Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2011
Там, где
Анна ХРУСТАЛЕВА
Счастье мое – Овсянки…
Итоги XIX Открытого фестиваля кино стран СНГ, Латвии, Литвы и Эстонии “Киношок”
Девятнадцать лет назад одна шестая часть суши перестала быть единой страной. Пятнадцать советских республик пустились в свободное плавание, каждая сама по себе. Независимость давалась им разной ценой, но по счетам платили все. И платили дорого: военными конфликтами, межнациональными столкновениями, общей неустроенностью. Мучительнее всего, по живому, рвались человеческие связи. Вся эта неразбериха и боль, как в зеркале, отражались в кинематографе, который в свою очередь также переживал не лучшие времена, но не уставал фиксировать стремительно меняющуюся реальность. И вот уже девятнадцать лет кинематографисты бывших союзных республик делятся своим видением мира в Анапе, на открытом фестивале кино стран СНГ, Латвии, Литвы и Эстонии “Киношок”.
Большой игровой конкурс “Киношока”, который в этом году оценивало жюри во главе с художником Павлом Каплевичем, – это своего рода лакмусовая бумажка, верный показатель того, чем и как живут наследники большого советского кино в разных странах. Вот, например, прибалты уже давно двумя ногами в Европе. Эстонская “Снежная королева” Марко Раата, современный взрослый перифраз сказки Андерсена, выдержана в безупречной нордической манере – холодной и изысканной. Узнав, что от страшной болезни ее спасут только стужа и любовь совсем юного мальчика, главная героиня переезжает в специально построенный для нее ледяной дом и приводит за собой пятнадцатилетнего подростка. Зачарованный, он остается, чтобы кататься на коньках по бесконечным коридорам, а в финале закрыть глаза возлюбленной. Потому что чудо по форме даже в кино редко превращается в чудо по сути. “Снежная королева”, каждый кадр которой можно поместить в раму как самостоятельное живописное полотно, оставляет полное, хотя и ошибочное, конечно же, ощущение, что в отдельно взятой Эстонии проблемы кончились. И все, что остается теперь художникам, так это размышлять о болезненном, скрытом от посторонних глаз человеческом подсознании и снимать кино ради кино. При всей оторванности картины от жизни вообще и от нашего традиционного понимания природы вещей в частности, она – все равно часть непрерывного исторического кинопроцесса. Уже хотя бы потому, что главную роль в ней исполнила Хелена Мерзин, дочь легендарного советского актера Леонхарда Мерзина, работавшего с Григорием Козинцевым в “Короле Лире”, переигравшего с десяток летчиков, разведчиков и прочих бравых военных у самых видных российских режиссеров. Дочь оказалась достойна отца, не только по таланту, но и по выносливости, подтверждение чему – приз “Киношока” за исполнение лучшей женской роли. По словам Хелены, съемки “Снежной королевы” проходили в специально выстроенном ледяном доме-холодильнике, где температура не поднималась выше минус двадцати. Актрисе приходилось часами лежать на снегу и плавать в ванной, наполненной колотым льдом. “Думаю, отец был бы мною доволен”, – заключает Хелена на прекрасном русском языке…
Еще один “балтийский автограф” на “Киношоке” – литовская картина “Евразиец” Шарунаса Бартаса. Здесь все уже куда более конкретно и жизненно, скажем больше – “по понятиям”. На первый взгляд – очередная криминальная драма, просто очень профессионально и тонко снятая. Но за “чистокровные” боевики, даже самые качественные, на фестивале, где ценится, прежде всего, авторская позиция, призов не дают. А у “Евразийца” – “Золотая лоза”, Гран-при “Киношока”. Но не стоит спешить, обвиняя жюри в потере нюха. Достаточно всего лишь счистить внешний эффектный слой из стрельбы и погонь, чтобы увидеть за ним размышление о трагической судьбе поколения нынешних сорокалетних, чья молодость пришлась на пресловутые “лихие 90-е”. Вот и Гена, герой “Евразийца”, с тех пор как пали границы, мечется между Литвой, Россией и Францией в поисках шальных денег. Ему ли все должны, или он всем должен – уже и не разберешь. И в