Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2011
Михаил Соловьев родился и живет в Иркутске. Окончил Иркутский сельскохозяйственный институт. Профессионально занимается музыкой. Работал в уголовном розыске, затем частным детективом.
Михаил СОЛОВЬЕВ
Сон тюленьего бога
рассказ
– Жаль, что вы не хотите применить наш арктический опыт, – заговорил после паузы Юрий. – Очень жаль!
Я внутренне напрягся. Похоже, начинался очередной спор, однако Найоми Кузава промолчала и лишь грустно вздохнула.
Участия в затянувшихся обсуждениях я старался не принимать. Начало эксперимента понемногу откладывалось, а решений все не было.
Наша сборная экспедиция во главе с Найоми состояла из группы японцев, ученых из Калифорнии и единственного русского – Юрия. Щуплый и улыбчивый парень среднего роста разбивал европейский миф о варварстве азиатов.
На судне ему досталась роль миротворца между учеными и командой. Переговорщик, вот кем он стал здесь, сильно уж мешались в работе кровавые ставки матросов.
– Зря упрямитесь, – продолжал Юрий убеждать японку. – Я думаю, отлов тюленей с помощью колпака решит вопрос намного лучше, чем снотворное.
А Найоми лишь молчала и рисовала что-то в блокноте.
Превратности. Повторяемость судеб и преемственность поколений… Есть вещи, от которых человеку не уйти.
Среднестатистический житель планеты не совсем справедливо полагает, что проживает отмеренный ему срок по индивидуальному плану. Если внимательно изучить биографию предков, то на срезе поколений можно рассмотреть меридианы этой странной планеты и определить собственные координаты.
Историю повторяемости судеб я встретил в одной книге по психологии и наконец разобрался в собственных наблюдениях: в прожитых мною отрезках времени и ситуациях почти детально повторялись биографии отца и деда. Немного разнилась очередность событий, но я всегда отмечал малейшие совпадения и понимал – круг еще замкнется не раз.
Пращуры мои были китобоями, но докопаться удалось лишь до прадеда по материнской линии. Он бил морских котиков еще в девятнадцатом веке. К сожалению, ум человеческий короток и никто не знал о нем много. Жаль, а то бы я смог прибросить, что там у меня впереди.
Охота всегда жила в моей в крови.
По отцовской линии “породу” немного “ослабила” бабушка, которая воспитывала меня. Художница и поэтесса, она безумно любила деда, которого я не знал.
– Я обожаю его, – говорила она. – Этот мужчина феноменален! – И посвятила свою жизнь ожиданию его с моря. Глядела, наверное, в окно нашего старого дома и все гадала, когда же придет дед.
Однажды он не вернулся.
Бабушка самостоятельно подняла двух сыновей и настояла, чтобы один стал китобоем.
Это мой отец. Сейчас он старик и живет в Калифорнии.
В море я вышел с ним уже в три года.
Никогда не забуду брызг, срываемых ветром, и безумно палящего солнца над головой. Страшнее этого рыжего шара для меня был только бородатый старпом, сидящий рядом с нами в шлюпке. С тех пор я не люблю всех помощников капитана, особенно небритых.
Первое животное, попавшееся на глаза, напугало меня размерами еще больше. Это оказался морской слон.
Потом их было множество: тюлени, киты – но та встреча осталась со мной навсегда. Черные и толстые. Блестящие. Они лежали, плавали и дрались. Их карие детские глаза и ласковые морды так навсегда и остались миром для моих снов.
Судно отца тогда наняли ученые (они изучали сохранившиеся места обитания тюленей). Тихая оказалась экспедиция. Никто ни на кого не охотился, а отец все шутил: мол, сейчас и вымолим прощение у тюленьего бога. Хорошо ими попользовалось человечество и настало время помочь доверчивым бедолагам.
Действительно бедолаги – по-другому не назовешь. Черные туши на гравийном пляже Фараллоновых островов почти не реагировали на людей и занимались обычными делами, лишь настороженно посматривая на гостей: смотреть – смотрели, но за врагов не принимали…
Это я позже узнал, как их, доверчивых, забивают дубинками, копьями или расстреливают из ружей, отрезая стадо от воды. Кровавая, я вам скажу, картинка. Все пытаюсь ее забыть.
Первая встреча. Болтало шлюпку хоть куда, а бородатый помощник все кричал: “Укачает парня!” – и заглядывал мне в лицо, обдавая запахом жевательного табака (вот это на самом деле оказалось противным).
На берегу отец поднял меня на руки и пошел к животным.
