Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2010
Степан ЛОМАЕВ
На свалке субкультур
Каждая культура создает множество знаков. Знаковыми могут быть жесты человека и его вещи, потребляемые продукты, понятия, которыми он пользуется. Как идеология, так и рынок (с помощью рекламы), стремясь манипулировать обществом, работают над искусственным внедрением знаков в культуру.
Даже критическое отношение к просмотренному рекламному ролику не всегда препятствует внедрению искусственных знаков, так как реклама оперирует не столько логическими доводами, сколько эмоционально окрашенными утверждениями, воздействуя на подсознание человека.
Представим себе подростка, “напичканного” продуктами индустрии знаков: он часто действует неадекватно обстоятельствам, а значит, бесполезно или даже в ущерб себе, что приводит его к кризису. Обстоятельства принуждают его или признать неправильность мира, или разочароваться в предлагаемой системе знаков. Первый вариант действий порождает агрессивное отношение к окружающему миру и провоцирует дальнейшее углубление кризиса. Второй ведет к пересмотру мира знаков. Молодежным субкультурам в той или иной степени свойственны оба варианта. Разочарованность в окружающем мире есть практически в каждой субкультуре (особенно ярко это видно у эмо, гóтов). Создание альтернативного мира знаков – одна из главных задач каждой субкультуры (в одиночку это практически невозможно). Как это происходит?
Например, группа молодых людей из города Глазова, называющих себя “неформалами”, отказывается от потребления рекламированных сортов пива и пьет исключительно “Чепецкое” или ижевское “Бодрое”, произведенные местными малоизвестными пивными заводами. Причина такого выбора может быть озвучена так: “Местное пиво лучше, так как дешевле”, “Местное пиво лучше, так как полезнее” или “Местное пиво лучше, так как оно местное”. Но есть еще одна причина – потребность в независимости от рекламного влияния и прочих проявлений культуры мейнстрима. “Бодрое” становится их альтернативным знаком.
Молодежные субкультуры города Ижевска и окрестностей знакомы автору данного очерка не понаслышке. Спальные районы юго-восточной части города отгорожены от промзоны сосновой лесополосой, уходящей в еловый лес. На его полянах в свое время собирались и старые сатанисты, и новые готы; были толкиенисты, металлисты с панками, забредали скинхеды. Футбольные фанаты разве что не доходили. На поляне под названием “Свалка” в 2002 году сидели в основном панки-оборонщики (от названия рок-группы “Гражданская оборона”). Жгли костер, пили “Кносс” – спиртосодержащее средство для ванн (кроме низкосортного спирта и воды в нем мало что еще содержалось). “Кносс” был самым популярным, но были альтернативы в виде традиционного “Тройного одеколона”, душистых вод “Ясон” и “Композиция”. В то время в подобную продукцию еще не добавляли яда, от которого шестью годами позже зеленели и умирали люди. Тогда производители подобного парфюма ясно понимали, кто и как потреблял их продукцию. Бутылки “Композиции” имели форму под руку и широкое, как у пивных бутылок, горлышко.
Мы с другом несколько раз забредали на “Свалку” и видели этих молодых людей. “Кносс” они пили из отрезанных горлышек пластиковых полуторалитровых бутылок, а запивали водой из протекавшего неподалеку ручья. В этом даже была какая-то своя эстетика. Мало кто из них настолько нуждался в средствах, что не мог позволить себе купить лишний пластиковый стакан. Некоторые могли позволить себе водку, думаю, и напитки подороже. Они пили “Кносс”, потому что он нес в себе знак независимости. Здесь речь идет уже не только о разочарованности в ложных установках индустрии знаков; люди оказались враждебно настроены и к ряду традиционных культурных норм общества, которые представляются им неразрывно связанными с уже распознанными ложными знаками. Так стратегическая забота о своем здоровье стала для них знаком отрицательным. (Впрочем, неприятие таких норм вовсе не обязательно: нередко случалось, что “Кносс” на “Свалке” пила только мужская половина; женская же, заботясь о здоровье – “нам еще рожать”, – употребляла настойку боярышника или “слабоалкогольный” напиток “Холодок”.)
