(Людмила Улицкая. Зеленый шатер)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2011
Близко к тексту
Мария САВЕЛЬЕВА
Маленькие человечки
ЛЮДМИЛА УЛИЦКАЯ. ЗЕЛЕНЫЙ ШАТЕР. – М.: ЭКСМО, 2011.
К роману Людмилы Улицкой «Зеленый шатер» уже приклеился ярлык «книга о диссидентах». На самом деле история диссидентства в романе – фон для более глубокого и вневременного явления, центральные герои – не оголтелые борцы за свободу, а обыкновенные люди, каждый со своими слабостями. О слабостях и написан этот роман.
Название романа в том виде, в котором он опубликован в России, тоже не вполне соответствует авторскому замыслу. Книга должна была выйти под названием «Имаго» (так в биологии называется взрослая стадия развития некоторых видов – та, которой герои никак не могут достигнуть), но издатели выбрали более нейтральное словосочетание. «Зеленый шатер» – образ из сна центральной героини, символ примирения жизни и смерти, единства поколений, напоминающий русскую идею «соборности» и в достаточной степени архетипичный. Улицкая совершает перескоки во времени, показывает уже умерших персонажей как живых – и этим действительно как бы приподнимается над идеями жизни и смерти. Когда читатель уже расстался с героями, они воскресают, и, подчинившись увлекательной манере повествования, мы верим, что и реальные жизни так же возобновимы, не конечны. Но такие мудрые толстовские, примиренческие мотивы у Людмилы Улицкой уже звучали – в сборнике рассказов «Люди нашего царя», например. А вот идея «имаго» для нее, да и для литературы вообще, – достаточно новая.
Речь у Улицкой идет о редком в биологическом мире – и чуть ли не повсеместном в мире социальном – явлении, когда личинка получает способность размножаться, еще не превратившись во взрослую особь, однако и породить может только такую же личинку. Этот мотив входит в повествование с образом учителя русского языка и литературы Виктора Юльевича Шенгели – одного из немногих «окуклившихся», по-настоящему взрослых персонажей романа, через сознание которого весь мир предстает как предмет исследования, как поле для большого педагогического эксперимента и огромной педагогической любви. Этот образ несколько, возможно, устаревшего, «старорежимного» учителя из насквозь литературоцентричного мира как раз и связывает мир «личинок» с идеалом «зеленого шатра», а роману Улицкой сообщает связь с главными вопросами жизни, которую сам Шенгели нашел когда-то в «Докторе Живаго».
На фоне по-настоящему сильного образа Учителя особенно вымученными Улицкая показала педагогические размышления партийной функционерши Антонины Наумовны: мол, как дети строят из песка замки, так и идеология склеивает отдельные песчинки личностей, соединяет их в «великое здание». Сравнение надуманное, как воздушный замок, и хрупкое, как детские пляжные постройки. Но сопоставление педагогики истинной и ложной, истинной любви и фальшивки – замечательно: по Улицкой, «правильный учитель – это второе рождение».
Итак, учитель Шенгели – фронтовик, потерявший руку и прошедший своего рода «инициацию», – настоящий, взрослый человек – по распределению попадает в сельскую школу, где понимает, что никакие его знания в послевоенной деревне не нужны, что его ученикам приходится замещать погибших в войну мужчин. Московские же дети, к которым он возвращается, отработав «по распределению», как раз наоборот, только благодаря испытанию литературой, благодаря урокам «Юлича» и могут стать взрослыми, потому что, очевидно, с реальной жизнью, с выбором и необходимостью выжить сами не сталкиваются. Учитель даже выводит – непонятно, правда, откуда беря такие точные цифры – формулу: «общество опускается ниже нравственного минимума, когда число не прошедших в ранней юности процесс нравственной инициации превышает половину популяции». И тогда возникает, по выражению другого героя Улицкой, врача, немца по происхождению, «детская страна… культ отца, послушание, и одновременно неуправляемая детская агрессия». А вместо мужчин рождаются подопытные кролики – не понимающие, что с ними делают, трусливые и слабые.
Двум главным художественным идеям романа – «зеленому шатру» и «имаго» – соответствуют две сюжетные линии, две группы персонажей: три девочки, три мальчика. Самые яркие из этих героев объединяются браком, так что мы без труда вычисляем центрального мужского персонажа – Илью, наиболее неоднозначного героя, пошедшего на сговор с КГБ, не нарочно, но все-таки, похоже, «посадившего» одного из друзей детства.
Три друга – три разных типажа и три примера выживания в советской мясорубке. При этом отношения с политикой у каждого из них примерно такие же, как с женщинами: степень нравственной чистоты одинакова что в любви, что в жизни помимо нее. Один из них – потомственный интеллигент Саня, которого оскорбляет грубость реального мира, музыкант без музыки, потерявший возможность играть из-за глупой детской травмы и даже радующийся этому: не нужно теперь прыгать выше головы. Саня соприкоснулся с политикой только после того, как посадили его ближайшего друга, а до этого избегал ее, как женщин, – как проявления взрослой жизни и жизни вообще. Другой парень, Илья, с детства был хорошо оснащен для плотской любви, в этой сфере ему повезло: встретил лучшую из возможных, но и ее кинул, эмигрировал за рубеж, закрутил какую-то необъяснимую историю, вступив то ли в фиктивный брак, то ли в вынужденный… Наконец, чистый, самоотверженный Миха во всем бросался в омут с головой, любил так же истово, как читал. Не мог хитрить, не мог скрыть даже опасный самиздат, отдавал себя людям. Почему же он не стал Учителем, как Шенгели? Вероятно, как раз из-за своей чрезмерной доверчивости к миру, незащищенности.