Тюлени почти не шевелились, а я лишь завороженно рассматривал их, спрятавшись на отцовском плече. Старпом все еще хохотал где-то за спиной, а я вдруг увидел нашу команду глазами животных.
Не знаю, что тогда во мне произошло, но до сих пор ощущаю себя их частью.
Не буду лукавить. Пульсы охотника увели-таки и меня в море – и вкус печени и сердца тюленя мне знаком. Пробовал и главное лакомство – соленый язык.
Но кровавая морская работа пришлась не по вкусу (наверняка гены бабушки поэтессы сделали свое дело), и чуть позже я стал техническим специалистом по изучению тюленей в дикой природе (не сильно востребованная профессия, но твердый оклад научного сотрудника – это уже немало). Я всегда тоскую о море, о своих “подопечных”, и не сомневался ни минуты, когда мне предложили принять участие в этом походе.
Нынешнее положение дел вписалось-таки в теорию повторяемости судеб – я, как и пращуры, занимаюсь морскими слонами и, похоже, замаливаю общие грехи перед тюленьим богом.
Спор между русским и Найоми не прекращался, но я чувствовал: верное решение рядом. Пока же мы наблюдали.
Бинокли и подзорные трубы шарили по пляжу не хуже корректировщиков артиллерийского огня. Наверняка, если глянуть на судно с берега, оно так и сверкало солнечными бликами.
Погода прекрасная, да и море кипело черными спинами. Иногда мелькал акулий плавник и разыгрывалась очередная кровавая драма.
На борту сразу поднимался “тарарам”. Ученые забывали про свои степени и сыпали проклятья на головы акул не хуже портовых матросов. Стоило поглядеть, как эта интеллигентная публика изрыгала отборную брань. Команда же нас только подзадоривала (сами они делали ставки на акул и тюленей, подбадривая фаворитов).
Сегодня выделялись два слоновьих гарема, что умудрялись отгонять зарвавшихся акул от своего потомства.
– Проигранные ставки, – все цыкал зубом главный заводила и охотник до кровавых сцен норвежец Андреас. Он всегда играл против тюленей и за акул. – По мне, пускай хоть сам черт, но не тюлений увалень, – кричал в азарте матрос, не отвечая на замечания ученых.
После этих склок Юрий мирил и успокаивал стороны.
– Хватит, парни, – говорил он самым зарвавшимся. – Не мешайте работать! – И те замолкали. Странную власть имел над ними русский, и слушались они его как дети.
Самцов с коротким кожаным хоботом окрестили Рейганом и Сталиным. Других имен не нашлось. Артистичность и деспотизм. А еще эти главы семейств никогда не вступали в прямые конфликты.
“Политики, – все думал я. – Настоящие чертовы политики…”
Среди девочек появились Берта, Ольга и Леди… С ними было сложней, но мы отмечали любую индивидуальность.
Молодые тюлени оставались безымянны – выделить кого-то из такого количества беспорядочно снующих мальков почти невозможно.
– Мясо, – все рычал Андреас и делал ставки за акул.
А потом появился Бой, или Парень.
Первым годовалого тюленя отметила Найоми. Его спина с белым пятном служила прекрасным ориентиром и непрерывно мелькала по разным концам пляжа. Парня интересовало все: роды, любовные отношения, драки самцов. Он не пропускал ни одного события и постоянно попадал в переделки. Однако после очередной взбучки спина с белым пятном снова являлась в самых неожиданных местах.
Не дремали и акулы. Несколько раз заигравшийся Парень оказывался на опасной грани, но всегда успевал увернуться и убегал, маневрируя, будто играл в “пятнашки”.
Андреас его ненавидел и все повышал ставки против, надеясь разом сорвать куш, но Бой всегда уходил от серых туш, несущих смерть. Норвежец даже несколько раз обещал в сердцах сойти на берег и прикончить этого зловредного тюленя.
– Никак ему не хочется умирать, – бормотал матрос после каждого проигрыша.
Изучение в бинокли и споры до хрипоты заканчивались. Теперь оставалось только решить, как метить группу и что делать дальше.
Фараллоновы острова считаются необитаемыми. Так написано во всех туристических справочниках Сан-Франциско, но кто верит справочникам? Острова находятся под юрисдикцией города (если б знали обитатели моря!), и предприимчивые судовладельцы устраивают сюда экскурсии для зевак из других стран.
Полюбоваться на Калифорнийских Галапагосах есть чем: колонии тюленей, многочисленные птицы и скопище больших белых акул.