Переживая кризис, молодой человек вынужден искать новые знаки (не всегда это осознавая), отсылающие к другой системе ценностей и представлений о мире. Здесь можно применить понятие точки бифуркации “культурного развития” конкретных юноши или девушки, из которой есть ряд вероятных выходов – в разные субкультуры. Выбор же какого-то конкретного пути может зависеть порой от незначительных причин. Подростка часто не столько притягивает какая-то конкретная субкультура, сколько отталкивает культура доминирующая. Этим объясняется то, как легко порой молодые люди меняют свою субкультурную принадлежность.
К примеру, один мой знакомый, будучи фанатом группы ДДТ, относил себя к рокерам и носил большой православный крест. Длилось это меньше года, после чего он подался в сатанисты, продолжая носить тот же крест уже в перевернутом виде. Многие бывшие рокеры (имеется в виду субкультура, основой для “сборки” которой было творчество российских рок-групп, действовавших еще в советские времена. – С.Л.) в процессе угасания этой культуры разошлись по самым разным неформальным объединениям, от растаманов до НС (национал-социалистов) – скинхедов.
Молодежные субкультуры склонны противопоставлять себя доминирующей культуре и враждебно относиться к ее носителям, для которых в данной среде применяют термин “обыватель”. Ее мировоззренческая матрица представляется как лживая, пошлая, вредная, глупая. Но в действительности любая субкультура является прямым ее порождением. Если ряд норм и установок матрицы доминирующей культуры считаются ложными, то в матрицу субкультуры входят их негативы. (Так этническая толерантность принята в качестве нормы культуры нашего общества. У НС – скинхедов норма – отсутствие толерантности.) Остальные установки принимаются, как правило, без изменений. В результате основа субкультуры представляет собой мозаику негативов и позитивов доминирующей.
К примеру, члены субкультуры, включающей в себя антиглобалистские и антикапиталистические установки, редко вырабатывают понятийный аппарат для обсуждения интересующих их проблем и проект адекватной программы действий. Не имея своего языка, они продолжают рассуждать в рамках общественных моделей эпохи Просвещения и крайне идеологизированных понятий, вроде демократии и тоталитаризма, неустанно запугивая друг друга призраком полицейского государства.
Националистические группировки обличают государство как антиэтничное (антирусское, антитатарское или какое-либо другое). Крайние антифашистские группировки считают его фашистским. Например, в Ижевске члены одной запрещенной политической партии не один год называли себя жертвами режима, постоянно находящимися под давлением государства; наконец государство действительно решило оказать давление. После всероссийского съезда партии ее ижевским членам устроили “захват” на въезде в город, потом завели уголовные дела – несколько человек получили условный срок за хранение запрещенной литературы. Больше в Ижевске не было слышно о деятельности этой организации.
Алексей Рыбин, с которым Виктор Цой играл в группе “Гарин и гиперболоиды” (потом она переродилась в группу “Кино”), писал в книге ““Кино” с самого начала и до самого конца”: “Как-то раз в гости к известному в современной ленинградской рок-тусовке Диме Левковскому приехала занимающаяся музыкальным бизнесом знакомая барышня из Лондона. После посещения рок-клуба, ряда квартир, в которых проживали молодые музыканты, погуляв по улицам колыбели трех революций, она сообщила Диме, что настоящие панки живут в Ленинграде, а в Англии ребята, называющие себя так, – это просто переодетые и перекрашенные добропорядочные буржуа”.
Эта метафора говорит о том, что в своем субкультурном сообществе западные панки выстраивали отношения так же, как это делается везде. Их образ мыслей, образ жизни в основах своих не отличался от образа жизни западного обывателя. Их отказы и протесты в основном были поверхностны. Бросая лозунги вроде “Капитализм – смерть”, редко кто из них переосмысливал корни мировоззрения западного общества – скажем, гоббсовский миф о хищнической природе человека не подвергался пересмотру. В грубом приближении суть субкультуры может свестись к переодеванию – как буквальному, так и к “переодеванию” мировоззренческой матрицы. Для таких “переодетых” в молодежном языке выработан термин “позер”.