каждом порту у него невеста, и в каждом порту – жена. А вот дома нет нигде, Гена, видимо, и сам не очень-то помнит, кто он есть, откуда пришел. И хотя одинаково свободно изъясняется на нескольких языках, ни один ему уже не родной. Светлого финала ждать не приходится, неоткуда ему тут взяться. Не привязанный ни к чему и ни к кому, герой и рад бы выкарабкаться, начать жизнь с нуля, да цепляться не за что. Бесстрастно и точно вскрывает Бартас главную проблему с виду такой сытой и благополучной современной Прибалтики: свобода поманила, исчезнувшие границы пообещали сладкую жизнь, потоки молодых людей, не случившееся будущее нации, хлынули в Европу, чтобы кануть там без вести и навсегда. Ведь никто не объяснил им, что хорошо там, где нас нет, а дома и стены помогают…
Еще один традиционно мощный блок “Киношока” – среднеазиатский. В конкурсе не участвует только Туркменистан: в этой закрытой стране кинематографа как такового больше нет. А вот на улице Таджикистана праздник: впервые за двадцать лет здесь сняли фильм на пленке, да еще и с русским актером Юрием Назаровым в главной роли. “Истинный полдень” Носира Соидова – настоящая зрительская мелодрама, возможно, немного наивная, но необычайно искренняя. Про русского метеоролога, который никак не может уехать из далекого горного таджикского кишлака на родину, в Воронеж, – станцию некому передать. Покажи такое кино субботним вечером по любому из наших центральных каналов – и успех обеспечен. Потому что в отличие от телевизионных фильмов, состряпанных на скорую руку, которыми нас еженедельно пичкают “голубые экраны”, “Истинный полдень” – не поденщина, а искусство, пусть и достаточно своеобразное.
Киргизию представляла картина “Свет-аке” Актана Арыма Кубата. Главную “партию” сыграл сам режиссер, заслужив тем самым приз за лучшую мужскую роль. Последним сеансом в последний день фестиваля показали казахскую ленту “Дорогие мои дети” Жанны Исабаевой. Уставшая от недельного киномарафона публика в зал текла не слишком охотно, готовая в любую минуту сорваться к морю и солнцу. Но за полтора часа не ушел никто. Рассказ, достойный гоголевского пера и специального диплома Большого жюри “Киношока”, не отпустил. Между тем и социальная драма “Свет-аке”, и сатирическая дорожная история “Дорогие мои дети” – два разных взгляда на один вопрос: что выигрывают и что теряют потомки древних степняков, отказываясь от исконного векового уклада. К чему ведет массовый исход в города и безжалостное наступление города и чуждых ценностей на традиционную деревню. И какова судьба тех, кто пытается отстоять свою правду в одиночку.
Армянский фильм “Не смотри в зеркало” Сурена Бабаяна и азербайджанские “Куклы” Чингиза Расулзаде – кинематографический привет с Кавказа. Грузия, к сожалению, в этом году сошла с дистанции и в большом конкурсе “Киношока” не участвовала. Несмотря на то, что “Куклы” уехали с фестиваля без призов, картина понравилась многим и заставила о себе говорить. Она, как и триумфальный литовский “Евразиец” о поколении тех, кому сегодня едва-едва исполнилось бы сорок. О совсем еще молоденьких мальчишках, чья беспечная юность прошла на бульварах цветущего многонационального Баку, а потом была раздавлена танками в Карабахе. О тех, кто платил даже не за свободу, а всего лишь за игру в нее собственной жизнью. Не успев, по сути, ничего, даже нацеловаться всласть. Не нами замечено, что раны, полученные на межнациональной войне, самые глубокие, затягиваются мучительно, рубцуются не годами – веками. И даже когда не станет последних свидетелей и участников тех событий, память и взаимные обиды все равно будут жить. Единственные, кто способен на непредвзятый рассказ – художники. Авторы “Кукол”, хоть и принадлежат к поколению тех самых “навеки девятнадцатилетних”, находят силы подняться над собственной историей и, никого не обвиняя, нарисовать картину – пусть, с художественной точки зрения, и не идеальную, но чистую и честную. Тем самым отдавая дань памяти всем ушедшим мальчишкам, какому бы народу они не принадлежали.