Кровавое шоу начинается осенью, когда на скалах и небольших пляжах идут брачные игры слонов. Сейчас они закончились, и по окончании линьки тюлени оставят молодежь подрастать, а сами уйдут на север к паковым льдам. В море они проведут почти восемь месяцев, отъедаясь рыбой и набираясь сил.
Акулы на островах хозяйничали. То и дело в воде разыгрывалась очередная трагедия, вызывающая на палубе крики, проклятия ученых и радостные возгласы очередного победителя кровавого тотализатора.
Андреас уже не играл. “Победил меня чертов Парень”, – отмахивался он от вопросов и, похоже, за него переживал. По крайней мере, когда кто-то делал ставки против, Андреас глядел на играющего слишком уж пристально.
Еще раздражали туристы. Деляги из Сан-Франциско тащили сюда зевак со всего света и опускали под воду в металлических клетках.
Даже я, потомок китобоев и наследственный убийца, в жилах которого течет кровь охотника, не могу понять до сих пор, почему кровавые подводные сцены так манят приезжих? Пытаясь разобраться, я наблюдал за ними в бинокль.
После просмотра кто-то смеялся, а кто-то блевал прямо в клетке, судорожно срывая с себя на воздухе маску. Несколько раз зрителям становилось плохо прямо под водой. Этих поднимали на палубу…
Андреасу они тоже не нравились, но он ничего не высказывал вслух. При появлении очередного судна, набитого туристами, норвежец доставал маленькую подзорную трубу и с немым ожиданием глядел. Когда кому-то опять становилось плохо, он победно крякал и переключался на Парня, явно болея за него.
А зеваки? Не знаю, что уж там они рассказывали дома, но из года в год их поток не ослабевает, а справочники Сан-Франциско пестрят объявлениями о Калифорнийских Галапагосах и нетронутой дикой природе.
Но кто верит сегодня туристическим справочникам?
Предложение Найоми казалось неожиданным. Она все-таки не согласилась полностью с мнением упрямого русского и перекроила эксперимент. Девушка задумала отобрать молодых особей. Усыпить. Закрепить на головах датчики и отвезти на расстояние ста морских миль.
Тюлени, полагала она, оказавшись в море, вернутся обратно на лежбище, и за время перехода все произойдет.
Итак, решение было принято.
К холщовому мешку из грубой ткани прикрепили растяжки и долго скручивали старые матрасы, пытаясь сделать манекен. Матросы смеялись втихаря, но больше занимались собственными делами. Наконец все получилось, и я начал тренировку ученых.
Те растягивали колпак, учитывая ветер, и шли, стараясь не двигаться резко.
Я изображал тюленя и, тревожно поднимая манекен мордой кверху, водил им по сторонам, “принюхиваясь”. Команда, улучив момент, набрасывала колпак, валилась кучей на палубу, и “делался укол” снотворного.
От тренировки нас отвлекла Найоми:
– Парень! – закричала она. – Парень! Акула!
Мы бросились к борту.
– Там, – тыкала пальцем японка. – Там, левее грота…
Среди общего кипения тюленьих туш ничего не было видно, пока на поверхности не мелькнул острый плавник.
Матросы на крик японки отреагировали сразу и на палубе “закрутился” тотализатор. Андреас в суете оказался рядом со мной и сопел сейчас над подзорной трубой, пытаясь угадать, что там в воде.
– Метров шесть, – проговорил Юрий, рассматривая акулу. – Здоровая! А где же Бой? Крови-то нет.
Норвежец при этих словах глянул грозно. В глазах ясно читалось: замечание русского пришлось не по вкусу. В этот самый момент я заметил спину с белым пятном, на скалах, возле прибоя. Парень опять увернулся.
– Вот он! – закричал я. – На берегу!
Андреас повернул трубу и удовлетворенно засопел.
– Ура Парню! – орали матросы, которые успели-таки сделать ставки.
Играющие против лишь ворчали.
– Бестия, – сказала Найоми. – Везунчик.
А передо мною неожиданно появился образ деда и глубокомысленно кивнул несколько раз. “Давно тебя не было”, – махнул я в ответ, а он все смотрел на меня и улыбался.
Андреас пытался мне что-то рассказать, но я никак не мог вырваться из собственных видений, и матрос, немного потоптавшись, ушел, тяжело стуча башмаками.
Только тут я услышал, как японка рассказывает про акулу, которая напала на молодого безымянного тюленя. Оказалось, Парень ее отвлек, играя в свои “пятнашки”, и дал сородичу шанс.
– Везунчик, – повторил я слова Найоми, дослушав историю. – Молодец Бой!