Почему же лондонская барышня увидела настоящих панков именно в Советском Союзе? Лестно предположить, что наши панки были способны понять нечто большее, создать свою полноценную, “настоящую” культуру и жить в соответствии с ее идеалами. Бесспорно, в СССР панками становились люди более образованные, нежели на Западе (в основном дети интеллигенции). Как иронично заметил лидер группы “Чиж и Ко” Сергей Чиграков, советский панк отличается от западного тем, что имеет два высших образования за спиной. Но это не главное в их различиях.
Советское общество во многом было традиционным. Субкультуры, зарождавшиеся в нем, брали за основу его культурное ядро. Наши панки в принципе не могли быть “переодетыми буржуа”, они могли быть только “переодетыми коммунистами” (слова “буржуа” и “коммунист” здесь надо понимать как метафору, подразумевающую разные культурные типы). Как и западные, советские панки тоже частенько называли себя врагами режима, но вряд ли кто-то из них в действительности хотел привести народ к слому культурных устоев.
Рыбин пишет в своей книге, как им пришлось однажды сдать бутылку, чтоб на эти деньги доехать до места собственного концерта. Сегодня можно спину надорвать, сдавая бутылки для оплаты проезда по Питеру. “Папа, твой сын никем не хочет быть!” – пели “Гарин и гиперболоиды”. Но что значило быть “никем” в СССР? Этот “никто” не лишался прав ни на труд, ни на бесплатную медицинскую помощь, ни многих других. Этого “никто” продолжали кормить почти бесплатной манной кашей в советских столовых. А каково быть “никем” в современном обществе? Это быть румынским гастарбайтером в Греции, прятаться в заброшенных зданиях от полиции, которая ищет тебя, чтобы переломать ребра. Быть “никем” – это быть бразильским беспризорником, вынужденным воровать хлеб и спасаться от “отрядов зачистки”. В таком обществе не поют песни на квартирниках с вином и сырками. Там поют “переодетые буржуа”.
Сегодня в среде старых советских рокеров по-разному оценивают развал СССР. Попробуйте, к примеру, проследить политические метания культового рок-певца редкой самобытности ныне покойного Егора (Игоря Федоровича) Летова. То он поет: “То, что не доделал Мамай, Октябрь доделал, довел до конца, Октябрь довел до последней черты, И всем нам нечего делать здесь” (песня “Харакири” группы “Гражданская оборона” 1988 года) – и автостопом гоняет по стране, прячась от КГБ. То вместе с Эдуардом Лимоновым организует “Русский прорыв”, затем кроет его ругательствами (после того, как Лимонов поддерживает Ельцина на выборах), сближается с коммунистами из КПРФ, а в 1997-м поет: “Жаpко pазгоpается во мне моя Родина. Слышy, как поет моя Советская Родина”. Интересен пример другого ныне покойного рок-поэта, а также издателя и переводчика Ильи Кормильцева, который в свое время поэтически обличал советский строй такими строками: “За красным восходом – коричневый закат” (первый вариант песни “Скованные одной цепью” группы “Наутилус Помпилиус” 1986 года). За несколько лет до смерти Кормильцев самопровозгласил себя “Председателем Совнаркома (Правительства) Всемирного Союза Советских Социалистических Республик (в оккупации)”.
В советском обществе проще было стать “настоящим панком”. Для этого были подходящие условия, а основа “настоящей панк-культуры” была во многом взята из русской культурной традиции. Советский панк (и не только панк) перенял из доминирующей культуры общинность, а внутренние отношения в своей культуре выстраивал по принципу “человек человеку – брат”.
Помню, как я впервые в девятом классе надел торбу и напульсник с затмением солнца – символом “Кино”. Как-то ехал в переполненном автобусе. Сквозь людскую массу ко мне пробился незнакомый парень: “А я смотрю, ты из наших”, – и дал мне свою сумку, чтоб я держал, пока сижу. Мы были “свои” – из киноманов. В те годы наша субкультура еще держала свои традиции. Позднее, когда я был принят в тусовку, своими глазами увидел почти братские отношения среди “старых” (кому-то было под сорок) киноманов-алисоманов. У меня был свой наставник, который как передавал традиции субкультуры, так и обеспечивал защиту от враждебно настроенных молодежных движений. Это была почти община. Позднее она распалась.