Вот тут-то и начинается самое страшное. Эти три друга – самые чувствительные натуры в классе, самые любимые ученики Шенгели. Но повзрослели ли они благодаря его волшебным урокам? И если нет – то в чем же заслуга замечательного, по-настоящему одаренного Учителя и насколько «имаго» он сам: можно ли вообще стать бабочкой, обрести крылья в этой дикой стране? Как и Миху, Шенгели выгоняют из учителей, отрывают крылья, отбирают возможность передавать свою моральную зрелость. Страшный символ в романе – ребенок Ильи, больной тяжелой формой аутизма. Человек-«личинка», рожденный «личинкой».
В романе есть несколько настоящих учителей. Это и Санин учитель теории музыки Юрий Андреевич, и Томина руководительница в мире биологии Вера Самуиловна, и Санина бабушка Анна Александровна, любимая всеми Нюта, всегда знающая, как поступить. Все эти учителя – возможно, «имаго», но все они как будто вышли из прежней, досоветской эпохи.
Оба заголовка романа – и авторский («Имаго»), и издательский («Зеленый шатер») – несут положительную энергетику, хотя на самом деле одна идея явно спорит с другой, одна смягчает другую. Что же перевешивает в романе? Вот в главе с библейским названием «Потоп» показана семья севших диссидентов и их никому не нужная, брошенная, изнасилованная шестнадцатилетняя девочка, у которой, по сути, не было родителей: «Я им не нужна, я им только мешала! У всех детей была жизнь как жизнь, а у меня только посиделки на кухне. Маркс, Ленин, Ленин, Маркс!».
В романе многое показано глазами детей, например, центральное историческое событие эпохи – день смерти Сталина и массовая давка людей, символическая жертва, которую принес сам себе тоталитарный режим. Похожий сюжетный ход был использован Андреем Битовым в романе «Пушкинский дом»: показав смерть Сталина глазами подростка, нормального, среднего человека, замкнутого в самом себе, Битов демонстрировал, что этому герою по большому счету нет дела даже до вождя. У Улицкой трактовка более традиционная, типичная для либерально мыслящего писателя: государству нет дела до людей. Так что «Зеленый шатер» – это все-таки еще и роман о советской истории – в добавок к его философской линии.
Честно говоря, сюжет о мальчиках получился в романе важнее, выпуклее, чем о девочках: в женских историях есть что-то проходное и заурядное. У мальчиков в этом романе сложилась настоящая дружба, включающая в том числе и неизбежные предательства, охлаждения. Как заметил лучший из героев «Зеленого шатра» Виктор Юлич, в русской литературе нет книги о детстве девочки. Подобная книга не получилась и у Людмилы Улицкой. Выходит, зря феминистки вручили ей недавно премию имени Симоны де Бовуар. Но, может быть, такая книга и не нужна. А вот женская линия в этом конкретном романе оказалась совершенно необходима для сохранения композиционного и идейного равновесия.
Об инфантильности как болезни века и болевой точке современной литературы мне уже приходилось писать[1], но ни в той статье, ни в романе Улицкой, по ее собственному признанию, не получилось однозначного и точного истолкования этой проблемы, удалось лишь поставить вопрос («Я отвечать на этот вопрос не берусь. Только поговорить, обсудить, подумать»[2]) – возможно, потому, что проблемная зона находится слишком близко к нам, современным людям. Трактовка Улицкой – социальная, но она помогает и с чисто психологической точки зрения понять, почему так смещаются возрастные рамки современности.
Взрослый человек – свободный и уверенный в себе, а не теряющийся от предоставленной ему свободы. А таких людей в России до сих пор очень немного («Погода на дворе такая, что неплохо вспомнить о шестидесятых», – читаем в одном из недавних интервью писательницы[3]). В нескольких интервью о «Зеленом шатре» (см., например, как самый показательный случай беседу Людмилы Улицкой и Льва Данилкина в «Афише»[4]) журналисты в один голос принижают значение диссидентов и «оттепели», с современной колокольни пытаясь переоценить историю и не идеализировать «борцов с ветряными мельницами». Впрочем, в некоторых случаях очевидно, что они просто строят диалог как провокацию, намеренно по-детски дразнят писателя.
«Зеленый шатер» распахнут в наше время, но это заметно только очень внимательному читателю: всевидящий автор знает, например, что улица Чернышевского – не только бывшая, но и будущая Покровка. В книге писательница прямо не соотносит наши времена с временем романного действия, очевидно, считая, что прямолинейные агитки в ее прозе неуместны, но в беседах с журналистами, в общественно-политических проектах, которые поддерживает, Улицкая очевидно дает понять, с кем она.
У Людмилы Улицкой, человека политически и внутренне свободного и, конечно, вполне взрослого, получилось высказать мудрую женскую и не унижающую жалость к своим героям – «маленьким человечкам». Ей удалось сказать о том, что тоталитарная власть безмерно принижает людей, но и о том, что в борьбе против нее всегда были подлинная искренность и смелость. «Зеленый шатер» выстроен, пусть он и не должен был так называться. У Людмилы Улицкой получилась увлекательная и глубокая, замечательно написанная книга, а если некоторые мысли в ней не развиты до логического вывода, то эти выводы должен подсказать сюжет, интерпретация которого – уже дело читателя.