Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2011
Наталья Нарышкина родилась и живет в Москве. Окончила факультет журналистики МГУ. Печаталась в журналах “Континент” и “Октябрь”.
Наталья НАРЫШКИНА
Город,
где меняется сознание
Городов, которые называются Дубна, как выяснилось, в мире много. В одной России не менее трех. Может быть, есть и в Америке – в этом зеркальном мире антиподов есть и Москва, и Санкт-Петербург, где жил Том Сойер, между прочим. Так что почему не быть там и Дубне. Но я хочу написать про подмосковный наукоград Дубну, тот, в который можно доехать на электричке от Савеловского вокзала.
Раньше мне казалось, что Дубна со всех сторон окружена водой. Посмотрела на карту: нет, это не так. Не со всех. Но когда находишься в городе, такое впечатление, что вода везде: это и канал имени Москвы, и река Волга, и так называемое Дубнинское море (Иваньковское водохранилище). А под Дубнинским морем, как заповедный Китеж, сотни деревень, в глубине кресты затопленных церквей и колоколен. А над морем – стоит Ленин. Говорят, это один из самых больших памятников Ленину в России. Кто-то рассказывал мне, что раньше напротив Ленина был еще и Сталин, тот самый, который затопил церкви, но его якобы снесли. Не знаю, может быть, это так, легенда. Или просто вранье.
Вода-отражения-зеркало-дробление реальности – расхождение смыслов – много разных правд. Или, наоборот, глубина. Возможность выйти на другие уровни понимания.
Ядерная физика. Алкоголь. Психоделические наркотики. Грибы. Кислота.
Ядро – во всем мне хочется дойти до самой сути. Или ядро – как крепкая основа.
По слухам, в Дубне есть очень талантливый священник. Он рассказывал прихожанам, что человеку в церкви должно быть по-хорошему плохо. Потому что в церкви как в бане: бесы выходят от жара нашей души.
В этом городе как будто видно вертикаль духа – можно и вверх, и вниз, или поднимешься, или в пучину затянет.
Город тайн. Тайна – всегда на поверхности, всегда на виду, иначе бы она не была тайной.
Так получилось, что с этим городом для меня связано несколько важных людей. Или не так – вначале я познакомилась с одним человеком из этого города, а потом как за веревочку вытянула других. И все это очень интересные люди, может быть, потому что они из так называемых интеллигентских семей – из семей физиков-ядерщиков? Но это не совсем так. Потому что в этом городе такая интеллигентская обстановка? Университет есть, кстати. Я ведь сама из семьи физиков-ядерщиков, только мои родители учились в МИФИ и живут в Москве. Так что у меня тоже есть своя семейная “ядерная карма”. Но ведь на Саяно-Шушенской ГЭС погибло значительно больше людей, чем в Чернобыле, не так ли? И не только в атомной энергетике мы балансируем на грани.
Моя подруга Маша, как раз та, из Дубны, говорила, что “люди пачками рождаются”, что люди связаны между собой, как частички пазла. И важно вступить с каждым встреченным в жизни человеком именно в “правильные” отношения, предусмотренные этим заданным пазлом. И, получается, я отчасти оказалась включена в эту систему из дубнинцев.
Анекдот: в экспрессе Москва – Дубна встречаются двое знакомых. Один спрашивает: “Вы что, тоже из Дубны?” – “Нет, я в Дубну!”.
Может быть, восприятие Дубны как объекта искусства и дубнинцев как удивительных произведений Создателя появилось у меня благодаря моему первому экскурсоводу по Дубне – девушке Настене. Она человек, ломающий свою жизнь ради красивого сюжета: быть или не быть, вот в чем вопрос, и “быть” здесь значит – казаться. Играть, создавать свой образ. Неважно, добро или разрушение, важно, чтобы образ был ярким. Не литература строится на реальной жизни, а человек строит жизнь по законам литературного персонажа. Чтобы о нем говорили, рассказывали. Сплетни как литературное пространство, где обитают персонажи. Их отдельная от прототипов жизнь. В восприятии Настены и все другие люди тоже были персонажами. И я тоже. Может быть, это и разрушило нашу с ней дружбу. Я человек, а не образ вечно юной сказочницы, как она меня воспринимала.
