Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2011
Лидия Довлеткиреева — литературный критик, переводчик с чеченского языка. Зам. главного редактора журнала «Вайнах», доцент Чеченского государственного университета, кандидат филологических наук. Стипендиат Министерства культуры РФ в номинации «Молодые таланты. Литературная критика» (2008). Участник форумов и совещаний молодых литераторов в Вешенской, Нальчике, Майкопе, Домбае, Липках. Публиковалась в журналах «Знамя», «Дружба народов», газетах «Литературная Россия», «Литературная газета» и других периодических изданиях, а также в сборниках научных трудов КБГУ и ЧГУ. Живет в Грозном.
Дух пращуров
Нальчик–Майкоп–Домбай–Цей – такова география совещаний молодых писателей, проведенных Фондом социально-экономических и интеллектуальных программ на Северном Кавказе с 2008 года. За это время здесь – один за другим – побывали культуртрегеры из «Дружбы народов», «Знамени», «Континента», «Нового мира» и «Октября».
Последняя встреча проходила в Осетии, в Цейском ущелье, неподалеку от полуязыческого святилища Рекон. Кажется, величественно-суровый горный пейзаж и магнетизм этих мест как-то особенно повлияли на два с лишним десятка «семинаристов»: они были доброжелательны друг к другу, критику мастеров воспринимали не слишком болезненно, дискутировали, хоть и остро, но вполне миролюбиво – ни тебе зашкаливающих амбиций, ни обидных словесных баталий. Московские писатели удивлялись: в клишированный образ воинственного горца явно выраженная толерантность никак не вписывалась. В роли экспертов на этот раз выступили издатель, поэт и переводчик Максим Амелин (мастер-класс по поэзии), прозаик Леонид Юзефович (мастер-класс по прозе), главный редактор «Октября» Ирина Барметова, лингвист Максим Кронгауз и президент ФСЭИП Сергей Филатов.
Ребята, приехавшие на совещание, представляли две языковые традиции Кавказа – национальную и русскоязычную. Жанна Аппаева привезла переводы своих стихов с балкарского языка, Абзагу Колбая самозабвенно читал стихи на абхазском, сопровождая декламацию характерным для кавказских тостов жестом указующего перста. Алан Рамонов пишет на русском, но, воспользовавшись случаем, прочел нежное любовное послание из восьми строк на осетинском. Тон задала редактор журнала «Литературная Ингушетия» Лейла Тамасханова, которая продекламировала на открытии стихотворение на родном языке. Надо сказать, что творческие потуги молодых авторов, не забывающих родные наречия, вызывали искреннее удовлетворение мэтров. Да это и понятно: стихи звучали как древняя песнь, как возглас «Орайда!», пробуждая в каждом священную память о праотцах… Другое дело, что, плохонькие они или гениальные, не владеющему языком судить практически невозможно. Зато досталось тем, кто дерзнул писать на «великом и могучем»: их тексты подверглись жесткому анатомированию. «Силлабо-тонический скелет давно пора закопать как можно глубже! – вердикт патологоанатома от поэзии. – Рифмованная рухлядь вот уж …-надцать лет как сброшена с парохода верлибровой современности».
Рецензенты конкурсных работ отметили тревожный факт: русский язык молодых кавказцев значительно обеднел. Впрочем, это все же общероссийская проблема – не случайно книга профессора РГГУ М. Кронгауза, приглашенного специально для разговора о значении государственного языка для развития национальных литератур, носит символичное название «Русский язык на грани нервного срыва».