Неожиданно почувствовал на себе взгляд. Это оказался Юрий. Он кивнул головой почти как пращур, и стало ясно: мы опять “на одной волне”.
Я прикрыл глаза. Появилась картинка, вырванная из небытия вчерашней историей русского о предках. Те осваивали Америку еще в девятнадцатом веке, и самой южной точкой, до которой они добрались, оказались Фараллоновы острова. Я чувствовал, что наши прадеды вполне могли быть знакомы и так же общаться, сидя на палубе китобоя.
Захотелось обсудить с русским теорию повторяемости судеб, но я не решился: приходится иногда таить некие мысли, чтобы не оказаться вдруг в роли чудака.
Мы тренировались еще день, и наступило время работ на берегу. Стадо могло вот-вот сняться и пойти на север, оставив на суше лишь молодых тюленей. Найоми еще надеялась застать эту величественную картину “исхода”, хоть это и не входило в планы экспедиции.
– Слишком красиво, чтобы не посмотреть, – все повторяла японка, с надеждой всматриваясь в берег.
А еще, не сговариваясь, мы решили задействовать в эксперименте и Парня.
Тяжелее всего оказалось с первым тюленем. Спокойная и грациозная девочка оказалась тем самым “тихим омутом”. Провозились – недолго, а умаялись здорово. Такого количества бросков и попыток вырваться не повторил после нее никто. Бросала нас Берта, что твои кегли. Даже когда разошлось снотворное и она уснула, “дамочка” еще делала слабые движения, напоминающие броски.
“Не удивлюсь, если это мама нашего Парня”, – думал я, разглядывая белое пятно внизу ее спины.
Рейган смотрел на эту возню подозрительно и несколько раз огласил окружающее пространство диким ревом, задирая короткий хобот. Однако когда мы усыпили нескольких девочек из его гарема, он лишь еще раз презрительно взревел.
Парня ловить не пришлось. Любопытная морда малыша появилась рядом трижды. Мы решили “в очередь” его не ставить и накинули колпак.
“Точно мамка и сын”, – решил я, когда мы закончили с молодым тюленем,и тот уснул (воевал он с нами чуть меньше Берты).
Слонов на шлюпках повезли к судну, подняли на палубу и уложили.
– Славно отвоевали, – гудел Андреас. – Я все видел. Дали вам прикурить Парень с мамашей!
Я удивленно глянул на матроса, а он не отрывался взглядом от спящих и в глазах его сквозило необыкновенное тепло.
“Чертов норвежец, – сказал я себе. – Как же он заметил?”
Найоми оглядела собравшихся на палубе, улыбнулась и достала первый датчик.
Наблюдать за тюленями, “знакомиться” и расставаться оказалось увлекательно.
Мы закончили крепеж приборов на головах подопытных, и судно готовилось теперь уйти на сотню морских миль от Фараллоновых островов.
На берегу остались Рейган, Сталин, их многочисленные подружки и суета муравейника. “Исход” так и не начался, а нам уже было пора. Специалисты Найоми готовили оборудование. Мониторы обкатывались почти час, потом их перенесли с палубы в помещение рядом с капитанским мостиком.
Начинало темнеть.
Небо меняло цвет, и ритмы дня затихали. Около экранов остался лишь Юрий, который проводил последние тесты, что-то записывая в рабочем журнале.
– Капитан в истерике, – сообщил он, не отрываясь от бумаг. – Кричит, что не потерпит хождений мимо его каюты и обсуждает наш режим.
– Угомонился?
– Конечно! Виски свое дело знает, – усмехнулся русский и по-мальчишечьи вкусно зевнул.
Капитан Альфред Груббер руководил судном жестко. Команда трудилась слаженно, была вышколена, и единственное, что выбивало его из колеи, так это научная братия. Мы вечно путались у него под ногами, появляясь в самых неожиданных местах.
“Черти из табакерки!” – рычал иногда кэп, натыкаясь на нас.
Скорее всего, мелькнувшая в неурочный час фигурка виделась ему ленивым матросом, отлынивающим от дел, и каждый раз ему приходилось сдерживаться. Я уверен: принадлежи судно ему, пошвырял бы он нас за борт… Но фрахт есть фрахт – деньги собственником получены, так что даже кэпу приходилось мириться.
Ахиллесову пяту капитана нащупал Юрий. Русского все время укачивало, и он боролся с неприятностью алкоголем. Ящик отменного виски, прихваченный с собой, позволял ему в течение дня понемногу прикладываться к фляге.
