Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 2010
Наталья СИРИВЛЯ
Актуальная игра в бисер
В Белых Столбах прошел очередной, четырнадцатый по счету фестиваль архивного кино. Напомним, что в начале прошлого года
VII съезд Союза кинематографистов попытался сместить Н. Михалкова с поста председателя и избрать на этот пост М. Хуциева. В ответ на это Никита Сергеевич собрал внеочередной съезд, на котором он вновь был избран председателем СК, а его оппоненты, в том числе В. Матизен – президент Гильдии киноведов и кинокритиков, – подверглись публичному осуждению. Попытка организаторов VII съезда отстоять свои права в судебном порядке не увенчалась успехом, все суды неизменно принимали сторону Н. Михалкова.Организаторы фестиваля, надо признать, были поставлены в сложную ситуацию. Госфильмофонд как казенное учреждение обязан был продемонстрировать лояльность к нынешнему председателю Союза кинематографистов.
Однако фестиваль “Белые Столбы” традиционно проводится для киноведов и кинокритиков, то есть для тех, кто дружно поддержал главу своей Гильдии Виктора Матизена, дважды торжественно отлученного Михалковым от Союза кинематографистов. Организаторы фестиваля вышли из этой ситуации максимально дипломатично. С одной стороны, Гильдию киноведов и кинокритиков отчасти ущемили в правах: отказались от аккредитации гостей по спискам Гильдии и от присуждения призов по итогам прямого голосования ее членов, присутствующих на фестивале. С другой стороны, аккредитовали всех, кто хотел, включая и пресловутого Виктора Матизена, а призы вручили почетным иностранным гостям, чтобы никого не обидеть. Опальный Марлен Хуциев – многолетний гость и друг фестиваля – приглашен, видимо, не был. Михалков мероприятие тоже проигнорировал. Так что обошлось без скандала, и все пять фестивальных дней историки, теоретики, архивисты, киножурналисты и кинокритики привычно занимались тихой игрой в бисер – разглядыванием кинематографических редкостей, изъятых из архивного сундука экономной рукой замдиректора Госфильмофонда В.Ю. Дмитриева.
Часть этих редкостей была представлена, так сказать, “россыпью” – например, хроника 1940 года, снятая с разными пропагандистскими целями в разных углах Европы от Великобритании до Литвы. Вот показательные военно-спортивные упражнения в чешском национальном клубе в Лондоне, а вот троллейбус на улицах Каунаса или советские корабли на Таллинском рейде. Немцы занимают Париж, Вильно отходит к Литве, хроника с большим или меньшим пропагандистским нажимом репрезентирует происходящее. Авторы программы “Второй год великой войны” демонстративно устраняются от комментариев, монтажа и выстраивания каких-либо параллелей. Мол, смотрите, господа, и думайте сами.
Другая часть представленных в Белых Столбах раритетов была, напротив, эффектно нанизана на разного рода тематические нити, дабы зрители имели возможность взглянуть на то или иное историческое явление сквозь призму малоизвестного или хорошо забытого кино. Главных “нитей” было две: традиционная для фестиваля программа “Конфронтация”, посвященная на сей раз фигуре Ивана Васильевича Грозного, и зеркальные программы “Русская эмиграция и кино. Восток” и “Русская эмиграция и кино. Запад”, к которым естественно примыкала третья: “Чехов
and Tchehovs”, включавшая фильмы с участием представителей клана Чеховых, оказавшихся после революции за границей.Похоже, и впрямь нет у нас нынче более актуальной исторической фигуры, чем грозный царь Иоанн Васильевич. Российско-советско-постсоветская империя лежит на боку – не поймешь: то ли приказала долго жить, то ли просто отдыхает, то ли намеревается “подняться с колен”. Самое время всмотреться в эпоху великого и кровавого царствования и попытаться понять, почему российская имперская матрица оказалась не только невероятно живучей, но и склонной время от времени провоцировать ситуацию общенационального суицида.
Нельзя сказать, что кино дает исчерпывающие ответы на эти вопросы, но кое-что все же позволяет увидеть. В начале составители “Конфронтации” показали два фильма: новеллу про Грозного из знаменитой немецкой экспрессионистской ленты “Кабинет восковых фигур” Пауля Лени (1924) и отечественный художественно-публицистический фильм “Царское дело” Бориса Лизнева (2008).
