Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2011
Литчасть
Борис МИНАЕВ
Герман Бродер – кто он такой?
Еврей, живущий в послевоенном Нью-Йорке. Переселенец, беженец из Европы.
Человек, потерявший в огне войны двоих маленьких детей и жену.
Несчастный, одним словом, человек.
А еще кто?
Герман Бродер – герой романа Исаака Башевиса Зингера “Враги: история любви”. Перенесенный на сцену московского “Современника” режиссером из Израиля Евгением Арье. Персонаж московского актера Сергея Юшкевича. Собственно говоря, я даже не знаю, с чего начать. В истории этого вдовца при живой жене, двоеженца и конспиратора поневоле все три эти художника сыграли большую роль. Они как бы его родили. А с другой стороны, как бы он их родил.
Такая вот типично еврейская история, где ничего не поймешь, если все просто начинать с начала.
Начну поэтому с Юшкевича.
Человек встает утром с постели, принимает ванну, пьет кофе, читает газету, надевает пальто, берет в руки портфель, идет на работу. Его провожает одна женщина, а встречает другая, в другом доме. Первая – польская крестьянка, служанка, которая уберегла жизнь своего бывшего хозяина от гитлеровцев. Прятала на сеновале. Носила еду по ночам. Утешала. Лечила. Одним словом, спасала (Ядвига – Алена Бабенко).
Вторая – опасная и ядовитая, как ртуть, умирающая от тоски в этом скучном Нью-Йорке, со старой мамой на руках женщина, от самого голоса которой цепенеешь и которой, что очевидно, ничем не можешь помочь (Маша – Чулпан Хаматова).
Так кто он сам такой, Герман Бродер? Любовник? Неверный муж?
Простота интриги сначала обескураживает. Ну жена, ну любовница, ну и что? Где тут всемирная драма еврейского народа?
А драма проступает незримо, самой логикой жеста, взгляда, медленной, текучей, густой жизнью, которая тянется из этой пустоты, наполняя все вокруг – собой.
Главное – видеть, слышать, дышать, обнимать, идти, пить, есть, направляясь из точки А в точку Б, главное – быть между ними, двигаться, не останавливаться ни в одной из этих точек. В этом смысле незамысловатый процесс ежедневного движения от одной женщины к другой и возвращения обратно, под аккомпанемент обычного мужского вранья и лукавства, выбран автором (или героем?) необыкновенно точно: его, вообще-то говоря, вполне животное происхождение адекватно всей философской задаче, которая ставится перед человеком, вышедшим из ада, – и нелепые, неуверенные, бессвязные, несчастные попытки героя Юшкевича как-то усмирить и утешить двух своих жен приобретают некий эпический размах и библейский смысл.
Зингер написал огромный эпический роман, раскрыв во всех подробностях этот послевоенный исход из Европы в Америку миллионов людей, зафиксировав все запахи и оттенки этого исхода, все моменты и ипостаси, все маски и весь драматизм этого движения масс. Но Арье поставил спектакль об одном, всего лишь об одном человеке! И в нем, в одном человеке, показал всю силу и весь бессознательный фатализм этого мирового движения миллионов. С Востока на Запад.
Так кто же он такой, Герман Бродер? Человек ли он – этот нью-йоркский, бывший польский еврей? Вот еще один большой вопрос.
Или он какой-то росток, семечко, которое катится по мировой пустыне, чтобы пустить корни, зацепиться, найти свою почву заново? И ничего, кроме этих хаотичных биологических механизмом, в нем уже не осталось?
Сергей Юшкевич, играющий главную роль, и есть та самая капля, клетка, матрица полуживого или уже неживого вещества, которая пытается таинственным образом регенерироваться, восстановить свои изначальные свойства на клеточном, почти животно-биологическом уровне. То есть человек, пытающийся заново научиться жить. Юшкевич – это актер, который, на мой взгляд, обладает уникальном даром – удерживать в мерцающем единстве весь этот непрекращающийся распад личности, этот хаос бессвязных слов, навязчивых движений, тиков, гримас, буквально как в учебниках по психиатрии; удерживать в каком-то целостном единстве, сохраняя форму, в виде все-таки пока существующего и даже действующего человека.
Не знаю, кто в большей мере создал этого героя – Зингер, Арье или сам Юшкевич, но создание это восхищает.
Как восхищает воля к жизни любого существа, в котором просыпается второй или двадцать второй уровень сопротивляемости, и оно вдруг воскресает. Однако вот загвоздка – воскреснуть, выжить, регенерироваться после уничтожения способны разные существа. Но ведь не люди! Разве люди способны на это?