Оказался не дурак выпить и капитан. Среди команды у него собутыльников не было, а Юрий стал его бессменным собеседником.
Груббер любил тот же сорт, что и русский, но, как шепнули по секрету, старался спиртного в рейс не брать, да и не любил пить один.
– Долго сидели? – пытался я представить картинку застолья.
– Да, – улыбался русский. – Мы говорили о тюленях…
“Альфред Груббер и тюлени”, – раздумывал я после.
Понятия казались несовместимыми. Капитан долгое время ходил офицером на боевых кораблях и во всех его движениях сквозило недовольство и вечное желание крикнуть: “Смирно!” А тут какие-то морские слоны…
Я рассудил позже, что общность интересов – великая сила. Если бы русский увлекался пинг-понгом, Груббер поддержал бы, наверное, и эту тему в угоду собутыльнику…
Восемь зеленых точек, лежащих на палубе, не шевелились.
Я спросил, где Парень, и Юрий ткнул пальцем в крайний огонек.
Слоны спали.
Где-то за кормой оставались Фараллоновы острова.
Судно двигалось, раскачиваясь на волнах, а в окна каюты уже заглядывала фиолетовая ночь. Не нарушая тишины, она игралась, баюкала и напевала мне мамину колыбельную.
Я заснул-таки прямо в наблюдательном пункте, приютившись в кресле.
Юрий укрыл меня клетчатым пледом и ушел.
Снов не было, и навалившаяся темнота забытья выдавила из моей головы все мысли и образы, как пасту из тюбика, ничего не оставив.
Побудку сыграл капитан. Он поднимался с рассветом, и первым, кого проконтролировал, оказался я.
– Как вахта? – интересовался кэп, явно желая меня в чем-нибудь уличить.
Открыв глаза, я увидел зеленые точки спящих тюленей и промолчал, пытаясь сообразить, как здесь оказался. В голове стояла пустота и хотелось еще разок нырнуть в сладкую темноту.
А на судне началось движение. Такой суеты я не слышал даже днем: что-то гудело, ухало, и голоса ученых смешивались с бранью матросов.
– Подходим, – коротко сообщил Груббер.
Корабль оживал. Я четко улавливал, снова падая в полудрему, что команда и капитан – единое целое, связанное невидимыми нитями и пульсами.
“Надо поднимать Найоми”, – пытался проснуться я, но все глубже валился в сон.
– Фил, все уже на ногах, – как-то по-отечески произнес Груббер, и я открыл глаза.
Будить японку не пришлось. Девушка шла по палубе в нашу сторону и, увидев меня в окне каюты, приветливо замахала рукой.
– Просыпаются? – крикнул я, открыв тяжелую фрамугу.
Найоми утвердительно кивнула и оказалась рядом через несколько секунд.
– Приходят в себя, – сообщила она. – Еще час и можно выпускать. Как оборудование?
– Работает.
– А вы почему так рано поднялись, Фил? – удивленно рассматривала Найоми мою фигуру, по-старчески закутанную в плед. Пришлось покаяться, что ночь прошла в кресле. – Общался с Парнем и стерег его сон, – пытался отшутиться я.
Груббер хмыкнул что-то под нос, иронично глянул напоследок и ушел, унося с собой остатки моей полудремы.
С грохотом явился Юрий: почему-то, когда он волновался, казалось, что окружающий мир сейчас развалится. Так произошло и сейчас. Они, видимо, столкнулись на лестнице с капитаном, а что уж там грохотало – известно одному Богу.
“Русский медведь”, – всегда думал я в такие минуты.
– Пора, – выдохнул Юрий. – Бой минут через десять проснется окончательно, да и остальные уже шевелятся.
Засобирались. Моя куртка осталась к каюте, и поэтому я решил не расставаться с клетчатым пледом. Так замотанный в него и вывалился на палубу мимо строгого Груббера, который тревожно крутил головой да цыкал зубом на эдакий бардак.
Готовились недолго. Подопечные окончательно проснулись и полеживали, беспокойно рассматривая окружающих и неуклюже приподымаясь.
Пора было отправлять их за борт.
Спускали по брезентовому пологу, и первым отправился Парень.
На прощание он лишь удивленно оглядел нашу компанию, забавно поворачиваясь всем телом. Испуга в глазах я не заметил.
Темные туши мягко скользили по смоченному брезенту и с брызгами уходили в воду. Даже яростная Берта не сопротивлялась, а Бой встречал сородичей внизу и подталкивал мордой – то ли будил, то ли интересовался самочувствием.