В фильме Лени юная парочка забредает в ярмарочный паноптикум, где перед ней последовательно оживают фигуры трех знаменитых душегубов: Гаруна аль-Рашида, Грозного и Джека-потрошителя. Наш царь оказывается таким образом в компании архетипических, почти фольклорных злодеев, из тех, на которых клейма ставить негде. Декорации умопомрачительные: черно-белые купола, пышные, как караваи, почему-то лежат на полу, через них выходят и входят в царский дворец. В подвале у царя – перегонный куб, тоже украшенный куполами и служащий для изготовления ядов. Вместе с придворным химиком Грозный (Конрад Фейдт) развлекается тем, что травит бояр. С немецкой дотошностью химик помещает рядом с каждым именные песочные часы: когда песочек вытечет, боярину – кирдык. Потом химик впадает в немилость, его вяжут разбуженные для такого дела лохматые, дикого вида опричники, но в отместку химик успевает написать имя царя на пузатых стеклянных часах. А царь между тем злодействует на боярской свадьбе: отец невесты убит, жених вздернут на дыбу, невесту волокут в альков, похожий на купол собора Василия Блаженного… Но тут является какой-то царев приближенный с часами, надписанными царским именем: “Государь, ты отравлен!” Царь падает на пол и в ступоре ждет, когда жестокая смерть настигнет его молодой организм. Потом в сердцах переворачивает часы, ждет, переворачивает снова… Финальный титр: “Так и сидел грозный царь до конца своих дней, переворачивая часы в ожидании смерти”. Авторы нашли прелестный способ нейтрализовать самовластительного злодея и вывести его из игры.
И в пандан к этой остроумной, гиньольной сказке про царя-ирода показали духоподъемное документально-художественное кино, снятое, по всей видимости, режиссером-“хоругвеносцем”, где за кадром проникновенно зачитываются тексты самого Грозного, истово доказывающего свою правоту, и все это сопровождается видеорядом, состоящим из икон, куполов, церквей, лесов, полей и рек… Этакая заявка на канонизацию.
А между этими полюсами – Грозный как персонаж паноптикума и Грозный как персонаж иконы – размещается, по мнению составителей программы, все остальное: в основном фильмы, сделанные в России в девяностые годы и провалившиеся в пропасть отсутствовавшего в ту пору кинопроката. Из этих полузабытых лент сотрудник Госфильмофонда Евгений Барыкин смонтировал предлинный клип “Лики Ивана Грозного в кино”, включающий кадры из фильмов “Царь Иван Васильевич Грозный” с Ф. Шаляпиным (режиссер А. Иванов-Гай, 1915), “Кремлевские тайны 16 века” Б. Бланка (1991), “Гроза над Русью” А. Салтыкова (1992), “Иван Федоров” А. Лапшина (1991), сериала “Ермак” В. Ускова и В. Краснопольского (1996) и картины “Царь Иван Грозный” Г. Васильева (1991). В итоге подборка напоминает кинопробы для какого-то грандиозного, так и не снятого фильма о Грозном, где на роль царя пробуются помимо Федора Шаляпина Алексей Жарков, Олег Борисов, Евгений Евстигнеев, Иннокентий Смоктуновский и Кахи Кавсадзе… Зрительское воображение автоматически добавляет в этот ряд самых известных исполнителей роли Грозного – Николая Черкасова из фильма С. Эйзенштейна и Юрия Яковлева из фильма Л. Гайдая “Иван Васильевич меняет профессию”, а также самого последнего – Петра Мамонова из фильма П. Лунгина “Царь”, так что картинка становится полной.
Если отбросить дореволюционную интерпретацию, то, похоже, единственная эпоха, когда Грозный и его время существовали для нашего кино в режиме плюсквамперфектум, – это шестидесятые – начало семидесятых годов, с их еще не угасшим культом научно-технического прогресса и нарождающимся культом замшевых пиджаков и импортных магнитофонов. Тогда советским людям еще казалось, что они могут, смеясь, попрощаться с этим мрачным средневековым прошлым. Но с тех пор оно почему-то подбирается к нам все ближе, превращаясь в какое-то жуткое и вневременное “наше всегда”.
