(Сергей Беляков)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2011
Елена ПОГОРЕЛАЯ
Елена Погорелая родилась в г. Заречный Пензенской области, живет в Москве. Окончила филологический факультет МГУ. Финалист премии “Дебют” в номинации “Критика и эссеистика” (2010). Как критик дебютировала в 2005 году с рецензией в “Литературной России”. Печатается в литературных журналах. Постоянный автор “Октября”.
На рубежах колумнистики
Сергей Беляков
Появление столь заметного автора толстожурнального
стиля, как
И, как оказалось, ожидали не зря: вряд ли на страницах «Знамени» или «Урала» могла разгореться такая полемика, что сопровождала публикацию нового романа О. Славниковой «Легкая голова»; вряд ли, напечатанная в «Октябре» или «Вопросах литературы», резкая критика библиотекарского вандализма («Библиотеки против книг» – «Частный Корреспондент», 2009, 16 сентября) спровоцировала бы дискуссию, пробившуюся в том числе на экраны TV. Случай Белякова, притягательный сам по себе, оказался знаковым в контексте кипящего спора о нынешней критике, постепенно теряющей прежние формы и обретающей либо не обретающей новые статусы, версии и имена. Выдержит ли эта критика натиск новейших технологий, устоит ли в ускорившемся издательском бизнес-процессе? Сохранит ли своего адресата, читателя – человека, которому важна не реклама, а размышление о книге? Наконец, останется ли причастной к институту толстых журналов – или «быть пусту месту сему»?..
Учитывая, как трепетно относятся профессионалы
критического пера к неминуемому диктату формата, сопутствующему «малой форме», интересно
прочесть колонки Белякова именно в этом ключе: на стыке
толстожурнальной обстоятельности и газетного острословия,
серьезности излагаемых фактов и стремления заинтересовать читателя, прежде этими
фактами, возможно, не озадаченного и вообще заглянувшего на литературную полосу
«Взгляда» или «Частного Корреспондента»
совершенно случайно. Однако для Белякова – заместителя главного редактора журнала «Урал», вдумчивого рецензента, автора
многих обзорных статей в уважаемых «толстяках» – смена бумажного поля на электронное
вовсе не означает обязательной перемены формата или, тем более, темы: излюбленные
его сюжеты кочуют с толстожурнальной страницы на сетевую, иногда искрясь новыми
неожиданными оттенками, иногда, напротив, тускнея и съеживаясь, отмирая. Так, жанр
своеобразного глянцевого ликбеза, явленный, например, в первой «часкоровской» колонке
о Славниковой[2]
(в отличие от «Сестры ее смерти», колонки во «Взгляде», целиком сосредоточенной
на особенностях славниковского текстового письма), вряд ли прибавляет что-либо к
нашему знанию о Белякове и о его персонаже: заметка представляет собой штриховой
портрет этакой бизнес-вумен, что интересно скорее постоянным читателям славниковских
романов, нежели сетевой и широкой аудитории. Впрочем, и этот текст отвечает самобытной
стилистике Белякова в газетном формате, и проскользнувшее усмешливое замечание:
«Мне рассказывали, как в молодости Славникова за один вечер могла связать кофточку,
что, как утверждают знатоки этого дела, задача почти непосильная» – встраивается
в прихотливую бытовую беляковскую метафорику, объединяющую «библиотекарей, которых
не коробит требование оценивать книги, как коллекции нижнего белья, по году выпуска»,
толстые журналы, уподобленные «сытым персидским котам», и такое прочее. Критик
Колонка, появившаяся в «Частном Корреспонденте» сразу после выхода в «Знамени» половины романа, спровоцировала определенный литературный скандал: полемику поддержали В. Пуханов, В. Топоров, А. Латынина. В ходе этой полемики – к слову сказать, не всегда удерживаемой в границах приличия и логики, и вовсе не по вине Белякова, – выяснилось, что Беляков не боится держать удар; что даже любовь к писателю не застилает ему горизонта, и горечь его выступления не в последнюю очередь вызвана именно тем, что читает и ценит он Славникову с самых ранних вещей. Почему же, однако, даже вдумчивые одобрительные рецензии Белякова на этот раз не смягчили его оппонентов, почему в памяти задержался лишь камень, брошенный в «Легкую голову», а не восхищение «Басилевсом», «Стрекозой…», романом «2017»?
