезет тебя обратно в Алешево, да еще запросит денег за лишние десять километров. И от Папулово до Алешева снова десять километров, получается двадцать. Да не забудьте, что Алешево в стороне от дороги – это еще один крюк. Конечно, жизнь водителей автобусов нелегка, вот они и переживают, раздражаются, теряют бдительность, не посмотрят лишний раз, сколько там желающих выйти. Кажется, в деревнях живет не так много людей, могли бы уже запомнить, кто и где выходит, но у них не получается. Попробуйте-ка жить в постоянном волнении и нервничаньи, много ли сможете запомнить? Вот в том-то и дело.
Они бы и рады, наверно, но дорога тут как стиральная доска, пока доедешь хотя бы до Лальска, вытрясется часть памяти. Только возле Учки вспомнишь, что в Лальске хотел зайти в музей, купить настоящий глиняный кувшин жене – придет же блажь держать в нем молоко, – не купил. Не зашел даже. Забыл сразу, едва доехали до Ефаново, только-то восемь километров, все из головы вылетело. Вот так ездить в окрестностях Лузы. Как тут запомнить всех в лицо, когда смотришь только на дорогу, чтобы не попасть колесом в яму или не подпрыгнуть на горке? Жители Учки, Алешева, Слободы, Лопотова, Патракиево, Моисеевой Горы, Старомонастырской деревни Субботино, Лычаково, Озерской, Льнозавода, Бумфабрики, Егошинской, Лальска, Верхнелалья, Заборья, Горячева, Нижне-Раменья, Папулова, Андреевой Горы, Вымска, Уги и других деревень все понимают. Прощают водителей, хоть и часто ссорятся с ними. Но ни разу еще такого не было, чтобы тракторист отказывался вытащить автобус из грязной лужи или в какой-нибудь деревне не помогли бы с ночевкой, если вдруг машина сломалась, и домой водителю в этот день точно не уехать.
V
Луза красива, хоть ее мало кто видит. Лучше приезжать сюда зимой или в марте – пока лежит снег. Тогда и дороги лучше, и можно съездить хоть в Папулово, хоть даже в Угу. Только автобусы в дальние деревни ходят не каждый день, придется подождать. А в Угу автобусов не бывает вовсе, нужно искать попутки, а это непросто, до самой дальней деревни 105 километров. Лучше едь из Подосиновского района, – скажет тебе любой водитель автобуса. В Христофорово добираются на поездах.
Зимой на улицах бело, зелени нет, и видны все дома, в воздухе пахнет дымом – это в старой части города топят печи. Да и в новой не так уж много домов, которые отапливает котельная. В ноябре и декабре небо хмурое, серо-голубое, блеклое. Ближе к весне, пожалуй, уже с января, оно синее, снег скрипучий и яркий, слепящий. Приходится щуриться, почти закрывать глаза. Можно бы и совсем закрыть, но тогда упадешь, не заметишь скользкого места, полетишь на землю. Ночью видно звезды, а иногда – северное сияние. Летом такого не бывает. Возле заборов поленницы – и толстые поленья, и тонкие досочки. Тонкими лучше растапливать печь, а толстые идут в ход потом, когда в топке станет так жарко – лицо краснеет и горит, когда откроешь. А проходишь мимо закрытой печи, вспоминаешь лето, говоришь: вот Ташкент.
Достанешь из поленницы две досочки, постучишь друг о друга – слышно, как они звенят. Всю влагу из дерева выморозило, вот оно и становится звонким. Летом так не бывает. Летом только в самой тихой тишине можно услышать какие-то звуки, но это скорее шелест.
Зимой главная площадь с памятником Ленину засыпана снегом, есть только дорожки и тропинки, по которым в разные стороны идут люди. Кто-то в магазин, школьные классы в музей. Потом обратно. Снега много всегда, каждую зиму на площади строят горки, на каникулах и в обычные дни школьники катаются с них. На фанерке, а кто старше – на ногах. А вечером на ногах по разу скатываются с горки парни и девушки – и идут дальше, встречать поезд.
Холодным днем на улицах не так уж и многолюдно. Если кто и идет, то старается пробежать как можно скорее, чтобы не очень замерзнуть. Придет домой – ставит чайник. В выходные дни гуляют больше.