Думаю, советский рок – явление, оказавшее влияние не только на субкультуры, но и на всю советскую (русскую) культуру в целом. Спросите сейчас молодых поэтов, через кого они пришли к поэзии. Кто первый открыл ее для них? Большая часть назовет (если не покривит душой) Башлачева, Цоя, Летова, Гребенщикова, Чигракова, Дягилеву, Кинчева. Но эти люди были порождением своего времени, своего общества. Оно ушло. Вряд ли сегодня наше общество породит значимую фигуру той традиции. Нет уже того отношения – почти как к мессии – к поэту с гитарой. Нет уже ни материальной, ни культурной среды, в которой зародился и развивался советский рок и созданные на его основе субкультуры.
На смену уходящим приходят субкультуры новые. На нашей почве они расцветают в несколько иной форме, чем на Западе. Так в среде западных НС – скинхедов довольно распространены негативное отношение к христианству и склонность к неоязыческим культам. С другой стороны, часто можно встретить относительно лояльное отношение к гомосексуализму и его пропаганде. Западные исследователи говорят даже о движении гей-скинхедов в рядах национал-социалистов. Многие же (но не все) из русских скинхедов считают себя православными (притом отношение к РПЦ часто враждебное), хотя в последнее время значительно увеличивается приверженность к неоязыческим культам под маской славянских верований. Отношение к гомосексуализму в большинстве случаев крайне негативное.
Показателен пример субкультуры российских растаманов. Думаю, мало кто из них является истинным приверженцем оригинальной религиозно-политической доктрины африканского превосходства (растафарианства), которая легла в основу этой субкультуры на Западе. Причисляют себя к растаманам люди по разным признакам – многие слушают музыку регги, используют в костюме комбинацию цветов красный-желтый-зеленый (эфиопский триколор), некоторые носят дреды. Недаром один из первых регги-исполнителей в России Герберт Моралес пел: “Невероятно растафарианство в России” (песня “Дождик” группы “Джа Дивижн” 1996 года).
Интересно складываются взаимоотношения представителей субкультур в разных городах. В Ижевске алисоманы и киноманы были “самыми лучшими друзьями”, составляя по сути одну субкультуру и отличая от себя, к примеру, панков-оборонщиков. В то же время в Москве они нередко враждовали.
До того, как в СМИ начали обращать внимание на угрозу неонацистских молодежных движений, НС – скинхеды нередко бывали на “Свалке” и были там почти на равных правах с панками, пристрастие к анархизму которых было всем известно. Через несколько лет в городе стало расти антифашистское движение, к которому причислила себя масса субкультур. Скинхеды со “Свалкой” поссорились.
А вот в 2004 году в удмуртском селе Варзи-Ятчи дело обстояло совсем по-другому. Субкультурщиков там было мало, и все они дружили: и панки, и рокеры, и хиппи (правда, хиппи был один). Они знали, что в городе эти субкультуры не в ладах, но им не было до этого дела. Вместе устраивали тусовки, концерты и налеты на колхозный склад зерна. Потом мешок зерна меняли на литр самогона и вместе его пили.
Интересно отметить, как входят субкультуры в те части нашего общества, где люди говорят на двух языках. Индустрия знаков на удмуртском языке развита слабо. В постсоветское время влияние государственных ресурсов на интеграцию культур стало стремительно иссякать, а заинтересованность рынка в этой области принципиально ниже. На удмуртском есть православные службы, есть множество культурных памятников советского периода (например, эпическое произведение “Великий охотник”… про Ленина), но язык либеральной идеологии, язык субкультур еще мало проник в удмуртский. Родной язык становится для удмуртов некоторым культурным барьером, защитой от тех явлений, которые сегодня культивируются в русском языке. Даже удмуртские этнонационалистические проекты сегодня фиксируются по-русски. И увлекаются в среде удмуртов идеями этнонационализма большей частью городские жители, не знающие удмуртского языка.
Впрочем, некоторые советские институты по интеграции этнических культур еще работают – творческие коллективы, работающие на национальном языке, могут рассчитывать на поддержку муниципалитета. В условиях постсоветской России этим стали пользоваться и носители различных субкультур. Так мой знакомый получил базу и часть аппаратуры для репетиции своей музыкальной группы: он пел (а точнее, рычал и визжал) блэк-метал, но делал это на удмуртском. Выглядело это забавно (вероятно, группа играла более мелодичные произведения для отчета перед теми, кто давал им место для репетиций).
