Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2011
Там, где
Александра ДОБРЯНСКАЯ
Черным по Белому
Выставка “Андрей Белый. Объединенный архив”
в Государственном музее А.С. Пушкина
История путешествий архива Андрея Белого достойна отдельного тома. Началась она в 1932 году, когда Белый, испытывая материальные затруднения, передал свой архив Центральному литературному музею, в то время активно собиравшему рукописи и другие писательские материалы. В 1941 году по постановлению Совнаркома архив был разделен на две части: одна отправилась в Центральный государственный архив литературы и искусства, другая же осталась в ЦЛМ. Некоторые материалы осели и в других музеях, архивах и библиотеках, отдельные его части оказались в частных коллекциях. Спустя 130 лет со дня рождения Андрея Белого и 76 лет со дня его смерти работа над объединением архива наконец достигла некоторых результатов. Взглянуть на итоги этой работы можно на выставке “Андрей Белый. Объединенный архив” в Государственном музее А.С. Пушкина.
Кажется, писательский архив – не в виде отдельных томов полного собрания сочинений, а как есть, в рукописях, заметках и письмах – может заинтересовать лишь оголтелых почитателей творчества или профессионалов. Все так, не будь это архив Андрея Белого. На выставке, похоже, попытались “собрать” Белого из бумаги – пошагово, начиная с самых ранних лет. Экспозиция занимает четыре зала музейного мезонина: тут и письма маленького Бори Бугаева к родителям с умильными орфографическими ошибками (вроде “савсемъ здоровъ”) и отчетами о занятиях (“вчера я катался”); тут и аттестат зрелости с оценками и отзывами педагогического совета. Здесь же – черновики, письма, наброски поэм.
Парадокс: несмотря на то, что выставка посвящена писательскому архиву, самая интересная ее часть – рисунки и фотографии. Они интересны даже не тем, что “освящены” фигурой Андрея Белого, а принадлежностью к началу XX века. На этой выставке главный экспонат – эпоха. Отдельное удовольствие для нас, выросших уже в эру фотографии, сравнить живописные или графические портреты – например, матери Белого, Александры Дмитриевны Бугаевой – со снимками. Или еще (громко, вслух) поудивляться оформлению прижизненного издания “Крещеного китайца” – честное слово, как будто сегодня рисовалось: то ли мы совсем немногому научились за сто лет, то ли начало XX века было гораздо более уверено в своей правоте, чем мы сегодня. Или долго и пристально рассматривать снимки Блока, Аси Тургеневой, Любы Менделеевой: это совсем, совсем другая раса, они не имеют к нам ровным счетом никакого отношения, у них одухотворенные лица, они пишут портреты друг друга и стихи, они до невероятия другие.
Вглядываясь сквозь толщу сотни лет, едва-едва веришь, что такое было возможно; вернее всего, лица на мутноватом сером фоне – просто очень правдоподобные картинки. Но вот фотография “Белый с Соловьевым в Дедове” – оба в косоворотках, зачем-то забрались на пень: пень настоящий, такие же настоящие вокруг деревья – и приходится поверить, что люди тоже реальные.
На стене одного из залов цитата: “Действительность всегда выше искусства. И потому-то художник – прежде всего человек”. Как будто в подтверждение этой человечности в последнем зале экспозиции – целая витрина с вещами Белого. Каждая снабжена описанием со специальным пояснением Клавдии Николаевны Бугаевой, второй жены Белого. Предметы самые неожиданные – есть и “кучинский свисток “для безопасности””, и “деревянная ложка Б.Н., которою он одно время увлекался летом 1925 г. в Кучине, но потом нашел, что “неудобно””. Рядом лежат широкий галстук, тюбетейки, письменные приборы, кисточка для бритья, кошелек, очки, карлсбадская соль – словом, не хватает только пилок для ногтей.
Отдельный зал отдан антропософии, второму после литературы делу Белого. Вместе с Асей они путешествовали по Европе, слушая лекции Рудольфа Штейнера. Позже, расставшись с Белым, Ася станет “антропософской монахиней”, всю себя отдаст помощи Штейнеру. А пока – десятки пестрых открыток, посланных родным и знакомым из разных городов Европы.
Не разузнав предварительно, что есть антропософия и в чем там суть, разноцветные схемы из третьего зала понять не получится. Если встать в центре и оглядеться, складывается ощущение, что находишься на выставке детских рисунков: схемы нарисованы акварелью – размашисто и наивно. Так рисуют либо дети, либо те, кто ни на секунду не сомневается в том, о чем хочет рассказать.
К примеру, “9 схем-образов, сжимающих данные истории, философии физиологии крепчающего человека, организованные в целое”. В кавычках – одновременно и название, и пояснение схемы. Сама же схема – человеческий силуэт в профиль, разделенный на несколько разноцветных частей. В каждой области – по человеку. Человек в воинском облачении, например, заходит через нос. Значит ли это, что боевой дух в нас появляется благодаря дыханию, благодаря запахам или же просто благодаря тому, что у нас есть нос? Этого нам никогда не узнать: помета сообщает, что схемы были представлены в узком интимном кругу.
Помимо частных схем, вроде той, что описывает устройство сознания отдельного человека, есть куда более масштабные – к примеру, схема, описывающая роль цивилизаций в мировой истории. Если принять на веру эту схему (а вместе с ней и антропософию целиком), придется признать, что, во-первых, Лемурия и Атлантида существовали, а во-вторых, цивилизация, построенная русскими, выведет весь мир ко всеобщему счастью в светлое будущее. Временные рамки на карте довольно условны, так что есть шанс, что в скором времени пророчества Белого-антропософа сбудутся, а попутно ученые докажут существование Лемурии и Атлантиды.
Между описанной схемой и другой, где стрелочками показаны взаимосвязи между несколькими десятками слов вроде “коммунизм”, “Монтескье” и “дуализм”, – фотография строительства Гётенаума – центра антропософии; чем-то он отдаленно напоминает мечеть. Даже между своими аляповатыми акварельными соседями он кажется удивительно к месту. Эстетика начала XX века больше всего ассоциируется со словом “сумбур” в самом лучшем его смысле, и странное здание-храм новой философии вписывается в эту эстетику как нельзя лучше.
То, что “Объединенный архив” – это выставка архива Андрея Белого, к концу четвертого зала становится неважным. Это не собрание рукописей литератора, это скорее нечто вроде масштабной инсталляции, цель которой – заставить нас поверить в реальность того времени. Сквозь призму событий той эпохи Древний Рим кажется ближе во времени и пространстве, чем Петербург начала прошлого века. Сквозь уплотняющееся сегодня время разреженный зимний воздух России 10-х годов столетней давности кажется возможным только в литературе.
Карандаши, очиненные перочинным ножиком, карикатуры с названиями типа “Как смеется великий человек”, “Телефонная идиллия великого человека” или “Как ведет себя на прогулках великий человек” (карикатуры Белого, изображающие Валерия Брюсова) – все суть атрибуты эпохи, от которой в буквальном смысле остались одни воспоминания. Мемуаристика того времени дает куда более реальную картину его духа, чем даже архитектура, даром что осязать Петербург прошлого века гораздо проще, чем представить себе его обитателей.
В последнем зале рядом с глиняным слепком лица Белого выписана его фраза: “Действительность – радуга, мост, перекличка от я к не-я”. Действительность Белого и его современников в полной мере, наверное, не вообразить. Но как минимум на несколько недель у нас есть четыре зала перекличек.
∙