Летом не так. Хоть и не видно северного сиянья, хоть и пахнет дымом реже, только в банные дни, и нет горок, зато открываются от снега деревянные тротуары, и стучат по ним широкие каблуки и простые подошвы. Все улицы в зелени, люди ходят туда-сюда – никому не лень лишний раз прогуляться. Вот на площади остановились цыганки и о чем-то говорят друг с другом. Вот в сосновом парке на улице Калинина стоит человек, прижал к уху телефон, кто-то ему позвонил. Вот ездят туда-сюда на велосипеде ребята – мальчики и девочки. А бабушки идут в больницу или в магазин. В магазин привезли свежие конфеты и пряники и уже поджидают покупательниц. Из школы искусств не слышно звуков пианино и скрипки, потому что каникулы. Зато в музее Лузы и особенно Лальска – оживление. К бабушкам и дедушкам приезжают на лето внуки и внучки и идут посмотреть, как тут жили в старое время.
Летом дома никого не увидишь. Все в огородах или просто на улице, в лесу, на озере. Хоть и северные места, а лето и тут бывает. Помидоры можно вырастить, и картошку, морковь и горох. С яблоками хуже, все-таки это север. У некоторых по двору, за калиткой, ходят куры, важно говорят ко-ко-ко, щиплют траву, если еще осталась, клюют зерно. Вдруг одна как закричит, как забегает, всполошит всех, потом успокоится, идет дальше клевать, снова щипать траву – это она говорит всем, что снесла яйцо, внимание! Хозяева понимают, и все в Лузе понимают, а приезжий человек может забеспокоиться с непривычки. Зимой такого не бывает.
VI
Летом мы поедем в деревню Озерскую, а может быть, пойдем пешком, от Лузы недалеко, только пять километров. Если хотим успеть на службу в храм, то поедем, мало ли что. Автобус останавливается, и видно белую церковь, высокую, стройную. Кто-то идет берегом озера, а кто-то по кладбищу. По дороге встречаются гуси. Женщины смеются, боятся их, вспоминают, кого щипали птицы. Но не этим утром, нет уж, сегодня они чем-то довольны и просто проходят мимо, только грозно гогочут.
На церкви много сидит клещей – очень хорошо видно на белой беленой стене. У самой двери под потолком висит несколько колоколов, они небольшие, и к службе уже прозвонили. В холодном приделе никого, он выглядит покинуто, росписей почти нет, а какие есть, те почти незаметные, бледные. Все идут в теплый, даже летом. Он маленький, потолок низкий, но места хватает всем, и на стенах много икон. Это особенная церковь, тут власяница святого Леонида Устьнедумского. На западной стене его образ, но не старинный, написанный на доске, а напечатанный на картонке.
Служит тут старый священник. Не увидишь на нем яркого нарядного облачения, голубая простая ткань. Свечу на подсвечнике носит перед ним его жена. Бабушки поют на связках, шумно вдыхают каждый раз.
Служба закончилась, и каждый может позвонить в колокола. И они бьют не в лад – то подольше, то просто как будто в дверь кто-нибудь звякнул. Кажется, можно бы по домам, но люди куда-то идут. Оказывается, тут совсем рядом речка Недума, тоже особенная. Всю эту реку выкопал Леонид Устьнедумский, тогда еще никто не знал, что он святой. Он копал и копал ее, вел от озера в поле, чтобы было проще поливать посевы. Тогда не было никакой техники, только лопата была у него. И выкопал – река получилась шириной полтора метра, проходила через все поле. Она и сейчас есть, и после службы каждый может пойти и окунуться в Недуме, даже зимой в ней не замерзает вода.
Вот как хорошо – и позвонить в колокола, и к реке сходить. И обратно к остановке пройти берегом красивого озера – вытянутого, когда ветер – рябь по воде, по неопытности можно подумать, что это река. Берег у озера крутой, и к воде сделаны деревянные спуски, чтобы купаться, рыбачить или полоскать белье – хорошее озеро, каждому найдется занятие по душе.
