Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2010
к низшей мере
* * *
Под звуки лиры и трубы в предписанный нам срок,
Все тем же белым будет снег, и небо тем же синим,
И с мест привычных не сойдут ни Запад, ни Восток.
Пришел Прокоп, кипел укроп в момент его прихода,
Ушел Прокоп, кипит укроп, хоть и вскипел вполне,
Но где же нравственный закон и тайная свобода?
Ужели канули оне кастрюли той на дне?
Как при Прокопе он кипел, так будет без Прокопа,
Когда того в последний путь благословит Шопен.
(Вовек не оценить тому изысканного тропа,
Кто в мудрости врата не вхож с названьем кратким “дзен”.)
Нет, не изменится ничто на этом белом свете,
Который, только приглядись, скорее сер, чем бел,
И тот, кто раньше был никем, тот будет в Интернете
Опять никем, какой бы ник он там не заимел.
Все так же будет род людской неистово и рьяно
Есть, пить, курить, бабло рубить и друг на дружку лезть,
Хотя и чудится мне здесь какая-то подляна,
Но видно зря, поскольку жесть такая лишь и есть.
Ничто не будет никогда в порядке том меняться,
Что спущен некогда нам был с заоблачных вершин,
Увы, не каждому дано до мысли той подняться,
На ней сам Тютчев проглотил свой фирменный аршин.
* * *
Главным образом затем,
Чтобы жизнью наслаждаться
Вне общественных систем,
Чтобы мыслями о Боге
Бодрый скрашивать досуг,
Чтобы тяжкие налоги
Им легко сходили с рук.
Чтоб вкушать плоды земные,
Не стесняясь наготы,
Чтоб миры прозреть иные
За покровом суеты.
Но, когда я сам родился
И обрел телесный вид,
Очень быстро убедился,
Что не так все обстоит.
Что хорош наш мир не шибко,
Даже менее того,
И системная ошибка
При создании его
Вкралась в высшие расчеты
По конструктора вине,
И напутал в них он что-то,
Не сказав об этом мне.
В том-то вся и жизни драма,
Что какой-то главный гвоздь
В небо он забил не прямо,
Как положено, а вкось.
И картина мировая,
На таком гвозде вися,
Не сказать, чтобы кривая,
Но косая стала вся.
* * *
И я тревожусь за него,
Хотя мне тоже водка нравится,
И даже более того.
Но я придерживаюсь мнения,
Что в состоянии любой
Из многих стадий опьянения
Должны мы властвовать собой.
Чем бегать с топором за тещею,
Крича ей вслед: “Урою, б…ь!”,
Не лучше ли весенней рощею
Под ручку с нею погулять.
Вот я собой, к примеру, властвую,
Да так, что любо посмотреть,
И до сих пор живу и здравствую,
Хоть мог давно бы помереть.
А кто не может контролировать
Себя, напившись до чертей,
Тех надо строго изолировать,
Включая женщин и детей.
И там, по месту заключения –
Взять ту же, скажем, Колыму, –
Успешно подвергать лечению
Тех, кто подвержены ему.
А тех, кто нет, – стерилизацию
По полной схеме провести.
А как еще, скажите, нацию
От вымирания спасти?
Осень резидента
Стал я зреньем не гож,
От сортира, бывает, до кухни
Только к ночи дойдешь.
Мысли мозг мой сосут, как пиявки,
Извели голоса,
Забываю фамилии, явки…
Как их там… адреса.
Что за женщина рядом со мною?
Почему здесь она?
Представляется вроде женою…
Может, вправду, жена?
Или врет, что, пожалуй, скорее,
Кто их, баб, разберет…
Привязать бы ее к батарее…
Ну а что как не врет?
А мужик, тот, который с ней рядом
И мне смутно знаком,
Все сверлит меня сумрачным взглядом
Да грозит кулаком.
Мы с ним вроде встречались когда-то…
Только где и когда?
