Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2010
Владимир САЛИМОН
Угловое окно
Разговоры о жизни и смерти
понемногу заходят в тупик.
У меня, несмотря на усердье,
начал вдруг заплетаться язык.
Стали разом тяжелыми веки
и бесцельно блуждающим взор,
и внезапно возник в человеке
для тоски и унынья простор.
В сердце место нашлось для печали,
и охота пропала совсем
с умным видом вдаваться в детали
чуждых мне философских систем.
* * *
Человек до чертиков допился! –
говорили недоброжелатели.
Говорили: Бес в него вселился! –
глядя на меня, мои приятели.
День был жарким, лето на исходе.
Я хотел поймать в траве кузнечика,
и тогда при всем честном народе
он легко вскочил тебе на плечико.
* * *
Дал Господь Бог мне проводника,
чтоб в лесу густом я не плутал,
чтобы от вина и табака
по пути смертельно не устал.
Тяжело побрел я вслед за ним
и увидел, что кленовый лист
бурей разыгравшейся гоним,
день осенний холоден и мглист.
Но открылось мне, что выход есть,
узенький меж тесных скал проход,
слишком узкий, чтоб в него пролезть
мог морально-нравственный урод.
* * *
Мне кажется несправедливым
твое решенье пренебречь
его естественным порывом:
у нас в ногах кот хочет лечь.
До поздней ночи днем воскресным
повсюду музыка слышна,
и, как в грозу огнем небесным,
округа вся озарена.
Горят в ночи электролампы.
В их свете мертвенно бледны,
как черно-белые эстампы,
становятся цветные сны.
Они приходят к нам в ночи,
когда все двери на запоре,
и мы повесили ключи
на гвоздик в темном коридоре.
Я их нечаянно спугнуть
боюсь, как будто птичью стаю.
Я брошусь матери на грудь
и безутешно зарыдаю.
Как мальчик слабенький, больной,
не в силах вынести разлуки,
я протяну во тьме ночной
своей судьбе навстречу руки.
* * *
Тяжело мимо станции нашей
мчатся вдаль за составом состав.
Я стою, перепачканный сажей,
словно Феникс, из пепла восстав.
Словно тысячу лет я здесь не был,
охватило смятенье и страх.
Не под собственной тяжестью небо
прогибается в этих местах.
Здесь какая-то страшная сила
наземь валит, ломает и гнет,
где столетнюю ель своротила,
где вконец разорила народ.
* * *
Выпь закричала жутко, как паромщица,
сил у которой больше не осталось,
и понял я тогда, чем лето кончится,
хотя оно еще не начиналось.
Чем кончится Всемирная история
вдруг понял я, когда услышал в парке
стоящего поодаль санатория,
как поутру ругаются кухарки.
Как дворники метут дорожки метлами,
увидев, я решил, что все пропало,
такими и ленивыми, и подлыми
мне показались дворники сначала.
* * *
За нами наблюдение
ведет, свернувшись в трубочку,
глядит тебе под юбочку
бесстыжее растение.
Жара уже наскучила.
Не будь таким раззявой я,
была бы разве правая
длиннее левой брючина!
* * *
Честный, четкий почерк у отца.
Может, нечего ему скрывать?
Может, от начала до конца
вновь перелистать его тетрадь?
Друг его от верной смерти спас.
Ясно из заметки на полях:
поднявшись в атаку первый раз,
испытал он ужас, а не страх.
* * *
По ночам из меня тянут соки,
посылая мне сладкие сны,
заросли подзаборной осоки
и глухие кусты бузины.
Сладко спится на ложе любовном.
А чуть свет, когда солнце встает,
соловей в переводе дословном
на стихи мои песни поет.
* * *
Я целовать тебя в губы хочу,
но на беду паучок
быстро бежит у тебя по плечу –
сухонький, как старичок.
Надо признаться, что добрых вестей
от старика я не жду.
Страшно боюсь я незваных гостей,
живности всякой в саду.
* * *
Здесь украшать дома заведено
на Троицу цветами полевыми.
Хлеб на столе, и рыба, и вино,
как будто не в Москве живем, а в Риме.
Петр учит жить с оглядкой на закон
Царя Небесного, не предаваться пьянству,
прелюбодейству; вере учит он,
пришедшему с востока христианству.
Тут Павел. Тут Андрей. Тут Иоанн.
Но кто есть кто, попробуй разобраться!
Отчаявшись, я, в руки взяв стакан,
вдруг начинаю глупо улыбаться.
* * *
Мир умещается во мне,
как небо в озере лесном,
как будто в угловом окне
стоящий по соседству дом.
Я им заполнен до краев.
В запасе места больше нет.
Но манит свет иных миров,
как звон серебряных монет.
∙