VII
Мы вернемся в Лузу, из Озерской пойдем пешком – по дороге из песка и мелкой гальки, так эти камешки называются. Снимем обувь, туфли свои снимем и отправимся босиком. Пока то да другое, пока служба и купание в Недуме, солнце нагрело песок и камни, идти горячо, но делать нечего. К тому же это массаж и горячее закаливание ступней, полезно. Можно выбрать самую кромку лесной травы – рядом с дорогой лес, – и по ней добираться. Немного прохладнее. Что поделать, если лето выдалось слишком жарким, никто не видел такого. Даже тут, на севере, у людей катится пот так сильно, что днем можно в ведро выжимать одежду. Лишь белой северной ночью удается отдохнуть, радость, что есть ночи.
Дорога проходит рядом с парком Мира, самым любимым у горожан. В любой праздник они тут. В выходные, когда есть время, осенью, весной и зимой – на тропе, на лыжне. Чей-то уазик стоит у парка, значит, кто-то приехал отдохнуть, воскресенье.
На краю города Лузы автобусный парк, сначала в нем пусто, но потом приезжает все больше и больше машин, как раз обеденный перерыв, водители могли бы побывать в это время дома, но они разом решили поговорить друг с другом. Есть не очень хочется, во всяком случае, никакого мяса, и они жуют лук, хлеб, появляются даже огурцы – удивительно, в начале июля в этих широтах, – запивают минеральной водой, отмахиваются от паутов и мух. Движения их ленивы и плавны, а голоса веселы и бодры – опять Палыч рассказал анекдот, так гоготали, Санек чуть не подавился, долго стучали по спине и снова смеялись. Хорошо, когда есть работа.
Этот город считается невидимым, потому что никому нет до него дела. Когда-то, еще три года назад, в Лузе работал лесоперерабатывающий завод, он до сих пор стоит в новой части города, но уже не работает. Люди ходят мимо, вытирают слезы. Взрослые мужики рассказывают внукам, что когда-то работали здесь и работали бы до сих пор, громко высморкаются и продолжают свой путь за хлебом или за пивом. Пособие по безработице, конечно, платят, но сколько там его? И как же здоровому сидеть дома, нянчиться? Несерьезно.
Вот в другой город люди из всей области собирали помощь – там закрылся завод. В деревню, куда привели трубу с природным газом, приезжали начальники области. В поселок, где нет отопления и не работает фабрика, тоже кто-то приезжал, показывали по телевизору. Все пишут им письма: мы очень вам сочувствуем, нам жалко вас, рассчитывайте на нашу помощь. А в Лузе никого никогда не было, как закрылся леспромхоз, так все забыли дорогу сюда. Отказываются видеть город.
VIII
В Папулово злые собаки. Они набрасываются из-за угла, кидаются. Хорошо, если на боку висит сумка, тогда достается только ей. Вот выходит хозяйка из дома, говорит: проходите в дом, я дам нитки, иглу. А собакам она говорит: фу, а ну марш! И они уходят, дорыкивая свое.
В доме мрачный двадцатилетний Саша, он сидит и смотрит телевизор. За окном белый день, будни, а он дома – тут тоже мало работы. Для женщин – в школе, в магазине, фельдшерском пункте, на почте с разбитым чердачным окном. Для мужчин – в лесу, пилить его для частных компаний. Но туда берут не всех, зачем им лишние? Лен тут теперь не выращивают, почти ничего не выращивают, и молодежь разъезжается, что тут делать? Угрюмый Саша никуда не едет, он не знает, где он нужен, для чего может пригодиться. И даже не вышел поговорить.
Хозяйки с нитками и иглой тоже нет, часы отмерили двадцать минут, прокуковали два часа дня, скоро будет темнеть, зимой рано, надо идти. Уже уходите, а как же сумка? – спрашивает хозяйка, вот где она, на улице. Ничего, можно и так. Ну, как хотите, я придержу собак, не бойтесь.
В Папулово по домам сидят одни мужчины, кто-то колет дрова, кто-то просто смотрит в окно – пошел снег, и стало тихо. Вот Владимир Витальевич, ему почти шестьдесят лет, лысый, моложавый, вышел в тапочках, поговорили. Вот Павел, ему сорок три, он просто лежит в кровати и никуда не хочет идти, болеет. Вот важный человек Степан Иванович, он знает всех, может определить по почерку любого односельчанина. Ему лучше всех – на пенсии можно не работать, а деньги все равно платят.