Субкультуры, негативно относящиеся к доминирующей культуре и ее носителям, склонны создавать образ врага, называемого “гопником”. Он крайне негативен, но весьма расплывчат. Попробуйте спросить у неформала: кто такие гопники? Скорее всего ответ будет таков: “Гопники – это полные уроды”. Как самоназвание термин “гопники” практически не используется. Определить конкретно, кто входит в эту социальную группу, весьма сложно. По версии некоторых исследователей, термин впервые упоминается в XIX веке, его значение в уголовном жаргоне – “оборванец”, а также “грабитель”, преимущественно уличный. В начале ельцинской эпохи это понятие применялось преимущественно к молодым маргиналам, живущих мелкими, часто незаконными заработками (в том числе грабежом и вымогательством), к людям низкого культурного уровня. Вид деятельности не был определяющим признаком: “гопник” мог вполне работать и на заводе. Можно сказать, эта социальная группа была порождена внедрением криминальной эстетики в рабочую среду. Отношение этих людей к ряду молодежных субкультур отличалось порой крайней жестокостью.
Лидер группы “Коррозия металла” Сергей Троицкий (Паук) говорил в одном из своих интервью, что в 80-х драки люберов и металлистов имели отчасти “спортивный характер”, имея в виду то, что они случались довольно часто, но заканчивались без жертв. Общий кризис 90-х сильно огрубил нравы определенной части общества. В “гопниках” появилось стремление унижать и даже расправляться; иногда доходили до убийств. Понятна ответная ненависть неформалов. Возникло движение “Антигоп”.
Каждый субкультурщик имеет свое представление о “гопнике”. Городской эмокид, попав в село, может с легкостью этот крайне негативный образ примерить на всю рабочую сельскую молодежь. Сельчане не понимают ни образа жизни, ни поведения, ни стиля одежды этого эмокида и, что естественно, настроены к нему настороженно, недружелюбно. Он, соответственно, не понимает их, а попытки сельчан наладить контакт воспринимает как акт агрессии. Схожим образом ярлык может быть навешен на всю городскую рабочую молодежь (кстати говоря, многие молодые люди отходят от субкультуры, когда сами начинают полноценно работать). Может возникнуть представление о том, что вся молодежь делится на субкультурщиков и “гопников”. Вторых в таком случае больше. Если такое восприятие сохраняется со временем, то оно становится благоприятной почвой для измышлений в духе: “Народ русский – быдло пьяное и ленивое” (все “гопники”). К сожалению, это характерно.
Как субкультуры относятся к политике? Нередко они открыто говорят о своей аполитичности. Но, как писал Монталамбер Шарль, “вы можете не заниматься политикой, все равно политика занимается вами”. В Англии некогда аполитичное движение рабочей молодежи скинхедов было взято на “проработку” националистической политической партией “Британский национальный фронт”, которая стала вести агитацию в их среде, помогла заново собрать группу “Skrewdriver” и раскрутиться Яну Стюарду, пропагандирующему идеи неонацизма в стиле музыки, популярной в субкультуре.
Как ответвление треш-метала в 80-х годах прошлого века в Европе появился блэк-метал. В основном он формировался усилиями норвежских групп (Mayhem, Burzum, Immortal). Блэк – это, как правило, однообразные, предельно скоростные гитарные и барабанные партии, злой, резкий крик, рык или вой. Изначально идеологией блэка был радикальный протест против христианского общества. Сатанизм, оккультизм, нигилизм, мизантропия были его темами. Вскоре туда проникли и идеи нацизма и подобия языческих культов. И вот уже появляются направления NSBM (нацистский блэк), Pagan blaсk (языческий блэк). Блэк теперь совмещает и расизм, нацизм, антисемитизм, и темы скандинавского фольклора.
В этом смысле и у нас есть свой “достойный” пример. Можно проследить за творчеством группы “Коррозия металла”. В начале – треш, угар, “Ордены сатаны” (альбом 1988 года) и “Russian vodka” (альбом 1989 года), потом – увлечение нацизмом, проявившееся в “Компьютере Гитлера” (1997), “Языческих богах” (2002) и “Белых волках” (2003). Концерты с двойником Гитлера, большими и голыми женщинами, окровавленными мумиями и прочими посланниками сатаны. Вот так – все в одном флаконе.