Приз “Киношока” за лучший сценарий получил Сергей Лозница, чей фильм “Счастье мое” представлял Украину. В мае картина участвовала в основном конкурсе Каннского фестиваля, собрала много наград по России, побывала на множестве международных киносмотров. Титулованный документалист, Лозница, безусловно, умеет снимать кино. Глаз в его работе режут не профессиональные шероховатости – таковых тут просто нет, изображение безупречно, но абсолютное отсутствие души, то почти извращенное наслаждение, с каким автор демонстрирует беспросветный мрак российской глубинки: извергов в милицейских погонах, спившуюся толпу с явными признаками вырождения на лицах, малолетних проституток с острыми коленками. А ведь, говорят, и в Африке все не слава Богу, и в Латинской Америке не без проблем. Но Лозница, уже давно переехавший на Запад, снимает свое кино про Россию. Потому что там, где он теперь живет, это выгодный товар, на полке не залежится…
Несколько лет существует на фестивале традиция особо чествовать какую-то отдельную республику. Свою долю славы уже получили Украина и Казахстан, на этот раз “в фокусе – Беларусь”. А это значит – специальные сеансы белорусской анимации, отдельные показы студенческих работ. В большом конкурсе Беларусь представлял режиссер Андрей Кудиненко и его мистический триллер “Масакра”. Серьезно говорить об этой работе, не слишком удачной реплике легендарной “Дикой охоты короля Стаха” Валерия Рубинчика, нет смысла. Даже подростки, большие охотники до мурашек по коже, вряд ли ее оценят. Потому что нет никаких мурашек. Есть только жанровая путаница, неуместная стилевая чехарда, при которой не спасают ни роскошные костюмы, ни спецэффекты, ни российская звезда Дмитрий Миллер в главной роли. И все же, вот парадокс, “Масакра” – серьезный шаг в развитии белорусского кино, в последние годы не говорившего ни о чем, кроме Великой Отечественной войны. Любой выход за рамки, пусть и не все получилось, – уже поступок.
И, наконец, Россия. На “Киношоке” отечественных работ достаточно – в конкурсе короткометражек “Границы шока”, в авангардной программе “Неформат”, в детской – “Киномалышок”. На главный конкурс выставлены два “тяжеловеса” – Андрей Эшпай и его “Элизиум” и екатеринбуржец Алексей Федорченко со своими “Овсянками”, которым по осени аплодировал в Венеции Квентин Тарантино. Обе картины – чистой воды мистификации. “Элизиум” – воспоминание о том, как поэт Николай Гумилев, выведенный здесь под именем Алексея Тучкова, полюбил некую Черубину де Габриак, прекрасную незнакомку, блестящую поэтессу, далекого и недостижимого ангела. На деле ангел оказался лишь вымыслом, мороком, туманом, напущенным отвергнутой Гумилевым поэтессой Еленой Дмитриевой и известным шутником Максимилианом Волошиным. Картина, снятая по образу и подобию “Неоконченной пьесы для механического пианино”, заслужила немало упреков в излишней “зауми”, но заодно и приз – Сергею Юриздицкому за лучшую операторскую работу. Сценарий “Элизиума” был написан драматургом Эльгой Лындиной пятнадцать лет назад для режиссера Александра Хвана, но тогда оказался не ко времени. Эшпай дополнил эту абсолютно чеховскую историю с ее бесконечными чаепитиями, разговорами, казалось бы, ни о чем и душевными метаниями героев, собственной мистической линией. Нашел заброшенную усадьбу в подмосковном Виноградово – теперь тут пришедший в упадок детский санаторий, а когда-то гостили Пушкин и Вяземский. И снял, по собственным словам, “объяснение в любви поэтическому кинематографу, уходящему от нас стремительно и безвозвратно”. Но мистика подвела, в общую канву не вписалась, вступила в неравное противостояние с реальностью, в итоге оказалась лишней и фильм развалила. Самое обидное, что Эшпай на этот раз проиграл сам себе: его предыдущая работа, “Событие” по Набокову, снятая с теми же артистами – Евгенией Симоновой, Зоей Кайдановской, Чулпан Хаматовой, в той же, казалось бы, сюрреалистической, ирреальной манере, была куда крепче и достовернее “Элизиума”.