На мой взгляд, здесь-то и кроется основная опасность газетного, электронного мира: формат, изначально открытый для острых дискуссий и споров, трудно поддается благожелательным откликам. Толстожурнальное поле давало Белякову право любить (достаточно вчитаться в его статьи о Юрии Олеше, Марине Палей, Александре Проханове, чтобы понять, насколько пристален и заинтересован взгляд критика, наблюдающего за всеми изменениями, сломами их писательского пути), электронные рубежи – возможность бороться. «Часкоровский», борющийся Беляков на короткое время вдруг заслонил Белякова «толстожурнального»; скорость распространения информации в Интернете, возможность широкого отклика пересилили принцип глубокого вчитывания, размышления над текстом, скрупулезной и памятливой доказательности, столь свойственной Белякову в его «внегазетных» статьях. Симптоматично, что критику меньше удаются хвалебные – или портретные – жанры в «колонках»: статья о творчестве А. Иванова «Блуда и мода» («Взгляд», 2008, 13 августа) представляет собою бесцветную компиляцию уже написанных либо задумываемых статей и рецензий для «толстяков» («Нового мира», «Вопросов литературы»), статья о Муре – «Московская любовь парижского мальчика» – вариацию пикантного сюжета его романа с москвичкой Валей Приходько – легко читающуюся, но ни в коем случае не сравнимую с детальным психологическим изучением жизни Эфрона между двумя мирами, культурами, государствами – Францией и Советской Россией[3]. Да и многогранную полемическую статью об учебнике «Литературная матрица» интереснее читать в «Новом мире», чем в «Частном Корреспонденте», о чем, впрочем, предупреждает и сам Беляков: «Формат колонки тесен. Разговор о русской литературе двух столетий требует простора и времени. И сейчас речь пойдет только о худшей главе этого учебника. И о главе лучшей, по крайней мере в первом томе…»[4]
Разумеется, и в таких «точечных» заявлениях есть смысл, да только стоит ли вычерчивать кривую современной литературы именно и только по ним? Тем более что сама система письма Белякова – эссеистичная, вариативная, вольная – нуждается в более многомерном пространстве для собственного проявления, как нуждается в определенном собеседнике, откликающимся на критические размышления, и сам Беляков. В противном случае толстожурнальная уверенность в собственной правоте оборачивается электронной авторитарностью, упоенное перебирание ярких метафор – заигрыванием с читателем, стойкость в отстаивании своих убеждений – навязыванием собственного вкуса как безусловного критерия оценки литературы. Именно в этом не раз упрекали критика Белякова его коллеги – в большинстве своем, кстати, филологи – на очередном писательском Форуме в Липках: действительно, филологического критерия Беляков не придерживается – отсюда и те элементы безвкусия, которые неожиданно проникают даже в его лучшие тексты, – подобно похвале садулаевскому эссе о Есенине в горячей и убежденной рецензии на «Литературную матрицу» в «Новом мире». Однако у Белякова ведь есть и другой критерий – его историзм, и «голые факты», в отличие от личных пристрастий, не подводят нашего критика никогда.
Зато уж в отрицательной критике Беляков дает себе волю, и тут к нему прислушиваешься, тут ему рукоплещешь. Так происходит с Пелевиным, чей миф последовательно развенчивается в беляковской колонке под взглядом историка, увидевшего в Пелевине самозванца, которого не могли не приветствовать дети очередного российского «смутного времени»: «Этот фантасмагоричный мир населяли усталые, апатичные, разочарованные люди, озабоченные либо обогащением, либо выживанием. Традиционный властитель дум был им не нужен. Позднего Астафьева читали мало. Солженицына и вовсе возненавидели: какое право он имеет нас учить?! Никто не стремился изменить мир (на такую работу сил уже не осталось). Обыватель ждал человека, который смог бы объяснить суть происходящего и подсказать, как лучше устроиться, не более. Вот тут и появился Пелевин со своим буддизмом…» («Глиняный пулемет» – «Взгляд», 2008, 24 августа).
Свойственная журналистскому стилю безапелляционность,
заведомая безоттеночность: черное равно черному, белое – белому, – проникнув в речь
Белякова, смешалась с его терпеливым вниманием к тексту, заострила акценты, придала
его голосу убедительности. Здесь, правда, тоже есть к чему придраться – прежде всего
к тому, что критические сюжеты Белякова кочуют не только с журнальной полосы на газетную, но и с
«часкоровской» – на полосу
«Взгляда», так что читатель, заинтересовавшийся остроумной и проницательной критикой,
рискует перебирать одни и те же листы. Однако в этой настойчивости – своя правда:
должно быть, именно сейчас, когда историческая память раздергана, вывернута, когда
литература, спекулирующая на советском и перестроечном прошлом, скачет в цене, нужен
[2] «Жизнь насекомых» // Частный корреспондент. 2009. 25 августа.
[3] См.: «Парижский мальчик Георгий Эфрон между двумя нациями» // Новый мир. 2011. № 3.
[4] «Плоды Просвещения» // Частный корреспондент. 2010. 3 ноября.
[5] «Все литературные бои кипят в стакане воды» // http://litlive.ru/topics/kritiki/viewpost/771.html