Методы политизирования субкультур могут быть весьма изощренными. Случалось такое, что СМИ вдруг с настойчивостью и наигранным беспокойством, переходящем в истерию, начинали вещать о росте “русского фашизма” и его черносотенских корнях, проявлявших свою искаженную сущность и во времена Сталина. Обычный житель большинства российских сел и городов не видит вокруг себя столь резкого роста “русского фашизма” и уж тем более его черносотенских корней, соответствующих нагнетаемым страстям. Вызывают недоверие заявления СМИ и антифашистского движения, от лица которого делаются такие заявления. Как следствие этого – отторжение всего антифашистского движения частью критически настроенного населения, в которое, как правило, входят и субкультуры. Так решают свои задачи определенные политические силы.
Конечно, не только фашисты пытаются черпать свои ресурсы из субкультур. Множество религиозных организаций ведет в этой среде свою агитацию. В 60-х годах в Америке Прабхупада вербовал среди хиппи и битников первых кришнаитов. Там же набирал последователей и Раджниша (Ошо). Религиозные организации работают как сверху (заручаясь поддержкой авторитетов), так и снизу (непосредственно контактируя с людьми). Так в свое время Прабхупада заручился поддержкой Алена Гинзберга и Джорджа Харриса. В наше время “Свидетели Иеговы” приняли в свои ряды лидера группы “Ноль” Федора Чистякова (когда он находился на лечении).
В Ижевске религиозных организаций огромное количество, от языческих “Удмурт Вощь” до “Сахаджа-йоги” и “Адвентистов седьмого дня”. Особенно усердно с молодежными субкультурами работали организации протестантского и псевдоиндуистского толка в 2003 – 2005-м годах. Одна протестантская организация ежегодно арендовала физкультурно-оздоровительный комплекс в центре города и устраивала там свои праздники. Пастор отпускал грехи желающим в режиме он-лайн. Люди от восторга тянули руки к бетонному потолку и крутились на месте. На большой экран транслировались летящие облака и птицы, под которыми бежала строка молитвы. Играла музыка, люди пели.
После шел рок-концерт. В свое время организация вложила средства в молодежную рок-группу, предоставила ей базу для репетиций, финансовую поддержку и даже привезла столичного продюсера. Группа стала пользоваться популярностью в молодежной среде. А популярностью группы пользовалась сама организация.
Однажды мы попали на звукозаписывающую студию организации. Снаружи она выглядела как деревянная изба, обнесенная высоким деревянным забором. Вход в избу был со двора и внешнему наблюдателю не виден, как и огромная, почти в человеческий рост спутниковая антенна, размещенная на небольшом навесе перед входом. Такой дорогой и качественной аппаратуры мы больше нигде не видели. Здесь репетировала упомянутая группа. Повсюду на стенах висели листы с нотами религиозных песнопений и цитатами из Библии, на подоконниках лежали Писания, на полу – газеты, издаваемые организацией. Я пролистал одну из них и узнал, как “научно” обосновывается “сатанизм” мусульман, а заодно и Михаила Булгакова. Не один мой знакомый стал членом подобных организаций. Кто-то из них даже сделал небольшую карьеру в этих структурах, кто-то просит на улицах деньги на благое дело, раздает литературу, а кто-то лечится в психиатрической больнице.
В некоторых исторических ситуациях субкультуры могут играть существенную роль в жизни общества, не образуя политических организаций. В 30-е годы XX века, после изучения опыта революций пошлого, русской революции и национал-социалистической в Германии родилась принципиально новая теория (отличная от теории Маркса и теории Ленина), согласно которой первым объектом революционного движения становилась надстройка общества, причем наиболее “мягкая” ее часть – идеология и установки общественного сознания. Разработка такого подхода связана с именем Антонио Грамши, основателя и теоретика Итальянской компартии. Он утверждал, что во многих случаях противостоящие политические силы сознательно планировали свою кампанию как борьбу за руководство общественным сознанием в конкретных вопросах. Открытые действия по свержению власти, утратившей культурную гегемонию, ведут, согласно его концепции, не классовые организации (как утверждал Маркс), а исторические блоки – временные союзы внутренних и внешних сил, объединенных конкретной краткосрочной целью свержения власти. Эти блоки собираются не по классовым принципам, а ситуативно и имеют динамический характер.