Так кто же он такой, Герман Бродер?
Конечно, это герой романа Зингера – в исполнении актера Сергея Юшкевича, на сцене “Современника”, в постановке режиссера Евгения Арье. Я бы еще добавил – при участии художественного руководителя театра Галины Волчек. Кстати, после спектакля узналось немало интересного о работе российских актеров с израильским режиссером, но самое главное открытие – это как рождаются такие проекты.
Арье вот уже пятнадцать лет живет в Израиле. Руководит известным театром “Гешер”. “Гешер” я видел в Москве несколько лет назад – крепкая и сильная команда, театральная машина, где чувствуется сильнейшая лидерская, если не диктаторская, рука, чувствуется полная отлаженность процесса, человеческая и профессиональная истовость театра, который держится на своих собственных ногах, без всякой внешней поддержки – государства или меценатов. Ну как бросить такое дело (да его ни на секунду нельзя оставить, как любой еврейский колхоз) и сорваться в Москву, выстраивать сложнейшего Зингера с балованными звездами “Современника”?
Уговорила Галина Борисовна. Бросил свое кровное. Поехал.
И получилась чудовищно неожиданная история.
Как будто весь спектакль ждешь – и никак не можешь дождаться. Ну и где же эти ужасы? Где же эта всепоглощающая скорбь? Этот рвущий душу на части душевный опыт?
И оказывается, что опыт, который здесь исследуется, открытый наружу, как рваная рана, как пораженная плоть, – он про другое. И что это как раз опыт посттравматический, то есть опыт лечения, срастания клеток, тканей, опыт того, как люди заново учатся любить, ходить, говорить, терпеть, жить…
Я, честно говоря, с таким опытом на сцене (да и в литературе, наверное) сталкиваюсь впервые. Классическая драматургия – она же, как правило, о другом. О том, как целое раскалывается, живое разрывается, о том, как правильное, давно устроенное здание жизни рушится, и это навсегда, и ничего уже не поправишь. Опыт фатума. А здесь все перевернуто. Все наоборот. Нет никакого фатума. Фатум бессилен перед живой плотью. Перед загадкой жизни. Как бы люди не плакали, не рыдали – а жить все равно приходится.
Мне почему-то кажется, что для нашей сегодняшней жизни этот опыт восстановления, регенерации, срастания человеческого материала заново – необычайно важен.
Трагедии у нас происходят каждый день. Психологи приезжают к родственникам тех, кто погиб в “Домодедове”, а что они могут сказать?
Как объяснить эмигрантам в Москве то, что происходит во время погрома на Манежной? Это угроза для них всех?
Как устроить жизнь тех, кто не может больше продолжать – работать, жить, любить? Ведь и таких множество.
Для того, кто остался в живых, уже нет привычных семейных связей, привычной целостной картины мира, и надо обретать их заново.
По сюжету “Врагов” погибшая в концлагере жена Германа Бродера (Тамара – Евгения Симонова) воскресает, остается жива, в отличие от его детей, – и для нее новая семья старого мужа становится единственно возможным пристанищем.
Так кто же он такой, Герман Бродер?
Думаю, это человек, который доказывает всемирной истории, всем ее диктаторам и “проектам”, всем ее революциям и войнам, всем ее смыслам и конфликтам, переделам и передрягам, что их усилия напрасны.
Человек все равно все выдержит. Он выдержит и терроризм, и новую войну цивилизаций, и десятки волн эмиграций, и смену политических режимов, и геноцид. Он выдержит. Он сохранит в себе капельку воли. Жизненной энергии.
Именно она, эта энергия, почти уже угасшая в других, наивная вера в будущее, притягивает к Бродеру. Пусть он грешит против новозаветной морали.
Но по библейской морали он прав. Надо восстановить процесс. Надо попытаться выжить и выйти к свету. После всего, что может с нами еще произойти.
Грустный урок спектакля и романа в том, что Бродер исчезает. Продолжает прятаться на своем сеновале. Таинственный конспиратор, не имеющий телефона и адреса, не имеющий мужества зафиксировать свое новое положение в пространстве жизни, убегающий и спешащий туда, где его никто не найдет, – он теперь в другом месте просыпается, принимает ванну и пьет кофе, с другой женщиной или один. Теперь где-то еще.
Но ведь это не важно.
Не каждому удается сохранить свою форму и свое имя.
Главное – сохранить что-то другое. Даже не знаю, как его назвать.
Что-то Бродеровское.
∙