Когда закончили, я снова закутался в плед, с которым пришлось на время расстаться. Сразу стало теплей – сырость делала свое дело, забираясь в каждую щелочку, и я плюнул, что снова выгляжу, как погорелец.
Кружили слоны недолго. Черные спины плавно перетекали в воде, сливаясь с небольшими волнами. Каждый из них еще глянул разок на судно, словно прощался, и тюлени уверенно легли на обратный курс.
– Как по компасу, – кричал в мегафон Груббер искаженным голосом. – Вот бестии!
Мы с Юрием переглянулись. Капитан менялся. Он напоминал теперь норвежца Андреаса, которого наш Парень сначала переиграл, а потом и покорил.
“Так, глядишь, появится еще один поклонник живой природы”, – думал я, а радость за Груббера переплеталась с собственными эмоциями.
Но сказка продолжалась недолго.
– Хорошее мясо, – прозвучал вдруг сзади грубый голос, ломая картинку.
Я обернулся. За моей спиной стоял первый помощник Груббера Джон Смит. Он продолжил:
– Вы же китобой, Фил? Пробовали соленые языки тюленя?
Голубые глаза его азартно искрились, помощник явно ожидал ответа. Раньше он никогда не заговаривал со мной и вообще старался не подходить к ученым, ограничиваясь командой.
Я молчал и смотрел на него, понимая – это не шутка. Вспомнился бородатый старпом, воняющий табаком, и первый детский испуг. Захотелось врезать Смиту, да так, чтобы не встал. Даже кулаки сжались.
Но помощник что-то уловил и расхохотался без тени испуга, лишь взгляд его стал еще ярче.
– Бросьте, – сочувственно хлопал он меня по плечу, будто старого товарища. – Что вкусно, то вкусно, нам-то не стоит быть доверчивыми тюленями.
“О чем говорить?” – разгадал я его провокацию и отвернулся, сбросив руку.
Оставшись без аудитории, помощник замолчал, а через минуту уверенно зацокал прочь надраенными ботинками.
Сегодня на вахту заступал именно Джон Смит.
То, ради чего затевалась вся экспедиция, состоялось. Мы оказались первыми, кто наблюдал спящего морского слона в дикой природе.
Про этих тюленей известно многое, но главный вопрос всегда оставался загадкой: “Как отдыхают слоны, находясь более семи месяцев в море?”
Несколько лет назад Найоми посвятила себя именно этому. Хрупкая девушка изучала и отслеживала тюленей, готовила команду, оборудование и разрабатывала методику. Сегодня ее проверяли на прочность.
После спуска животных большинство ученых собралось в наблюдательном пункте. Все тихо переговаривались и обсуждали эксперимент, высказывали предположения.
Оборудование работало прекрасно. Зеленые точки неслись перед нами по экрану, меняясь местами, перескакивали на соседние мониторы, и тогда Найоми корректировала ход судна через переговорное устройство.
Парень был заметен и здесь. Он ярко выделялся среди стада и подгонял просыпающихся сородичей, “играя в пятнашки”. Я подумал, что он проделает вдвое больший путь в такой суете, и все ждал – когда же угомонится. Но ничего не менялось.
Прошел час, потом еще.
Появился капитан и уселся рядом с Юрием.
– Где Бой? – поинтересовался он, и русский ткнул пальцем в экран.
– Надо же, какой живчик! – рявкнул Груббер в полной тишине через пару минут и, по-моему, напугался сам. Среди общего шепота он прозвучал громовым раскатом.
Ученые рассмеялись. Заулыбался и капитан, а Юрий рассказал ему историю про акул и про необыкновенную удачливость молодого тюленя.
Зеленые точки на экранах все неслись, капитан внимал, усердно кивая, а я вдруг вспомнил свои рассуждения о собутыльниках и пинг-понге… На душе стало тепло. Пожалел, что нет норвежца Андреаса, но звать его сейчас было неправильно.
Капитан посидел в гостях еще немного, но уйти не успел. Он, видимо, иногда вспоминал про судно с командой и беспокойно оглядывался, но зеленые точки на экране гипнотизировали.
Тут Парень неожиданно выписал полукруг и резко пошел на глубину.
Найоми заговорила по-японски, и ее коллеги прильнули к аппаратуре, что-то обсуждая.
– Началось, – наклонился к экрану Юрий.
Альфред Груббер выражением лица еще раз напомнил мне переростка старшеклассника или усердного вечного студента. Улыбнуться мыслям я не успел и больше ничего не замечал.
Судно замедляло ход.