По логике учения Грамши, перестройка в СССР представляла собой интенсивную программу по разрушению идей-символов, с помощью которых было легитимировано идеократическое государство. Не последнюю роль в подрыве советской власти сыграли и субкультуры того времени (к примеру, субкультура советских рокеров). После выполнения своей “исторической задачи” блок распался, и субкультуры во многом разошлись как друг с другом, так и с курсом новой власти. К примеру, лидер группы “Алиса” Константин Кинчев (Панфилов) вернул медаль “Защитника свободной России” за оборону Белого дома в 1991 году и сейчас жалеет о распаде СССР (продолжая, правда, не любить коммунистов).
В момент, когда общество переживает культурный, хозяйственный слом и переход из одного состояния в другое (как это происходит у нас), матрица доминирующей культуры во многом раздроблена и содержит противоречивые установки. Оба эти фактора, накладываясь, могут породить в субкультурах мозаичное, несвязное восприятие окружающего мира. Человек, принимая установки такой субкультуры, становится склонным к некогерентному мышлению (оказывается не способен связать концы с концами в понятийно-следственных связях). Он теряется в окрошке идей и художественных образов, становясь легкой добычей манипуляторов.
Для западного демократического государства субкультуры не представляют опасности, если не вступают в антигосударственный блок. Для такого вступления как минимум необходимо, чтобы была мотивация и мощная консолидирующая сила, – в отсутствие их субкультуры тратят свой боевой пыл на вражду между собой. Совсем иначе обстоит дело в идеократическом государстве, где власть концентрируется у монарха (или генсека), обладающего тотальным правом на господство (и на его главный инструмент – насилие). Как и в любом государстве, его власть нуждается в легитимации – приобретении авторитета в массовом сознании. Но она не нуждается в манипуляции сознанием людей. Отношения господства при такой власти основаны на открытом воздействии. Иными словами, тиран повелевает, а не манипулирует.
Прямое воздействие не эффективно по отношению к носителям молодежных субкультур, которые не принимают идеи-символы доминирующей культуры. В идеократическом государстве они становятся трудно управляемыми и несут угрозу уже одним своим существованием. Этим объясняется более негативное отношение государства к субкультурам в СССР, чем на Западе или в современной России.
Помимо своих знаковых систем в молодежных субкультурах разрабатываются различного рода ритуалы, укрепляющие солидарность их представителей. В книге “Демонтаж народа”, ссылаясь на исследования антропологов, С.Г. Кара-Мурза пишет, что именно благодаря этой функции в традиционных обществах, следующих издавна религиозным ритуалам, не встречается шизофрении. В крупных западных городах, в среде атомизированного “среднего класса” утрата ритуалов традиционного общества отчасти замещается в субкультурах, осваивающих мистические культы и религиозные ритуалы экзотических культур.
Ритуалы имеют не только кришнаиты, но и многие другие субкультуры, не склонные к религиозным культам. Массовым ритуалом, наполненным своим смыслом, может стать происходящее на рок-концерте, когда слушатели, обнявшись друг с другом, выкрикивают песни выступающего артиста. Черты ритуала несет в себе особый танцевальный “слэм” на панк-концертах, когда участники хаотично толкаются и врезаются друг в друга, но четко соблюдают свою этику (к примеру, одно из основных правил – как можно скорее помочь подняться упавшему участнику “слэма”, чтобы его случайно не затоптали).
Для многих вход в субкультуру становится просто необходимостью. Для кого-то это решение проблемы социальной адаптации, для кого-то – сплочение для самозащиты (как психической, так и физической). Причин много, они мало изучены и не всегда понятны обществу в целом. Но в любом случае появление и развитие субкультур – признак кризиса доминирующей культуры, ее неспособности удовлетворять духовные запросы людей. Для молодого человека вход в субкультуру – шаг на пути выхода из кризиса, в котором он оказался. Шаг, который не всегда сделан в правильную сторону. Шаг, на котором не стоит прекращать движение и поиск.
∙