Как пчела собирает мед на цветах
А что же прозаики? На этот раз их было немного – семеро, причем четверо из Чечни. Последние отразили в своем творчестве еще одну тенденцию – спрос на вымысел, но вымысел «очевидца» с как можно более тяжелым экзистенциальным опытом. Денис Гуцко, Захар Прилепин, Герман Садулаев, Аркадий Бабченко… И вот теперь – Саламбек Алиев, Аслан Шатаев, Сулиман Мусаев и Висали Эбиев. В их прозе, несмотря на то что она посвящена прошедшей войне, преобладает «гуманистическое измерение». «Почему чеченцы пишут только о войне?» – недоумевает девушка из Дагестана. Ответ очевиден: их детство и юность пришлись на это время, идет естественный процесс осмысления случившегося. «И боль от свежих, далеко еще не зарубцевавшихся ран обостряет решимость извлечь уроки для будущего: исторические, нравственные, психологические, философские», – так года два назад на круглом столе в Грозном охарактеризовал современную чеченскую литературу Леонид Теракопян. В полной мере эти слова можно отнести и к творчеству начинающих авторов. Они попытаются проанализировать причины недавнего военного кризиса и его духовно-нравственные последствия. К счастью, подход, несмотря на единство тематики, весьма разноплановый. Прослеживается стремление к поиску новых жанрово-эстетических возможностей при осмыслении философских проблем, к синтезу классических литературных форм со злободневной публицистикой, элементами фэнтези. С. Мусаев предпочел высказаться в жанре сухой фактографической хроники, что вызвало у меня, например, нарекания как у эстета по духу, а у руководителя мастер-класса как историка по образованию – одобрение. С. Алиев, емко изложив историю жизни Яхи и ее семьи, натуралистично описал жесткость и противоестественность войны, хотя рассказ о другом – о том, что в мире есть что-то, кроме насилия и крови, – голоса, шаги… – сигналы из потустороннего мира, надежда на высшую справедливость. Концовка в стиле моралите показалась Мастеру неудачной. Однако перспектива отказа от нее не устроила автора. «Приму к сведению, но менять не буду», – решительно заявил он. А. Шатаев ищет ответы на злободневные вопросы через фантастические сюжеты. Его героем движет идея фикс – предотвратить ужас войны, ведь он обладает способностью путешествовать во времени. Совсем не новый прием тем не менее нетривиально ложится на чеченские реалии. Юноше не удается повернуть историю вспять, но по крайней мере он не бездействует. Ответственность каждого за происходящее вокруг – мысль, характерная для чеченской рефлектирующей прозы. Этюды Эбиева вроде и не о войне: социальная зарисовка «Двери» – о безработном аутсайдере, сюрреалистическая миниатюра «Кукла», «Молитва отчаявшегося», больше напоминающая оппозиционный манифест, «Алиса» – обыкновенная мечта о счастье. Молодежь взбодрилась: ура! Чеченцы могут писать и не о войне. Ответ автора озадачил: как это не о войне? «Стая» – это же и есть война в миниатюре… Уровень текстов, безусловно, разный. У воспитанного на триллерах и фантастике Аслана Шатаева слишком скудный язык, интересная идея то и дело спотыкается о корявости слога, действие теряет динамизм из-за неоправданных затянутостей. Автору необходимо тщательно шлифовать речь и нещадно пылесосить рукопись. Эбиевские тексты, напротив, поэтичны. И не случайно: Висали окончил худграф, пишет стихи.
Алексея Козловцева из Нальчика также волнуют сегодняшние проблемы. Его Город Nнапоминает любую национальную провинцию России – и неприятием «чужих», и конфликтом русского и нерусского… Здесь, как сказал бы чеченский афорист Ахмет Денисултанов, тебе и Гойя, и Хичкок в одном флаконе: действительность оказывается страшнее любого вымысла. Однако при всех достоинствах его повести «Комплексные числа» было отмечено, что это лишь заявка на качественную прозу: хромающая композиция, растянуто-нудные описания, эпизоды, выбивающиеся из общей концепции, – все это свидетельствует о еще недостаточном мастерстве талантливого писателя. Полина Дибирова из Махачкалы обладает важной для прозаика способностью – подмечать детали, наблюдать, запоминать, чувствовать. Но «песня» пока не родилась: цепкому взгляду мешает непрофессиональная саморедактура и неумение реализовать замысел, что приводит к дефекту восприятия. Так, Леонид Юзефович настаивал на том, что предложенный на рассмотрение фрагмент романа «Орнамент на моей ладони» – это фантастика с призраком в главной роли. Такая трактовка повергла автора в некоторый ступор, заставив задуматься об изъянах в подаче своей идеи.