…В Страстную пятницу я сбежала из дома с Настеной в Дубну. У меня тогда были некоторые проблемы со здоровьем, и мама не хотела меня отпускать, боялась, вдруг эти проблемы как-то проявят себя, а я буду в дороге, и никто не сможет мне помочь. Я поехала, потому что хотела вырваться из-под ее контроля и потому что не могла противостоять Настене.
Мы ехали тем самым экспрессом Москва – Дубна. Дубна – город маленький, все друг друга знают. И все знакомые встречаются в этом вечернем пятничном экспрессе. Умные, шустрые, интеллигентные дубнинцы покоряют Москву. Они объединены своим землячеством, как сектой. Атом – религия их родителей.
Настена представляет мне дубнинцев, как экспонаты. Один в пятнадцать лет был гением, все понимал и умел обо всем писать, а теперь вырос и решил быть как все – стал дружить с местными нацистами. Другая – “роковая женщина” – рассказывает, как вчера бросила своего парня после длительных отношений из-за какой-то мелочи. Третий играет в какой-то легендарной дубнинской музыкальной группе. Четвертый – технический мальчик-тихоня, но зато всю жизнь любит ту, “роковую”. Люди мелькают как слайды в диапроекторе, у каждого Настена выделяет какую-то яркую особенность.
В самой Дубне, построенной в 1956 году, достопримечательностей в привычном смысле слова мы не осматриваем. Возможно, их там и нет. Во всяком случае, я была в Дубне неоднократно и ни разу даже и разговора о них не было, не то что достопримечательностей.
Мы с Настеной гуляем по набережной Волги, заходим в кафе (достаточно жалкое, н-да). С тем самым молодым человеком, который местная музыкальная звезда, с гитарой и пивом залезаем на крышу и любуемся, как солнце играет на воде Дубнинского моря. На даче юного гения-нациста играем в словесную ролевую игру про кубок бессмертия. В сумерках катаемся на велосипеде по улицам между деревянных домиков (в Дубне таких много).
Заходим в гости к знакомым и друзьям Настены. В Москве все эти люди могут и не общаться и даже избегать друг друга, а как приезжают к родителям на выходные – начинаются и близкое общение, и задушевные разговоры, и философские споры на кухне. Такая вот амбивалентная дружба. А что еще делать в небольшом подмосковном городке?
Важный объект Настениной экскурсии – детская редакция одной местной газеты, откуда, кстати, и вышли многие из тех самых интересных людей, которых она показывает. Для них работа в этой редакции стала стартом самораскрытия.
В ночь на Пасху я так и не смогла заснуть: думала о том, что мама волнуется за меня. Тем более что и мобильных телефонов тогда еще не было. Утром села на электричку и долго-медленно ехала, возвращалась домой. Смотрела на голые поля.
…Тогда, давно, в Дубне много моих знакомых употребляли наркотики. Я – нет. Наверное, потому что и так чувствую, когда грань восприятия бывает слишком тонкой. И боюсь, что вдруг изнутри выйдет наружу сознания что-то ужасное.
Под Дубной растут грибы-галлюциногены. Их сушат и едят.
Тогда я была очень расстроена из-за моих проблем со здоровьем, я была просто сосредоточена на них. Носила черную одежду, думала, что мои трудности из-за недостаточной погруженности в религию. Чувствовала, что хочу, но не могу прорваться туда.
В Дубне мои знакомые едят грибы. Я – нет. Но мы находимся все равно вместе. После грибов им кажется, что заброшенный колодец – это портал в другой мир и что они – волшебные природные духи, которые знают тайный путь через портал. Я не совсем участвую в этой иллюзии. Они ощущают мою отчужденность, холодность. Я в черном. У меня проблемы со здоровьем и мало сил, чтобы принять других. Возвращаюсь в Москву, всеми силами стараюсь воцерковиться. Начинается год моего “поста” (как я это сама воспринимала), когда я думаю только о том, как исполнить заветы Евангелия.
…Маша – волшебный человек. То ли я воспринимаю Дубну как волшебный город во многом из-за Маши, то ли Машу так – из-за Дубны. Но Маша и правда умеет создать особенное настроение, наполнить жизнь событиями. Или обычные бытовые события преподнести как особенные. Она очень мудрая. Она умеет видеть законы бытия и подчиняться им.