IX
Самое лучшее место в Папулове это школа. Каменная, двухэтажная, с одной стороны окна выходят на гору с антенной для сотовой связи, с другой – на дорогу, видно, как приезжает и уезжает автобус.
Раньше в школе можно было учиться с первого до одиннадцатого класса, но недавно она стала только девятилетней. Девятый и десятый класс надо заканчивать в Лальске. Некоторые ребята привыкли жить пять дней в неделю не дома – на первом этаже интернат для ребят из дальних деревень, спортзал и раздевалка. Ребята живут в Папулове до пятницы. После уроков их забирает автобус и развозит по деревням. Так что в пятницу можно уехать из Папулова. А в понедельник утром вернуться.
Ученик шестого класса написал в школьную газету веселую заметку о том, как он ездит по понедельникам из Учки в Папулово. Ее перепечатала районка. Потом областная детская газета. А потом она появилась в “Пионерской правде”, но “Пионерка” уж до школы не дошла. В детской областной газете сделали вот что. Откопировали на цветном ксероксе всю страницу с этой заметкой, положили в конверт и отправили в Папулово. Она пришла как раз к пятилетию школьной газеты. Вот было радости! Все говорили: наш Рома в центральной прессе! Так посмотришь на него – обычный шалопай, а напечатали на всю Россию. Через неделю об этом еще написали в районной газете. Письмо пришло во вторник, и всю среду шестиклассник гордился, а в четверг ему поставили тройку по географии. Ну ничего, в пятницу он приехал домой и рассказал о “Пионерке” маме.
Когда в прошлом году замерзла в трубах вода, ребята решили: сами будем носить из колонки. Иначе школу пришлось бы закрывать до весны. Они таскали воду для интерната, поднимали на второй этаж в школу. Пришлось менять расписание, делать большую часовую перемену, чтобы папуловские ребята могли сходить домой на обед. Они успевали не только пообедать, но и погулять, покататься на лыжах. А интернатовским привозили еду прямо из дома повара, а в школе только разогревали. Если бы кто-то из начальства в Лузе узнал, что в школе нет воды, а дети учатся, директора могли наказать. Но все обошлось.
X
В папуловской школе есть музей – образцы старой школьной формы, фотографии всех выпускников, модели трактора и ракеты. Но лучше всего музей в Лальске, он занимает целый дом в центре, старый особняк. Почти каждую неделю сюда приезжают экскурсии из разных школ. Бывают гости и из других районов и даже областей.
Ребятам рассказывают, как выращивали лен, как он переливался под солнцем голубым морем, как потом его собирали, сушили, мяли, чесали, пряли нитки, ткали полотно, отбеливали в щелочи и на снегу – и тогда шили белые рубахи. Красили, набивали узоры – это для сарафанов. Вот они надеты на манекены, можете посмотреть. А так выглядела северная изба. Тут качали зыбку, на этих полках спали, у окна пряли, на печи тоже спали, в ней готовили вкусно. Вот так пригибали голову, чтобы пройти в избу.
Иногда в Лальск привозят экспозиции из других музеев, например, из Великого Устюга или Сыктывкара. Тогда школьники приезжают каждый день, из районной газеты присылают корреспондента, чтобы про все как следует написал. Это Людмила Юрьевна, она давно знает всех экскурсоводов, научных сотрудников и других работников музея. Директор Елена Евгеньевна угощает ее чаем, а строгая Юлия Феликсовна интересуется, как дела в редакции. Недавно, несколько лет назад, в музее появился новый человек – каждый день из Ефаново приезжает Валерий Степанович. В купеческом китайском домике у него мастерская – он делает глиняную посуду. Когда-то Валерий Степанович работал в лесу, пилил деревья. Потом стал безработным. Несколько лет на бирже труда ему не могли найти рабочего места. И вдруг – музей ищет гончара, мастера, пойдете? И он устроился в музей. Ездил в Заборье, спрашивал старожилов об их традиционном промысле, набирал глину, три зимы вымораживал ее в мешках, разбивал мерзлые куски, растирал в порошок. Подбирал, сколько воды нужно, чтобы горшок или кувшин не треснул при обжиге. Так продолжалось несколько лет. Директор терпеливо ждала результатов, рассматривала каждый новый кувшин, радовалась, что получается все лучше и лучше, расстраивалась, когда что-то не получалось. А пока – художники приносили на продажу картины, фотографии, яркие разделочные доски, шкатулки – выручку делили с музеем. Здесь все это покупали экскурсанты, особенно летом, когда на каникулы к бабушкам приезжают внуки. Для родителей, – говорили они и покупали звонкие свистульки. В мастерской с ними занимался Валерий Степанович.