Подобно тому, как в картине Эйзенштейна Грозный был прообразом самого эффективного менеджера, в фильмах девяностых отношение к первому русскому царю отражает наше отношение к власти вообще – жестокой, циничной, обряженной в иератические одежды, сидящей в расписных палатах на неколебимом дубовом троне, ненавистной, давящей, отвратительной, боготворимой и не сдвигаемой со своего места ни на микрон. Грозный царь – гниющий от чесотки развратник (А. Жарков), которого давно тошнит от власти, от приближенных, от народа и от себя самого? Падший ангел (О. Борисов) с печальным взглядом, садистски вонзающий царский тяжелый посох в ногу гонца из Литвы? Толстый сказочный “Берендей” (Е. Евстигнеев), играющий на клавикордах и с детской радостью копающийся в присланных из Сибири драгоценных мехах? Интеллектуал (И. Смоктуновский), ведущий со своим первопечатником глубокомысленные беседы на тему “Хотели, как лучше, а получилось, как всегда”? Знойный красавец с огненным взором (К. Кавсадзе)? Юродивый с единственным кривым зубом, торчащим изо рта (П. Мамонов)? Да без разницы! Важно, что любой человек перед ним – тля. И можно этого царя ненавидеть, проклинать, даже обличать, напялив на себя шутовской колпак, вот только освободиться от его власти нельзя.
Когда-то патриарх Никон пытался “подвинуть” Грозного, канонизировав замученного им митрополита Филиппа. Когда-то Карамзин заклеймил Ивана
IV как злодея и душегуба – пятно на светлой, цивилизующей миссии Российского самодержавия. Но Сталин снова вписал Грозного в национальные святцы, и с тех пор мы от него все никак не отделаемся. Не получилось в девяностые, не получается и сейчас. Самые последние фильмы, Б. Лизнева (2008) и П. Лунгина (2009), даром что были сняты с противоположным знаком, свидетельствуют о полном, катастрофическом отсутствии интеллектуальной дистанции между событиями пятисотлетней давности и нашим сегодняшним самосознанием. Мы даже и не пытаемся отстраниться, трезво разобраться в происходившем тогда, поскольку как бы до сих пор живем во всем этом. Больше того, мы, кажется, все сильнее впадаем в архаику.После революции 1917 года Г.П. Федотов писал, что тяжелое, темное Московское царство одержало победу над Петербургской европейской империей. Сегодня эта империя сбрасывает с себя, как балласт, последние атрибуты “европейскости” вроде фундаментальной науки или пестования классических искусств, и в перспективе антиутопии маячит перед нами новый кровавый, тупой, портяночный “День опричника”… Кажется, ордынское начало жестокой, непросветленной силы, не встречающей сопротивления и подминающей все под себя, – начало, положенное, так уж получилось, в основание русской государственности, постепенно выходит на первый план, обнажается по мере ослабления империи, все более катастрофического выветривания веками наработанного ею культурного слоя.
Судьбы разметанных по миру носителей этой хрупкой, обреченной культуры отразила программа фильмов о русской эмиграции в западном ее и восточном изводе.
Восточная часть выглядит и экзотичнее, и драматичнее, главным образом за счет включения в нее фильма “Мой соловей”, снятого в 1943 году в Манчжурии по инициативе японских оккупационных властей. В фильме говорят в основном по-русски. Участвующие в нем русские актеры разыгрывают прежалостную драму из жизни бежавших от революции певцов Императорских театров, которых некому защитить и приветить, кроме вступившей в Манчжурию Квантунской армии. Поражают в этом коллаборационистском по сути фильме (СССР еще не вступил в войну с Японией, но понятно было, к чему идет дело) все: и граничащая с саботажем примитивность актерской игры и диалогов, и прелестная японская крошка Мария, воспитанница русского баса Дмитрия Ивановича (Григорий Саяпин) в исполнении певицы Йошико Ямагучи, – барышня со сложной судьбой, работавшая аж на три разведки, и общая нота слабости, обреченности этой эмигрантской культуры, ощущение неумолимо близящегося конца русского Харбина, который восточная цивилизация поглощает и перемалывает у нас на глазах.
Та же интонация различима и в более совершенном фильме “Москва – Шанхай” Пауля Вегенера (1936). Здесь русских графьев и князьев играют лучшие немецкие актеры во главе со звездой немого кино Полой Негри. Это коммерческая мелодрама о прекрасной русской аристократке, потерявшей во время революции малолетнюю дочь и возлюбленного и обретшей обоих в эмигрантском Шанхае, где выяснилось, что бывший возлюбленной намерен жениться на подросшей дочурке. Здесь русские тоже поют, она – в портовом кабаке, он – в гастролирующем по Китаю казачьем хоре. Так же неумолима и жестока к ним судьба, так же печально-пассивны они в борьбе за место под солнцем.