Эротическая драма “Овсянки” прибыла в Анапу в ореоле венецианской славы. Здесь все уже знали, что Михаил Кричман , по мнению жюри Мостры, – лучший оператор, а сама картина признана международной кинопрессой гвоздем венецианской программы. Потому в зал было не пробиться.
Алексей Федорченко – ему на “Киношоке” в итоге достался приз за лучшую режиссуру – в очередной раз подтвердил, что страсть к мистификации – “конек”, которого он оседлал с момента прихода в игровое кино, не подвел его и на этот раз. В точно такой же манере был снят когда-то и его дебютный фильм “Первые на Луне” – псевдодокументальный рассказ о том, как якобы еще в 30-е годы советские ученые тайно запустили к спутнику Земли межпланетный корабль с человеком на борту. “Овсянки” – такая же фантастика, только на этот раз не научная, а этнографическая. Здесь съемочная группа “возродила из пепла”, воскресила целый народ меря – финно-угорское племя, которое, согласно летописям, населяло в стародавние времена северо-восток нынешней России – современные Ярославскую, Ивановскую, Владимирскую, Костромскую области. И даже, если верить “Повести временных лет”, ходило с князем Олегом на Киев и Царьград. Только вот, согласно все тем же летописям, меряне еще в X веке перестали существовать как отдельный народ, слившись с более сильными и активными славянами. Однако, согласно художественной правде Алексея Федорченко и казанского писателя Дениса Осокина, чья повесть “Овсянки” и легла в основу сценария, меряне никуда не исчезли, а так и продолжают жить на земле своих предков. Царьград больше не воюют, но свято чтут самобытные традиции пращуров. Вот и главный герой, носящий “традиционное мерянское имя” Аист, одинокий мужчина средних лет, в свободное от работы на фабрике время увлекающийся собиранием местных легенд и преданий, ничуть не удивляется просьбе своего начальника – похоронить его скоропостижно скончавшуюся молодую жену по старинным обычаям. А это значит – убрать покойную, как невесту, сжечь на берегу реки, а прах развеять над водой. Потому что только так душа ее обретет покой, который заслужила.
Здесь много сцен, откровенность которых может с непривычки шокировать, но сняты они столь целомудренно и чисто, что не оставляют ни малейшего ощущения избыточности и чрезмерности. И столько же смыслов, считать которые за раз под силу, наверное, лишь самым искушенным. Сквозь всю картину течет вода – главный символ, за которым – чистота и вечность. В воде мечтает найти свою смерть каждый мерянин, вода – это женщина, без которой мужчина не может ни жить, ни дышать. Вода – единственный путь к женщине, которая ушла навсегда. Именно вода в финале принимает героев и примиряет их и друг с другом, и с любовью, которая, оказывается, при жизни была у них одна на двоих.
Если кинематограф – это слепок душевного состояния современного общества, то “Элизиум” и “Овсянки”, при всей своей качественной неравноценности, вселяют надежду. Да, в них есть и зыбкость, и неуверенность, и страхи, но нет той черноты, того плохого вкуса и глупости, возведенной в ранг достоинства, что были отличительными признаками многих отечественных фильмов последние двадцать лет. Они – явления, безусловно, кризисные. А кризис, как ни мучительно его переживать, признак движения. Дай Бог, движения вперед.
∙