И вот однажды в марте мастер принес настоящий горшок, постучал по нему карандашом – звенит! Ни одной трещинки! И к тому же экологически чистый. Дело понемногу пошло. Такие горшки можно выставлять в музее, дарить гостям, продавать посетителям.
XI
Нет, не поедем из Лальска сразу же, останемся хоть до конца дня, почитаем районную газету, доску объявлений, прогуляемся по городу – честное слово, оно того стоит. Начнем прямо от музея, пряничного домика, это тем более верно, что он в особняке купца Прянишникова, ничего нет случайного в Лальске. Первый этаж из красного кирпича, а верхний – деревянный, выкрашенный в синий цвет. От этого самого дома однажды в ноябре лальские ребята скатали огромный снежок. Размером он был, конечно, меньше двухэтажного дома, даже меньше одноэтажного, но уж выше человека точно. Они катили его и смялись. Что вы делаете, и без того пока мало снега, – говорила им бабушка Вера, известная своей добротой. Но молодые люди продолжали – автобус в тот день почему-то не приехал, и дорога была свободна, катай себе снежки.
Если мы пойдем в другую сторону, то увидим остатки дома купца Шестакова. Бедные купцы, как бы они плакали, если бы видели свой несчастный дом в таком состоянии. Трехэтажный деревянный дом, столько было печей, и никаких пожаров. Бедные воспитанники детского дома, куда теперь им приехать и вспомнить детство? Не случайно на каждом деревянном доме в городе Лальске висят жестяные таблички. На них написано: при пожаре звонить 01. Иметь топор, багор, ведро. Причем багор, ведро и топор вдобавок наглядно нарисованы.
А вот большое объявление рядом с Воскресенским собором синими и красными буквами: Люди! Будьте добрее душой, не бросайте мусор на землю! С этим трудно не согласиться.
Сегодня оживление на улице – в небе кто-то видел НЛО, и вот школьники вышли посмотреть на небо, не видно ничего, но это неважно. Тут в соседней области космодром Плесецк, на летающих объектах туда часто залетают некие субъекты. И их летательные аппараты видно в небе над Лузой и Лальском. Ах, если бы жители Лузы и Лальска встретились с жителями Плесецка – как много нашлось бы у них тем для разговора!
XII
Мы снова в Лузе, на длинной улице Мира, пожалуй, можно по ней пройти. Вот каменный двухэтажный дом, два подъезда. В квартире на первом этаже живет молодая семья. Вот Лена ждет Виталика с работы, сидит на диване, все у нее хорошо – новая стрижка, ногти накрашены, сама одета в белую блузку с красными розами, розовую юбку. Она говорит: да, мы живем хорошо, а вот и Виталик, он вам расскажет. Ее муж в форме гаишника, он только вошел в дверь, а тут какие-то вопросы. Он рассказывает, а сам смотрит на жену, соскучился за долгий мартовский день. Вот что он говорит: нам денег хватает, и жилье хорошее. Жена пока сидит дома, я ей так сказал. Теперь пока не родит, пусть не работает, и потом тоже. Когда малой подрастет, вот тогда и ладно. Нет, в образовании и медицине у нас вроде бы все нормально, а дороги надо ремонтировать, это верно. Да все хорошо, мы поженились недавно, так теперь и живем. И смотрит на жену таким взглядом, будто не видел три дня. Или три месяца. Не надо им мешать.
