Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2011
Светлана ВАСИЛЬЕВА
Табор
* * *
Что за тяжкий качается груз
Поселенья под снежным покровом,
Где южане справляют Навруз
И постящихся потчуют пловом!
Дар принявши, не делаем вид,
Мол, чужой это бог бедокурит.
Наш игрушечный домик стоит
На бетонных ногах, не на курьих.
Но когда шумный табор уснет,
Растревожив надышанный кокон,
С крыши с грохотом снег упадет,
Нас лавиной засыпав до окон.
И уже сквозь прозрачные га
Прибывают заботы иные,
Притекают другие снега,
Проливные, как дождь, проливные…
Кочевье
1
Время еще дитя,
Зубки его малы,
Пробуют жизнь шутя,
Раны ее – мои.
Спички достать, тетрадь.
Если кругом ни зги,
Можно не горевать –
Лучше лист подожги.
Больно и горячо,
Лекарь живет нигде,
Земля висит ни на чем,
И каждый шаг – по воде.
Это всего лишь дар,
Данный, чтоб не сгореть:
Горе нести как скарб,
Слово принять как твердь.
Даже при слове “смерть”
Взять и не умереть.
2
Ослика колея,
Тянется след земной.
Это живу не я –
Это соперник мой.
Светится виноград,
В свитке лозы тая
Древний фракийский град.
Это уже не я –
Может быть, это ты
Смеешься, мой золотой,
Маской из темноты.
Или кто-то другой?..
Наша земля в цвету –
Только народ ее вор.
Но всю земную тщету
Язык переводит в хор.
Солница: солнце, соль.
Ослик: детство и боль.
Сердика: сердца ком.
Знаю, плачу о ком.
Снова нам рыбари
Сети свои несут
К камню, где вечный Рим
Волчий оставил зуб.
Перстень
Догадайтесь, почему –
Веневитинову – розу,
Ну, а перстень? Никому!
Наверное, стрекозы не велят
мне распрощаться с помыслом о лете.
Вдохну сиреневый тончайший яд,
и черный муравей, несущий в нети
свой скарб, умножит трудный ряд.
Все это было век и жизнь назад:
в земле прорытая нора барсучья,
и глухота особая, паучья
(о ней, о ней поэт), и камнепад…
А все же лето – небывалый случай.
Уже под вечер, жаждою измучась,
в колодец заглянуть, набрать водицы
и удивиться: просьбою напиться
к самаритянке, чья беспутна участь.
В путь иудею твой глоток сгодится.
А может, этой встречи не случится
и из чужих сосудов нам не пить.
Вода пречистая возьмет и отлучится
от всех источников дышать и жить.
Застынет удивление на лицах…
Не обессудьте, я не откажусь
от общего, плацкартного билета,
подкожной пластики родного гетто –
хотя и в победители гожусь
плацдармов наших, обагренных светом.
И все-таки я летом не умру,
не провалюсь в зеленую дыру,
из праха в прах, земной не стану перстью.
Со мною сладкий привкус на губах
и сердоликовый, с багрянцем перстень.
***
Тем, кто привык ума не занимать,
Не отдавать – с того и взятки гладки.
Труднее нерасчетливую стать
Скопить из продолженья недостатков.
Из простоты – хотя и не святой,
Из нищеты – нисколько не духовной,
Из страхов детской, где висел Ватто,
Где рой сердечный в улее бездонном.
Удержано – чтоб было что продлить
И перекрыть источник недостачи,
Отнято – чтобы было что любить
Всех высших смыслов горячей и жальче.
Нет места у души: богатой быть,
Испить вина успеха дорогого,
Но можно попросить и преломить,
Как вечный хлеб, благословив другого.
Возрадуйся, что убыло в тебе –
Всё легче с каждым днем печаль, дорога.
И что-то страшное гудит в трубе,
Что жизнь отдать и то не будет много.
Мой костер
Мой костер в тумане светит,
Искры гаснут на лету –
Ветровей, веселый ветер,
Разгоняет пустоту.
Ночь пройдет, а спозаранок
В путь далеко, милый мой,
Я уйду с толпой цыганок,
Египтянок… Боже мой!
На прощанье шаль с каймою
На груди моей стяни –
Два конца ее змеею
Больно жалят в эти дни.
Вспоминай, коли другая,
Друга милого любя,
Будет петь тебе, играя,
Про медведя и коня.
Кто-то мне судьбу предскажет,
Кто-то завтра, сокол мой?
Путь-дорога не развяжет
Узел, стянутый тобой.
Золота ладонь. И ясно
Прочертилась за края
Линия – что жизнь прекрасна,
Но прошла, наверно, зря…
* * *
Не золото Индии манит сверканьем офирским,
Не лик византийский на крепких воротах царьградов –
А вечное наше кочевье,
проклятие ссылок сибирских,
Оседлость барышников и конокрадов.
… Насытясь по горло всемирным попкорном,
О чем ворожат мне российские корни?
О чем прозвенели кустом бересклета
Ночные бубенчики, кольца, сережки, браслеты…
И яд гуттаперчевый, лекарь позора, погони
Течет мимо рта по растресканным смуглым ладоням.
Весь хор наш поет! Разлита романея на блюде,
Смешалися, ромале, кони, и звери, и люди,
И бурый медведь, пригубивши медовую сладость –
Ах, смерть моя! – пляшет как голубь, кому-то на радость.
∙