Джон Смит по команде Найоми поворачивал, стараясь удержать тюленей в поле зрения. Представляю, как он ругался в рубке и крыл нас отборнейшей бранью, на которую был большой мастер. Наверняка сейчас в ход пошли его излюбленные “чертовы увальни”, “дети шлюхи” и сегодняшние “тюленьи языки”…
А зеленые точки тем временем переместились на крайний экран и неслись вниз вслед за Парнем.
– Пятьдесят метров, – отсчитывал Юрий. – Сто, сто пятьдесят.
Как только он произнес последнюю цифру, Бой прекратил погружение и замер. То же самое сделали остальные, видимо, достигнув какой-то отметки.
Найоми увеличила изображение, и нам открылась чарующая картина: морские слоны медленно погружались.
Зеленые точки раскачивались из стороны в сторону и шли вниз, напоминая падающие осенние листья.
Любовались молча. Картинка завораживала, и я не сразу сообразил, что мы видим ее первыми.
– Фантастика, – нарушил тишину капитан Груббер и запросил у Смита глубину.
– Тысяча четыреста, сэр! – браво крикнул тот. – Что дальше?
– Ждем, – ответила за капитана Найоми.
“Листья” все падали. Они уже приблизились к следующей отметке, когда Парень, падающий первым, проснулся и пошел наверх.
– Двадцать пять минут, – подытожил Юрий.
– Они могут находиться под водой более часа, – повернулась Найоми. – Интересно другое: почему они делали первый нырок вертикально?
– Акулы?
– Пожалуй, да, – подтвердила девушка, – акулы и касатки… Сто пятьдесят метров – их глубина.
Ночная вахта спокойной не ожидалась, а еще меня тревожил первый помощник капитана Смит.
Первая ночевка слонов закончилась и, судя по темпу и времени, вторая могла состояться около четырех утра.
Мистер Смит днем присоединился к поздравлениям, но я чувствовал его недовольство и желание хоть чем-то насолить. Ко мне он больше не подходил и лишь ехидно косился: мол, слабоват оказался китобой – растаял, а мне было все равно.
Приближалось расчетное время. Капитан Груббер спал. Следующая вахта начиналась утром.
Тюлени плыли как заведенные, четко выдерживая вектор, известный им одним.
Несколько раз мы сверяли курс и убеждались – природный компас не врет.
Неожиданно Парень сделал свечку и пошел вниз.
– Началось, – выдохнул Юрий и крикнул в переговорное устройство: – Стоп машина!
Реакции не последовало. Я внутренне напрягся: “Чертов Смит!”
Юрий уменьшил разрешение, превратив тюленей в небольшое пятно, и выскочил из каюты.
Вернулся через минуту. Оказалось, Смит просто не услышал команды, наслаждаясь в наушниках плеера “Пинк Флойдом”.
– Меломан, черт его дери, – ругался русский.
Картина повторилась. После ста пятидесяти метров глубины слоны падали на дно осенними листьями.
– Глубина двести сорок, – ожил громкоговоритель голосом Смита.
– Неужели лягут на грунт? – удивился я, понимая, что эта ночевка будет иной. К тому же меня терзали предчувствия.
Загрохотала лестница, и в рубку ворвалась Найоми.
– Глубина небольшая, – сообщил девушке Юрий.
Японка молча прильнула к экрану.
“Еще десять метров, еще…” – отсчитывал я про себя и откуда-то знал: впереди опасность.
Точка, принадлежащая Парню, остановилась.
– Грунт, – тихо сказал русский.
Найоми лишь молча кивнула.
Картинка не двигалась минут пятнадцать, а потом началось странное. Шесть точек во главе с Парнем стали подниматься на поверхность, а две замерли около дна.
Бой, проскочивший треть пути, развернулся и снова стал погружаться.
– Заметил, что кого-то нет? – спросил Юрий в никуда.
Тюлень несся на выручку собратьям.
Что происходило под водой – оставалось только гадать. Парень метался между сородичами, явно пытаясь их расшевелить. Похоже, разворачивалась трагедия.
– Мистер Смит, зайдите, – попросила Найоми.
Первый помощник озадачился лишь на секунду.
– Сети, – сказал он. – Старые рыболовные сети, мать их, или тросы. Мы иногда поднимали запутавшихся в них китов и тюленей.
– Что делать? – резко спросила Найоми. – Мы можем помочь?
– Технически да, – ответил помощник. – Но я против того, чтобы рисковать дорогостоящим оборудованием ради пары тюленьих языков.
Все, кто был в рубке, повернулись к нему.