Это особенно бросается в глаза по контрасту с немецкой же лентой “Беглецы” Густава Уцицки (1933), рассказывающей о судьбе поволжских немцев, бежавших от революции и оказавшихся в двадцатые годы в Китае. Тут у нас на глазах беспомощная толпа преследуемых зловредными русскими коммунистами полуграмотных крестьян под руководством какого-то “фюрера” в широченных галифе и штатского активиста, мучимого припадками малярии, преобразуется в идеальную когорту представителей великой немецкой нации, способных за ночь, наплевав на голод и жажду, отремонтировать несколько сот метров железнодорожных путей и угнать паровоз, который повезет их в светлое национал-социалистическое будущее (картина в свое время получила премию Геббельса – вполне заслуженно, надо сказать).
Самый любопытный фильм из “европейской” части программы – “Волга в огне” Виктора Туржанского (1934) , где сюжет “Капитанской дочки” перенесен в эпоху гражданской войны. На белый гарнизон, жизнь и нравы которого сильно напоминают незабвенный сериал “Адъютант его превосходительства”, нападает армия грозного мужицкого царя Сивачева (Пугачева) – его сыграл Валерий Инкижинов. В роли русской императрицы, появляющейся в финале пушкинской повести, выступает наложница Пугачева “из бывших” (Наталья Кованько), и месседж картины – русская революция как победивший в государственных масштабах пугачевский бунт – становится абсолютно прозрачным.
Знаменитые русские: Валерий Инкижинов – студиец Мейерходьда и звезда фильма В. Пудовкина “Потомок Чингисхана”, оказавшийся на Западе в начале тридцатых годов; Иван Мозжухин, эмигрировавший в 1920 году (в программе был показан редкий звуковой фильм с его участием “Сержант Х” 1931 года); Владислав Старевич, чей прелестный мультфильм “Северная карусель” также был представлен на фестивале, – к счастью, на Западе не затерялись. Все они были востребованы и сделали карьеру иной раз совершенно головокружительную, как, к примеру, Михаил Чехов.
На фестивале был показан фильм с его участием “Раб своей любви”, срежессированный в 1929 году его бывшей женой Ольгой Чеховой, сыгравшей заодно и главную женскую роль. Эта салонная безделушка – история любви состоятельного виноторговца к светской красавице, которая третирует его как шута, а потом, прозрев, выходит за него замуж, – напоминает рекламный ролик великого актера, только что перебравшегося на Запад. Во всяком случае, фильм позволяет ему продемонстрировать полный набор его знаменитых гримас и масок от Хлестакова до Эрика
XIV.Жизнь Ольги Чеховой, как известно, тоже сложилась вполне удачно, как и судьба их дочери Ады (она работала в основном в театре, но снялась вместе с матерью в фильме “Глазами женщины” (1942), показанном на фестивале) и внучки Веры (фестивальная публика имела возможность увидеть ее в картине “Хлеб ранних лет” (1962), снятой Гербертом Весели по повести Генриха Белля). Словом, западная почва для русских талантов оказалась достаточно благоприятной, все как-то прижились, как-то устроились и растворились почти без осадка в западном культурном контексте…
Мы же тут, у себя на родине, до сих пор выбираем: Запад мы или Восток, демократия у нас тут или монархия. Лозунг “Долой самодержавие и престолонаследие!” все еще официально признают экстремистским, а приличные люди, брезгливо морщась, вынуждены соответствовать капризам царского “постельничьего”, подмявшего под себя кинематографическое сообщество. Впрочем, аккуратную фигу в кармане составители программы Никите Сергеевичу все-таки показали, почтив память ушедшего в этом году главы семейства демонстрацией фильма “Красный галстук” 1948 года, снятого по сценарию Сергея Владимировича, – махровейшей агитки времен культа личности о суде пионеров над товарищем-отщепенцем, посмевшим снять галстук.
В общем, жизнь тут у нас интересная, и в силу национальной привычки наступать все на те же грабли никакое архивное кино не стареет, а фестиваль “Белые Столбы” из года в год не теряет своей актуальности.
∙