А вот другая семья, на улице Кузнецова. Настя и Володя познакомились в новый год, 1 января, но было это семь лет назад. Через месяц Володя попал под поезд, в самом начале улицы Мира как раз железнодорожный переезд. Насте говорить об этом не хотели, но она все равно допыталась, пришла к нему в больницу. А он говорит: не приходи ко мне. Это он не хотел, чтобы я страдала с ним, – объясняет Настя. Но было поздно – девушка уже полюбила. Ноги врачи, конечно, не вернули. Теперь у Насти и Володи трое детей. Старшая Валерия и двое маленьких, двойняшки Арина и Макар. Сейчас в квартире только она и младшие дети. Но вообще-то в доме живут родители Вовы, его сестра с семьей. Тут как в муравейнике, всегда кто-то есть. И всем тесно. Да, нам никто не дает кредита, – объясняет Настя и держит на руках Макара, а Арина уже где-то за диваном, – мы с Вовой оба инвалиды, справку делают только на два года, а в банке требуют, чтобы у тебя был постоянный доход. Какой же он постоянный, если инвалидность надо все время подтверждать? Мы бы поговорили с Настей еще, но маленькие захотели спать.
И снова на улице Мира, снова двухэтажный дом, но уже деревянный. В подъезде темные стены, двери квартир обиты дерматином, на первом этаже почтовые ящики. Рядом с домом дровяники, во дворе санки, дед Андрей колет дрова. На втором этаже долго никто не открывает дверь, а потом выходит заспанный и небритый Дима. Он ведет через комнату, в которой нет потолка, нет печки, нет никакой мебели, есть только стены. Для жилья осталась одна комната, дверь занавешена одеялом, чтобы не очень дуло, на веревке сушатся детские колготки. На полу электрическая плитка с кастрюлей. Три кровати и шкаф, у окна современный цветной телевизор. Вот и все, что есть в комнате. Да, еще стулья с одеждой на спинках. Сколько времени? – первым делом спрашивает Дима, садится на свою кровать и звонит куда-то. Это он своей жене. Оказывается, она с дочерью поехала мыться к своей маме, здесь им зимой мыться негде. Хоть они и топят каждый день, все равно холодно. Вы не раздевайтесь, – говорит Дима. И правда, раздеваться даже не хочется. Да, мы так вот живем, – говорит хозяин, – я не работаю, жена в магазине, дочка в садике. Ничего особенного. Что-то холодно, да?
XIII
Когда все стали вдруг свободными и красивыми, некоторые умные головы предложили провести железную дорогу вокруг Лузы. Поезда бы проезжали мимо города несколько раз, как игрушечные паровозики по игрушечной железной дороге – пока не закружится голова. Если поезд два-три раза проедет мимо города, тут уж самый ленивый и флегматичный пассажир заметит его. Что это, что это за бесконечный город? – спросит он, счастливо глядя из окна. Это город Луза, – ответит ему такой же удивленный сосед по вагону. Но этому простому и элегантному решению не дали осуществиться машинисты. В то время, в девяностые годы, их почему-то послушали, сейчас бы не стали, а тогда – пошли им навстречу. Вы знаете, – начал говорить умным голосом Василий Егорович, старейший машинист на этом северном направлении. – Во-первых, у нас может закружиться голова. Во-вторых, при частых поворотах направо у вагонов быстрее стираются правые колеса. При частых поворотах налево – стираются левые. Наша страна живет в режиме жесткой экономии колес, а тут – сплошные повороты. Подумайте об этом. И последнее, – и он посмотрел на жителей Лузы бесконечным тяжелым взглядом, – последнее: вам нужна постоянная зубная боль? Чем дальше на север, тем больше поют рельсы. После станции Пинюг, спустя пять километров, рельсы начинают петь на разные голоса, похоже на духовые инструменты. Но это нерадостное пение, совсем нет. Это так жалостно и так странно. Они как будто на что-то жалуются. Такая большая земля, такая красивая, на что бы им жаловаться, о чем выть разными голосами? Никто не знает, но это похоже не только на духовые инструменты, но и на бесконечный плач, на не проходящую зубную боль, без надежды на выздоровление. Наверное, можно рельсам и не плакать, не стонать и не страдать, но все повторяется бесконечно – поезда, дорога, лес, вагоны, – все повторяется изо дня в день, каждый раз, и никакой надежды. И никакой надежды. Честно скажу вам, хотя и неловко признаться, у всех машинистов в этом месте ломит зубы, и нет просвета. Вы хотите всегда слышать, как болят, как ноют ваши зубы? Подумайте. И скажу еще то, что вам не понравится. Мы не любим Лузу. Только подъезжая к самому городу, рельсы обрывают свои сумеречные песни. Но каждый раз мы боимся, что они завоют вновь, стараемся проехать вашу местность побыстрей. Именно поэтому поезда стоят у вас только две минуты. Сколько кругов машинист сделает вокруг города, столько раз скажет что-то грустное и огорчительное, нехорошие слова о ней. Вы этого хотите?