Перепутались лица и даты,
Имена, города…
Вспомнил, виделись мы под Ташкентом
У Покровских ворот…
Я тогда был его резидентом
Или наоборот?
…А вода всю дорогу из крана
Льет, зараза, и льет,
И шуршат в голове тараканы
День и ночь напролет.
* * *
Стремясь к ничтожному нулю,
Я не во что уже не верю
И никого уж не люблю.
А ведь когда-то было – верил
И даже, помнится, любил,
И в женщин взор свой страстный перил,
И на столе чечетку бил.
Гулял, как падла, по буфету,
Пуляя пробки в потолок,
Однажды, помню, марафету
Мне Блок в “Собаку” приволок.
И, пьяных слез не вытирая,
Мы в предрассветной сизой мгле
Блаженство испытали рая,
Зизи купая в божоле.
А как мы с Анненским напились,
Хоть он до этого ни-ни,
А как с Ахматовой сцепились
За том потрепанный Парни.
Ну что тут скажешь? Были люди,
Не то что нынешняя шваль.
Я вспоминаю, как о чуде,
О них сквозь черную вуаль.
Где грезофарсы? Где фиакры?
Где песни нежных лорелей?
Одни сплошные симулякры
Толпою прут из всех щелей.
Филологическая перхоть
Сегодня встала у руля.
А ей, чем дискурсами перхать,
Поэтов надо б короля
Избрать, как мы тогда Ерему,[1]
Который, не гляди, что пьян,
Но сквозь бухую полудрему
Проник в загадку инь и ян,
Пришел к конечному итогу,
Мух обособив от котлет,
И, запахнувшись гордо в тогу,
Замолк на долгих двадцать лет.
Постиг он главный принцип дзена
Умом, заточенным, как нож:
“Мысль несказанная бесценна,
Мысль изреченная есть ложь”.
Но не питай иллюзий, Саша:
Народ до дзена не дорос.
Им эта по фигу параша,
Им этот по херу мороз.
…Тут заглянул на днях в ОГИ я,
Стремясь найти себе приют,
Так там настолько все другие,
Что даже баб своих не бьют.
* * *
Приют отныне вольного чухонца,
Продукт горенья северного солнца –
Буквально все в тебе ласкает взор.
Кто побывал в Финляндии хоть раз,
Тот испытал нешуточный экстаз.
Я потому о ней тут речь завел,
Что средь газетных сообщений разных
Вдруг прочитал про милый местный праздник.
Все населенье городов и сел –
Как, согласитесь, трогательно это! –
Справляет День поэзии и лета.
А может, с жиру бесятся они
Подкожного, подумалось мне следом,
И груз забот им в принципе неведом,
А на уме гулянки лишь одни.
Прижать бы их как следует к ногтю,
Ну ладно, ладно, это я шутю.
Простые, извиняюсь, лопари
И надо же, удумали такое,
Стишки себе читают всей толпою,
Пока я тут горбачусь до зари,
Чтобы от ямба отличить хорей
Да и покончить с этим поскорей.
И тешиться забавою пустой
В мои лета мне, право, не пристало,
Магического труженик кристалла,
Я не охвачен праздной суетой.
Его структура-дура мне дана,
Чтоб жизни мудрость исчерпать до дна.
А финны, что ж… Пускай себе живут,
Пусть веселятся, пусть стихи читают…
Уж раз они на свете обитают,
То ничего уж не попишешь тут.
Но пусть, хоть вспомнят, прочитав мой стих,
Как мы в сороковом пугнули их.
* * *
1
Но представляю, как тогда,
Пронзая даль орлиным взором,
Он вел испанские суда,
Своей железной силой воли
Превозмогая волю волн,
Путем неведомым дотоле,
Амбициозных планов полн.
И вдруг вдали увидел берег
В трубы подзорной окуляр,
Какой конкретно из Америк
Он частью был – любой школяр
Ответит без запинки сразу.
