Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2010
Александр КАБАКОВ
Весь Аксенов
Уход Аксенова длился и еще длится – месяцы, даже годы. Этот писатель был и еще остается так сильно привязанным к земной жизни, что его новые публикации не иссякают и через год после окончательной смерти физического тела. Он поражал и еще поражает, скажем прямо, творческой активностью, которой может позавидовать любой живой сочинитель.
Ничего неожиданного в этом – для внимательного читателя аксеновских романов – нет. В “Кесаревом свечении” он описал искусственную жизнь стариков супругов в доме-компьютере, поддерживающем эту жизнь. Чем не Институт нейрохирургии им. Бурденко, где он, подключенный к множеству аппаратов, провел последние полтора года своего земного пребывания? Постоянное фигурирование как бы вечного и в то же время с каждым днем дряхлеющего “старого писателя” во всех его последних текстах – уж не заклинание ли это? Как всякий настоящий художник он предрек свою судьбу…
После изувеченной, увы, корыстью и мародерством “Таинственной страсти” сейчас появляются незаконченные, брошенные ради последней поденщины “Дети ленд-лиза”. В “Детях ленд-лиза” весь Аксенов собран и сконцентрирован, как эссенция в зеленой бутылке – можно и необходимо разводить перед употреблением. Да текст и сам по себе разводится метатекстом, написанным В. Аксеновым и прочитанным нами за всю жизнь. Прочесть этот недописанный роман (или повесть?.. Какая разница…) просто необходимо каждому, кто числит себя поклонником аксеновской литературы, кто сформировался в присутствии аксеновских поэтики и стилистики, кто, в конце концов, сам был и остается аксеновской тенью, – поскольку Аксенов был и остается знáком эпохи. В посмертно публикуемом незавершенном сочинении содержится весь легендарный автор: от сентиментального реализма “Звездного билета” до иронической фантастики “Затоваренной бочкотары”, от кинематографического воображения “Острова Крыма” до эпической приземленности “Московской саги”. Возможно, поэтому (а не только по нехватке времени, отданного практическим заботам) и остались в черновике “Дети ленд-лиза”. Не достало у Василия Павловича сил закончить собирание всего себя в одном сочинении – и детских снов-мечтаний, и юношеских романтических фантазий, и виртуозных экспериментов с языком и смыслами…
Величайшие шедевры русской и даже, пожалуй, мировой литературы родились из воспоминаний о детстве. Воспоминания Аксенова о детстве мальчика Акси-Вакси в “трамвайном городе Булгары” (то есть о детстве Васи Аксенова в Казани), составляющие и сюжетно, и стилистически, и даже жанрово совершенно отличную от второй первую часть “Детей”, сделаны блистательно. По выразительной силе, точности бытовых деталей, глубине проникновения в психологию маленького героя они стоят на уровне безусловной классики: от романа Сэлинджера до рассказов о детстве Башевиса-Зингера. По напряжению памяти, трагическому восприятию кошмара сороковых в СССР – не уступают документальным свидетельствам лагерников. По лирической окраске, поэтическому ощущению детства – трилогии Льва Толстого. Голод и зависть, страх и гордость, пробуждение чувств и жестокость – во всем этом есть настолько бесспорная правда, что текст, представляющий собою, в сущности, полудокументальные отрывочные записки, последовательность эпизодов не самого интересного советского военного детства, не только читается взахлеб, но и запоминается сразу, как остросюжетная история. На этом фоне отдельные сюжеты, такие как отношения тети Коти и дяди Фели или судьба “авторитетных подростков” – несчастной городской шпаны, – сверкают особенно ярко…
Отдельно стоит сказать о памяти автора, увековечивающей современный описателю вещный мир. Канадские ботинки с подошвой, на которой оттиснут британский герб, или не по погоде летние брюки при теплой кацавейке на бедном мальчишке – все отпечаталось в нашей памяти сразу и навсегда, будто мы заразились от Аксенова… Спасибо мэтру – о том, что так можно писать, я узнал из его текстов и не знаю, как бы работал без этого.
А вторая часть – словно написана другим человеком. Помню, что такое же впечатление произвела в свое время “Затоваренная бочкотара” после сугубо реалистических повестей и рассказов. Но “Бочкотара” затоварилась, зацвела желтым цветом после немалого временного промежутка, отделившего ее от “Коллег”, “Апельсинов из Марокко” и “Пора, мой друг, пора”. А в “Детях ленд-лиза” два Аксенова: творец “исповедальной прозы” и сочинитель, внесший гротеск и фантазию, языковую игру и тотальную иронию в послевоенную советскую литературу, оба эти Аксенова встретились под одним названием. Вторая часть – совершенно безумная выдумка о том, как Волжско-Каспийская военная флотилия в конце сороковых годов ведет боевые действия, в которых участвуют силы американских союзников; как корабельные конвои “блю карго” идут в сторону какого-то фантасмагорического Юга, где воинственные кавказцы-магометане атакуют корабли верхом; как казанские мальчишки и девчонки вступают в страшную, кровавую битву – такая вторая часть и будучи написана самым банальным, стертым слогом произвела бы сильное впечатление своей невероятностью и жизнеподобием одновременно. Но она написана языком небывалым, не существовавшим до Аксенова и не существующим без него, это “дыр-бул-щил” аксеновского изготовления, это истинный новояз, который в сочетании с невообразимым сюжетом, даже незавершенным, производит впечатление сильнейшее, сокрушительное. Сюжет, пожалуй, отдает чуть-чуть “Островом Крымом”, но стилистика, какое-то “кривое”, как бы косноязычное построение фразы, использование обычных слов в диковатом контексте и изобретение слов собственных – к этому Аксенов в прежних сочинениях только подбирался. Еле слышно такой язык звучал в аксеновских пьесах, слабые его ростки пробивались в романах последнего десятилетия, но в полный голос на своем личном языке он заговорил только в “Детях ленд-лиза”.
Поразительно, что повесть (или все же, скорее, роман) не оставляет неудовлетворенности, желания непременно прочесть финал. Текст настолько живой и полноценно живущий, что финал можно принять – или придумать – любой. Жизнь состоялась, сочинение удалось, а чем заканчиваются жизнь и сочинение – это, в конце концов, не так уж и важно. Все равно ничего не изменишь, все предопределено тем, как прожит срок и как написан текст, и, следовательно, какой бы конец ни был, будет он, в сущности, один и тот же. Развязка не в последней точке, она заложена в первой фразе…
Василий Павлович Аксенов на прощание сделал нам прекрасный подарок. Он вообще хорошо относился к своим читателям.