Слова, подсказанные сердцем
Рассказы Ольги Лизунковой из Владикавказа отразили еще одну тенденцию современной прозы – ее наднациональный, глобалистский характер. Фред вполне бы мог быть Токимото, Альбертом и кем-нибудь еще – молодым человеком «вообще», лишенным каких-либо признаков национальной идентичности.
Бердяев когда-то высказал мысль, что человек входит в человечество через национальную индивидуальность; существует не как абстрактный, а как «национальный человек». То же можно сказать и о культуре, которая, по словам философа, не может быть «отвлеченно-человеческой», она «всегда… национальная и лишь в таком качестве восходит до общечеловечности». Восхождением через глубоко национальное к общечеловеческому отличалось и творчество классиков северокавказских литератур: Кайсына Кулиева, Алима Кешокова, Идриса Базоркина, Абузара Айдамирова, Расула Гамзатова… Именно этим они были прежде всего интересны читателям за пределами своей малой родины. И здесь главное даже не вопрос языка. В конце концов, это дело личного выбора. Чингиз Айтматов как-то сказал: «Я пишу по-русски, но мыслю как киргиз». Дело в способности автора сохранить «национальный субстрат» в своем творчестве. Кто-то из молодежи на встрече в Осетии задал наивный вопрос: о чем писать, чтобы быть востребованным и у себя в городе, и за его пределами? Английский социолог и культуролог Р. Робертсон предложил следующий ответ: «Художник на международной культурной арене все чаще выступает не только и даже не столько как представитель своей страны, сколько определенной этнической группы». Интернет, другие информационные технологии, развитие региональной интеграции открывают совершенно новые возможности для этнокультур, которым есть что предъявить миру.
В этом году журнал «Октябрь» предложил нововведение – специальное творческое задание для участников совещания. Редакция просила в любой художественной форме рассказать о месте, где они живут, об окружающих их людях и тем самым как бы создать свой миф о Кавказе. На конкурс пришло более десятка рукописей, из них были отобраны нижепубликуемые эссе и рассказы трех молодых авторов. Это задание, а также круглый стол «Кавказ глазами молодых писателей» наглядно продемонстрировали, что болевых точек предостаточно, но, чтобы выразить их художественно, умения пока достает не всегда. К сожалению, желание рассказать о своей жизни тормозилось не только профессиональной неопытностью, но зачастую еще и боязнью молодых авторов оказаться непонятыми «официальными лицами на местах». Хочется надеяться, что и круглый стол, и работа с молодыми авторами прорвут плотину недоверия и страха.
Совещание проходило в атмосфере творческого содружества и показало не только перспективы развития литературы Кавказа, но еще и большие социальные проблемы, решать которые предстоит всему молодому поколению.
Метафоричным выражением «многого в одном» в восточной эстетике издревле считается павлин – птица, в хвосте которой сочетаются триста шестьдесят пять красок. Образ в высшей степени удачен, поскольку символом многоцветного оперения передается идея совместимости этнической самобытности и открытости другим культурам. Так что, где бы ни оказался кавказский писатель, в сопричастности Кавказу как родине он всегда найдет духовную опору, и тогда ему уже не грозит потеряться в море пресных, обезличенных текстов.
∙
[1] В заголовках использованы цитаты из двух чеченских романов: «Когда познается дружба» Саидбея Арсанова (начало XX в.) и «Украденная Родина» Тауза Исса (XXI в.). В диалоге, который ведут эти два прозаика, разделенные столетним временным промежутком, сами того не подозревая, они дают блестящий мастер-класс тем, кто так или иначе связал свою судьбу с литературой. Раскрывают секреты писательства, в котором ключевыми инструментами становятся генетическая память («дух пращуров»), как считает Исс, и творческий поиск, трудолюбие («как пчела собирает мед на цветах»), наблюдательность, способность чувствовать, сопереживать («слова, подсказанные сердцем»), что и есть, по Арсанову, составляющие таланта. Когда все частички мозаики сойдутся, придут нужные слова, родится песня, чтобы человек смог заплакать или засмеяться, полюбить или возненавидеть.