Я посчитал, что ослышался. Но нет, помощник смеялся, глядя на нас, и явно издевался. Глаза его задорно искрились.
– Вам придется это сделать! – твердо сообщила японка. – Корабль зафрахтован вместе с оборудованием.
Неожиданно Смит произнес непереводимую фразу на портовом жаргоне, подразумевающую что-то вроде поцелуя в его причинные места.
Не относись это ко всем, я все равно бы взорвался. В районе Сан-Франциско, где я рос, убивали за меньшее.
Но Смиту сегодня везло. Между нами оказался Юрий.
– Фил! – закричал он, ухватив меня поперек туловища. – Фил, остановись!
Первый помощник рассмеялся мне в лицо и вышел, захлопнув дверь.
– Сядьте, – скомандовала Найоми. – Поднимаем капитана…
Альфред Груббер озадачился не меньше. Выяснилось: Джон Смит в случае неудачи ознакомит с нюансами собственника компании.
– Потерять лебедку или триста метров троса не шутка, – сказал капитан. – Смит давно метит на мое место.
В это время в тенета попался и Парень. Теперь три зеленые точки бессильно метались под водой.
– Осталось чуть больше двадцати минут, капитан, – произнес Юрий. – Решайте, сможете ли вы спокойно смотреть на их гибель…
Капитан Груббер глянул на русского, и в глазах его замелькал бесовский огонек.
– Первый помощник Смит, – проговорил он в переговорное устройство, – готовьте лебедку с “кошкой” к спуску…
Смит в эту ночь выпросил-таки проблем.
После команды на спуск “кошки” Груббер предложил Найоми как руководителю фрахта написать распоряжение. Девушка управилась за пару минут, но оказалось, все это время первый помощник пытался связаться с собственником судна по спутниковому телефону, теряя драгоценные минуты. Тогда капитан Груббер отстранил мистера Смита от командования, отправив его в нокаут, и встал за штурвал сам.
Лебедку размотали быстро.
На “кошку” Найоми прикрепила один из передатчиков, и болванка с крючьями приближалась зеленой точкой к обессилевшим тюленям.
За жизнь боролся лишь Парень, а нам оставалось только гадать – хватит ли времени?
“Тебе не может не повезти, – успокаивал его я. – Не для того ты столько раз выскальзывал из акульей пасти”.
Юрий молча сжимал спинку стула, не отрывая глаз от экрана.
Найоми командовала. Волнение достигло предела, когда японка произнесла:
– Начинаем… Вперед помалу…
Громкоговоритель удовлетворенно крякнул голосом Груббера, и мы услышали шум машин.
Зеленая точка, закрепленная на “кошке”, приблизилась к тюленям и… пошла между ними.
– Господи, помоги, – произнес Юрий вслух, а передо мною опять появился образ деда в обнимку с огромным морским слоном. Я понял, что с нами сейчас тюлений бог.
– Есть, – сказала Найоми по-японски, но мы ее поняли.
– Есть, – повторил я, глядя, как три зеленые точки потянулись следом за “кошкой”.
Первый помощник Смит оказался прав. Это действительно были сети вперемешку с обрывками тонкого троса – останки человеческой жизнедеятельности и страшного словечка “цивилизация”.
Распутывали пленников прямо на палубе. Юрий, команда ученых, матросы и капитан Груббер – все были там и старались помочь, чем могли. Отсутствовал лишь мистер Смит.
Парню не повезло. Корабельная кошка пропорола его одним из крюков почти насквозь. Найоми приняла решение оперировать, чем и занималась сейчас вместе с судовым врачом.
Провозились больше часа.
Безрезультатно.
Хоронили по всем правилам, зашив в саван с грузом, а Юрий по русской традиции закрыл ему веки.
Стоп машина! Это были настоящие похороны при полной тишине.
Провожали Парня всей командой: любители тотализатора стояли, опустив по-детски головы, а норвежец Андреас хоть и крепился, но глаза его подозрительно блестели.
Смит появился на следующий день. Ни на кого не смотрел. Команда и ученые молча расступались перед помощником, стараясь с ним не соприкасаться.
Сначала я подумал, что тот пойдет в рубку, но цокот надраенных башмаков затих возле каюты с мониторами.
Дверь открылась.
Смит обвел нас глазами и произнес:
– Фил, госпожа Найоми, капитан Груббер, я прошу прощения за недостойное поведение.
Ответом ему было молчание. А перед моими глазами неожиданно появился еще раз тюлений бог. Он кивнул нам головой и растаял, превратившись в неистовое бирюзовое море за окном и семь зеленых точек на экране монитора.