Сегодня да, но в тот момент
Внезапно морехода глазу
Открылся некий континент,
Что был хорош собой на диво,
Не говоря уже, что нов.
А заодно и перспектива
Богатства, славы и чинов
Открылась, и в бессмертье дверца
Пред ним открылась вслед за ней –
Великим сыном генуэзца,
С еврейских примесью кровей.
Другому не пришло на ум бы
Всем этим взять – и пренебречь:
Так ведь не все из нас Колумбы,
О чем здесь, собственно, и речь.
2
Тот Новый Свет, – подумал он, –
Как, скажем, Шлиман, скажем, Трою
Отрыл, но есть ли в том резон?
Сюда под знаменем конкисты –
Прикрытьем низменных страстей –
Рванут толпой авантюристы
Всех рангов, видов и мастей.
Почуяв прибыльное дельце,
Сдержать не в силах алчный зуд,
Под корень изведя индейцев,
Несчастных негров завезут
И, заковав рабов в железо,
Им ад устроят на земле.
Зачем я в эту жопу лезу
На быстроходном корабле?
Уж больно грязно и кроваво
Весь этот выглядит сыр-бор.
Нужна ли мне такая слава? –
Засомневался Христофор. –
3
Что, опасеньям вопреки,
Взойдут на почве той кровавой
Цивилизации ростки.
Не так уж мрачно все и хмуро, –
Продолжил думать Христофор, –
Здесь расцветет литература,
Какой до сих не знали пор.
Где, что ни имя, то громада,
А то и целая гора –
Кортасар, Борхес, Пас, Амаду,
Мистраль, Гильен, et cetera.
А взять Пеле и Марадону?
А Роналдиньо и Кака?
Кто знал о них во время оно,
В былые средние века?
4
Футбол опять же, это да.
Но есть еще и диктатура,
Как с нею быть нам, господа?
Тонтон-макуты с Папой Доком
И Стресснер с ними заодно –
Они еще нам выйдут боком,
Что я предчувствовал давно.
И про Трухильо с Пиночетом
Не стоит также забывать.
Так что мне делать с Новым Светом?
Открыть его? Не открывать?
А пред испанскою короной
Предстану в виде я каком?
Орлом ли? Щипаной вороной?
Или последним м…ком?”
5
В тумане перед ним вставал,
Вокруг кружились пеликаны,
Гудел-шумел девятый вал,
И загорелые матросы
Крутили пальцем у виска,
Пока проклятые вопросы
Терзали сердце моряка.
Терпеть не в силах пытку эту,
“Была, – решил он, – не была,
Пожалуй, брошу-ка монету,
Но загадаю на орла”.
* * *
Когда, и что, и где взорвется,
И ничего не остается,
Как только ждать, когда опять,
Не дай Бог, что-нибудь взорвется,
И сил уже не остается
Себя надеждой утруждать.
* * *
Но мне хотелось, чтобы он
Ко мне подкрался незаметно,
Не потревожив мирный сон.
Перстами легкими умело
Коснулся сомкнутых зениц
И вырвал пожилое тело
Из государственных границ.
Чтобы заснув на этом свете,
Проснулся я уже на том,
Где люди радостно, как дети,
Друг дружку любят под кустом.
И сквозь приятную прохладу,
Забыв про тяжкие труды,
Гуляют голыми по саду,
Вкушая спелые плоды.
Не ведая томленья духа,
Они иной свой строят мир,
Где им не Путин дует в ухо,
А благодетельный Зефир,
В законодательных палатах
Там сплошь апостолы сидят,
Там нет ни бедных, ни богатых
И все амброзию едят.
Увы, не суждено пока мне
В то место выйти из себя,
Где не разбрасывают камни,
Но собирают их любя,
Где, выбрав краткое мгновенье,
Господь мое стихотворенье
Прочтет и, прослезясь тайком,
В карман полезет за платком.
Следующий материал
Салам тебе, Далгат!
Вступительное слово Алисы Ганиевой