С Машей мы решили справлять в Дубне Новый год. Как-то в тот год мне не хотелось отмечать его дома и с большой компанией тоже не было настроения. Тогдашний мой молодой человек выбрал другую девушку. Маша тоже в тот год не хотела ехать в деревню, где справляли Новый год все ее родственники.
Утром 31 декабря я купила на Савеловском вокзале мандарины. Поезда почему-то в тот день ходили плохо, и, когда мне надоело сидеть на вокзале и смотреть “Ну, погоди!”, я каким-то чудом застопила автобус, шедший в Дубну. Заплатила водителю “на лапу” какие-то деньги, он положил досочку между сидений, я на нее села и так и ехала несколько часов.
Этот автобус оказался новогодним. Каждого своего пассажира он подвозил прямо к дому. Машин дом стоял на самом краю Дубны, поэтому меня автобус отвез последней. Хотя я и ехала “зайцем”. Выяснилось, что у Маши пропал кошелек. Мы стали готовиться к Новому году. А потом его встретили. Это был очень тихий Новый год. Мы с Машей выпили безалкогольного шампанского за то, чтобы в этом году мы обе встретили наши истинные пары. (Маша в тот год встретила, а я не смогла залпом допить шампанское, поэтому познакомилась со своим будущим мужем только на следующий год.) И мы даже опьянели, забыв, что шампанское – безалкогольное. На вкус и правда не очень отличается. Когда год уже стал новым, мы стали названивать Машиным друзьям, но они жили на другой стороне Волги. Чтобы встретиться с ними, надо было перебраться через Волгу по шлюзу. Так что мы никуда не поехали. Просто вышли на улицу погулять, и появилось ощущение неожиданной безопасности. Хотя в Подмосковье такое не часто встретишь. В соседнем магазине Маше вернули кошелек.
Утро было такое спокойное и снежное, как всегда бывает 1 января. Мне очень хотелось куда-нибудь пойти и кого-нибудь встретить. Я вышла на улицу и стала качаться на качелях. А потом пошла наобум к дому одного Машиного друга. Это был момент расширенного восприятия мира, когда мир ощущается таким целым, все ниточки судьбы – такими взаимосвязанными, что во всем начинаешь видеть знак и символ. И я каким-то чудом смогла найти дом Машиного друга, хотя помнила, где он, очень смутно.
…Юра в разное время дружил и со мной, и с Настеной. А в Машу он был серьезно влюблен. Я тоже дружила с ними по очереди – с Настеной, Юрой, Машей. А в итоге Юра познакомил меня с моим мужем Володей. Он наполовину болгарин и вообще не так много времени своей жизни провел в России.
Не знаю, из-за Маши или нет, но Юра решил справлять в Дубне свой день рождения. Точнее, в лесу под Дубной недалеко от канала имени Москвы. Мы с Володей были приглашены. И опять – пятничный экспресс Москва – Дубна, уже в темноте приезжаем на вокзал, в машине не хватает мест, я сижу на коленях у будущего мужа, поэтому нас останавливают на ДПС. Не знаю точно, как закончилось дело, но, кажется, в Дубне с этим проще – быстро едем дальше. Сосновый лес, костер, сухо, тепло и светло. Рядом большое поле и канал. По нему плывут пароходы. Мы пьем-едим-разговариваем-читаем стихи. Володя пошел в поле и кричит в высокое темное небо: “Россия, я люблю тебя!”. Утром на заре он голышом плавает в канале. Потом мы с ним идем в соседнюю деревню и набираем воды из колодца с журавлем. Он никогда раньше не ночевал в лесу в палатке, не набирал воду из деревенского колодца, для него все это новые, яркие впечатления. Возвращаемся в Москву на машине. “Нива-шевроле”, кажется, скоро взлетит.
Я ездила в Дубну и автостопом, и на проселочном автобусе из Хотьково. Привозила туда друзей и сестру с женихом. В Дубне мы плавали в водохранилище, катались на моторке по Волге, гуляли в лесу, лазали по заброшенным развалинам, делали шашлыки, ходили по кладбищу, пускали свечки по воде, сидели на старой майской траве. Говорили о разных вещах: важных и неважных. Потом возвращались. И Москва казалась нам уже какой-то другой. Родители – роднее. Увлечения – увлекательнее. Крепкое укреплялось, мимолетное распадалось.
Хотя вроде бы что такое Дубна? Обычный подмосковный город, который не станет Силиконовой долиной.
∙