Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2011
Ганна Шевченко родилась в городе Енакиево Донецкой области. По образованию финансист. Пишет стихи, прозу, пьесы. Публиковалась в журналах «Арион», «Дружба народов», «Новая Юность», «Современная поэзия» и других изданиях. Автор книги короткой прозы «Подъемные краны». Лауреат международного конкурса драматургии «Свободный театр» (Минск). Живет в Москве.
Ганна ШЕВЧЕНКО
Подольск в моем окне
Мое знакомство с этим городом началось с горстки сосен неподалеку от пригородного вокзала. Казалось, что некий гигант, играя в бирюльки, бросил жменю огромных спичек и припорошил хвоей. Деревья жались друг к другу в страхе, что частные дома, окружившие их, вот-вот наступят на корни.
– Ты об этих соснах писал мне? – спросила я Андрея.
– Об этих, – ответил он.
Я оставила родных, свой город, работу и приехала к любимому в другую страну. Это была одна из самых тяжелых операций в моей жизни, и мне, как пересаженному сердцу, предстояло срастись с тканью нового места.
Андрей встретил меня на Киевском вокзале и все время смущенно спрашивал:
– Ничего, что я живу не в самой Москве? Ничего, что нужно ехать на электричке? Ничего, что у меня маленькая квартира?
– Ничего, ничего, ничего, – успокаивала я его всю дорогу, – ничего.
Квартира и впрямь оказалась маленькой: кухня и вытянутая гостиная с большим окном.
Была ветреная осень, и желтый тополь, залитый прохладным солнцем, качался в окне как маятник то вправо, то влево. Над ним летел самолет. А там, за тополями, гигант, бросивший в подольскую землю горсть сосен, разбросал ржавые кубики гаражей, а еще дальше, почти у кромки горизонта, разложил большие коробки технических сооружений Подольского кабельного завода.
– Где-то рядом аэропорт? – спросила я.
– Домодедово, – ответил Андрей.
В фильмах Тарковского ветер, приклоняющий траву к земле, – один из ключевых героев. В моих внутренних мелодрамах таким героем назначен сквозняк, колышущий легкие занавески. Экспозиция моего закрытого спектакля – это просторная комната, страдающая недостатком мебели, с большим окном, закованным в белоснежный пластик.
Наше, да, теперь уже наше, окно все еще скрипело старыми хрущевскими форточками и было покрыто паутиной облупившейся краски.
Я нашла в Интернете телефон подходящей фирмы и позвонила. Человек, ответивший мне, представился Василием и назначил время. Через два дня он приехал делать замеры.
На вид ему было чуть больше тридцати. Глядя на него, я вспомнила бывшего одноклассника Рому Радченко – троечника, сосредоточенного на спортивных достижениях. Василий мерил окна длинной металлической лентой и записывал результаты в блокнот. После того как мы разобрались с деталями, он сказал:
– Я пришлю вам лучшего монтажника. У него рука сорок шесть сантиметров в объеме.
Боже, подумала я тогда.
Полгода назад, зимой, еще в Киеве, прогуливаясь мимо катка, я видела хоккейную команду, вышедшую на тренировку. Хоккеисты выстреливали на лед, как пушечные ядра, и гладкая поверхность раскачивалась под ними, как батут. Они разгоняли клюшками облака, на их плечах лежало небо.
Когда я увидела монтажника, подумала, что он оставил Киев и хоккейную команду ради того, чтобы вставлять пластиковые окна в Подольске. Он снял кроссовки, надел шлепанцы и приступил к работе.
Через несколько часов я вошла в комнату посмотреть, как идут дела. Монтажник стоял ко мне спиной и заделывал щели жидким силиконом. Я смотрела на окно и представляла, как оно будет выглядеть в обрамлении занавесок. В этот момент монтажник обернулся, увидел меня и стал медленно снимать футболку. Раздевался он пластично, но неуверенно, словно припоминал забытые навыки. И тогда я подумала, что в прошлом он был стриптизером, а не хоккеистом. Потом он стал приближаться ко мне и смотрел так, словно я его невеста.
– Все готово, – сказал он, – хочу обмыться, очень жарко.
– Конечно, – ответила я.
Когда он вышел из ванной, капли воды все еще блестели на его длинных ресницах. И вдруг он стукнул себя ладонью по лбу и пошел в комнату:
– Во я дурак, сетку забыл поставить.
У него что-то не получалось, я слышала, как он тихо матерился и разговаривал сам с собой. Я осторожно вошла. Одна его нога стояла на подоконнике, другая на выступе за окном. Он рассматривал стеклопакет с обратной стороны, всем торсом высунувшись наружу.
Я спросила:
– Что-то не так?
– Вася, бля, намерил, – вот так он мне ответил.
Это были его последние слова, потому что в этот момент соскользнула его нога, опирающаяся на выступ, и он выпал из окна.
Я бросилась на улицу. Четыре этажа. Четыре лестничных пролета.
Когда я оказалась под своим окном, то не нашла даже его шлепанцев. У меня тряслись руки. Я долго не могла сообразить, куда звонить. Потом позвонила Василию.
– Ваш монтажник выпал из окна, – сказала я.
– Черт! – ответил он.
Но это слово было произнесено так, словно не произошло ничего чрезвычайного, словно выпадать из окон клиентов для этого монтажника давно стало вредной привычкой.
– Не волнуйтесь, – добавил Василий, – с ним все будет хорошо.
Я вернулась в свою комнату. Мое тарковское мелодраматическое окно, овеваемое сквозняками, было готово, оставалось вставить сетку и повесить занавески.
Я села и стала на него смотреть.
Здесь, в пределах комнаты, сидела я на своем стуле, а там, за ее пределами, летели листья с сухих тополей, летел крупный, как шмель, самолет, летели бирюльки сосновых стволов, летели картонные кубики гаражей, летели муляжи технических сооружений Подольского кабельного завода, летел красивый монтажник, расправив незримые крылья.