Так и остался город невидимым.
XIV
В реке Лузе водится рыба-луна, в этом уверены почти все. Тканая рыба-луна была на выставке в библиотеке Лузы. Каждый год эти библиотекари придумывают что-нибудь новое для читателей. То проведут конкурс о семи чудесах района, а потом думают, что надо было назвать его “Семью семь чудес” – так много можно рассказать об этом крае. То объявят о подготовке выставки к юбилею победы, и им все несут и несут экспонаты: кто пуговицу от военной гимнастерки деда, кто солдатскую ложку, кто медали в тряпочке. Вещмешки, варежки, кисеты, тельняшки, гильзы от патронов, фотографии и письма – все было на той выставке. Потом библиотекари хотели напечатать еще календарь, но денег собрали только на один экземпляр. Зато каждый месяц у них получается выпускать газету для читателей. Правда, никто ее не покупает, а берут почитать домой, потом возвращают. В библиотеку приходят выпускники школ, они учатся теперь в разных городах, рассказывают ученикам о том, какие бывают города, какие профессии, как тяжело, но радостно учиться. Закончите школу и уезжайте, – говорят они ребятам.
Но это не все. Каждое лето в день города библиотека в полном составе выходит на центральную площадь и проводит день здорового образа жизни. Всем курильщикам в этот день библиотекари меняют сигареты на конфеты. Куда потом их девают, непонятно – сами-то они не курят и другим не советуют.
Однажды в библиотеке решили устроить выставку птиц “Птицеград”. Со всех сторон Лузы слетелись экспонаты – и вышивка, и картины маслом, и простые переводки, игрушки, экзотические перья, рассказы о птицах, записи весенних птичьих песен. Второклассник Витя из школы № 1 принес клетку, в которой жил когда-то щегол. Щегол умер уже, а клетка – вот видите – пригодилась для выставки. У Татьяны Васильевны, бывшей учительницы, оказалась большая коллекция елочных игрушек. Она выбрала из нее то, что относится к птицам – стеклянных снегирей, попугаев, картонных блестящих петухов и тусклых страусов – и все отдала на выставку в библиотеку. Прямо в день открытия непризнанный краевед Михаил Ильич принес свернутый самотканый коврик. Директор библиотеки Надежда Васильевна развернула его, а там! Там рыба-луна! Но почему рыба? – спросила она. А вы вглядитесь, – сказал краевед, – она летит. И она же плывет. И принялся за свое краеведение: рыба-луна водится у нас в Лузе, зимой ее видели в Лале у понтонного моста. Есть сведения, что она заплывала в Сухону и Северную Двину, но проверить их невозможно, сами подумайте. Как вы понимаете, большие корабли ее не пугали, а теперь не причиняют вреда и маленькие лодки. Рыбаки с сетями ей тоже не страшны. Старожилы утверждают, что рыба-луна появилась у нас не сразу, например, до появления лальской бумажной фабрики ее не видели. Зато пока она живет у нас, есть Луза, есть Лальск, есть и Папулово с Христофоровым, и Заборье, и Озерская. Также…
Но договорить он не успел, ковер быстро унесли, чтобы повесить над дверью, чтобы все, кто покидает библиотеку, задержались подольше и посмотрели на рыбу, бесконечную рыбу-луну. Так происходит и сейчас. Читатели не спешат уходить, подолгу смотрят на полотно, а некоторые приходят сюда специально полюбоваться, приезжают из Озерской и даже из Лальска. Так мало настоящего, – объясняют они, – а у вас есть что-то такое, дух какой-то.
XV
Луза, Луза, как тебя не любить.
∙