Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2010
* * *
незаметно с ночи повалит снег.
Ты увидишь небо из-подо льда,
ты проснешься рыбою, человек.
Неусыпным оком гляди во тьму,
серебристым телом – плыви, плыви…
И не думай: “Это зачем Ему?” –
все, что Он ни делает, – от любви.
Не ропщи, что речь твоя отнята,
не по небу ходишь, не по земли.
Если рыбе дадена – немота, –
то самим дыханьем Его хвали.
* * *
как, обгорев, но ран не замечая,
он бродит, пряча розовые плечи
среди густых метелок иван-чая.
И я слыхала – смертная, мирская, –
как на чужом наречьи незнакомом
он пел, тяжелых век не размыкая,
кому не знаю: птицам, насекомым…
И мне казалось, будто в этом теле
ему легко среди травы и зноя…
И облака всё посолонь летели
кибиточками в Царство неземное.
Уже звала не Волга, но – Валгалла,
и отцветало пестрое, простое…
И я жила, пока еще мелькала
его спина в зеленом травостое.
* * *
или душа слепа:
из-подо льда наружу –
кисть, голова, стопа…
Глянешь во все концы-то –
ширь, да – не благодать:
нету конца Коцита,
берега не видать.
И не тропы подталой,
и не черед словам.
Кай – окаянный малый,
шедший по головам.
Где та сестра, награда
(отроду наречéн),
выведшая из ада,
так и не став ни чем.
И, не сложивший слóва, –
сколько ни выкликай, –
из-подо льда былого
блудный вернется Кай.
Весел и нераскаян,
голоден и удал:
– Здравствуй, отец мой Каин,
Авеля не видал?..
Рождественское
о реках неземной голубизны, –
земля застыла, не истратив глины.
Но ангелы в привременном аду
летят и отражаются во льду.
А тот – отставший – смотрит на долины,
застыв на миг в небесном витраже.
И наши отражения уже
одно в другом сквозят неотделимо:
он – с трещинкой кровавой на губе,
играет солнце на его трубе
за долгий миг до гибели салима;
а это – я на новеньких коньках
как будто пролетаю в облаках,
а подо мной – долиною молчащей,
минуя горы, равно – города,
в безмолвии неведомо куда –
бредут волхвы заснеженною чащей…
Неуловимый отблеск золотой
качается над вечной мерзлотой.
А я скольжу по черной глади пруда, –
живущая в надежде и нужде
с молением о хлебе и дожде, –
и жду чудес, и не вмещаю – Чуда.
Читая “Город Ленинград”
Анатолию Найману
долгий старческий стыд, перечет синяков и камней.
У одних – никого, у других – никого не осталось, –
только жалость и жизнь или воспоминанья о ней.
– Подожди, не беги! В этой памяти – только по следу,
как на топкой тропе, – если только настелена гать…
Это – выморок лет, незаметно впадающих в Лету.
Претерпеть и простить и былого бы – не оболгать.
Погляди, как дитя, и опять изъясняйся по-птичьи,
но ходи-собирай побережную гальку в подол.
Скуповатый Харон, не найдя медяка в подъязычье,
покачав головой, липковатый возьмет валидол.
* * *
по сказочным дебрям тайги
во все королевские пятки
беги, Белоснежка, беги!
Стара и обычна причина –
хоть лучше бы наоборот:
берет королеву кручина,
хвороба ее – не берет.
То сохнет от злобы бесплодной,
то пухнет, интриги плетя.
С такою змеей подколодной
тебе ли тягаться, дитя.
И плод будет снова надкушен,
Господь приберет Красоту.
Приснятся ей сладкие груши
и яблоки в райском саду.
* * *
взметая простыни и одеяло, –
обволокло, объятия объяло,
и улеглось, и стихнуло пока.
то скрип софы, продавленной до кочек,
то телефон – латунный колокольчик,
то в гулкой чашке пьяная оса.
земля лежала – и ломило тело.
А там – во сне чужом – весна гудела,
вода звенела и айва цвела…
* * *
выйду – погоржусь:
и на то – сойду,
и на се – сгожусь.
Не таюсь-боюсь,
погляжу окрест.
Ан не выдаст гусь,
и свинья – не съест.
Покажу врагу –
эвон как могу!
А они – дурни –
попадут в рагу.
Вот и выйду я
да во всей красе!
И во всей красе –
все равно, как все.
∙