(Дмитрий Григорьев. Другой фотограф)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2010
КНИГА СТИХОТВОРЕНИЙ / СЕРИЯ «РУССКИЙ ГУЛЛИВЕР». –
М.: ЦЕНТР СОВРЕМЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ, 2009.
Когда впервые пролистываешь сборник, создается впечатление, что автор мастерски жонглирует различными поэтиками и перед нами будто бы то верлибрист или постакмеист, а то детский поэт или заумный стихотворец (во вступлениях к первой и второй части книги). Сразу же приходит в голову выстроить после имени Дмитрия ряд «повлиявших на творчество», как это уже сделано в предисловии к сборнику В. Шубинским: «Григорьев пишет иногда строфическим и рифмованным, иногда свободным стихом; но очень часто стихотворение, начавшееся как типичный верлибр определенного типа («ленинградского», восходящего к Геннадию Алексееву и Сергею Кулле, основанного на синтаксических параллелизмах, часто содержащего ироническую наррацию), на ходу меняет породу, прорастая рифмами. И это не производит впечатления небрежности или эклектики. Скорее перед нами подобие джазовой импровизации».
Потом видишь, что автор «Другого фотографа» стоит не просто особняком от указанных фамилий, но аккумулирует в себе множество особенностей ленинградских и московских школ, направлений.
Точка опоры – первая половина 80-х, сегодня малоизвестная литературная группа «Депрессионисты» (примерно 1983-86 гг.). Скупую информацию об участниках можно обнаружить в энциклопедии «Самиздат Ленинграда»[1]: помимо Д. Григорьева (он же Д.ВО), в группу входили М. Кондратьев (он же Транк МК), Б. Пузыно, Вяч. Филиппов (он же Фил).
Депрессионисты отличались отсутствием бунтарских настроений, иронией по отношению к нравственности окружающих и серьезности поэтов старшего поколения. Принципиально стремились к замкнутости и, за редким исключением, практически не участвовали в чтениях. В это же время Григорьев общался с кругом «Гастрономическая суббота» (прозаик Павел Крусанов, поэт Борис Беркович, Евгений Звягин и т.д.), пересекался и с музыкантами: Игорем Мосиным, Антоном Белянкиным (впоследствии группа «2 самолета»), Андреем Пановым и др. Фил снял несколько фильмов, которые участвовали в показах «Параллельного кино». В своих литературных штудиях Григорьев углубляется в поэтику обэриутов. Хармсовские нотки невинной жестокости как раз тогда и становятся одним из лейтмотивов всего творчества, это мы видим и в «Другом фотографе».
Стихотворение «Брат мой сделал черное дело» несет в себе тему, схожую с недавно поднятой С. Балабановым в фильме «Груз-200»: мы сами окружаем свою жизнь трупами и разложившимися целями:
Брат мой сделал черное дело –
плывет по реке прекрасное тело:
Озирис в ящике расписном,
в деревянной лодке с хрустальным дном,
белые пятна заполнились красным,
река потемнела, солнце погасло,
бревна скользкие до тошноты
мне уже не связать в плоты,
а вода, густая как нефть, несет
разлитый над полем заката йод,
и пьяный на пристани хрипло поет
про какой-то чудесный плот.
Лирический герой периода депрессионизма часто кричал, гримасничал, а порой и бился головой о стену. В «Другом фотографе» мы видим скорее стоика, но стоика, находящегося в пути.
В 2005 году Дмитрий Григорьев становится ведущим литературного клуба «Дебют-СПб», объединяя вокруг себя молодых поэтов и прозаиков. Основная идея клуба заключалась в создании среды, где происходило бы плодотворное общение между литераторами разных направлений и поколений. И несмотря на то что клуб через два года прекратил свое существование, круг «Дебюта-СПб», расплывшийся в литературном пространстве города, сохраняется.
В поэтике Григорьева заметен постакмеизм, который отражается в стремлении к тонким ритмическим поискам – за счет четкости строфы, рифмы, соблюдения установленного размера.
Проехали Орехово, а дальше что,
проехали с орехами, а что – куда
поехало прорехами твое пальто:
дырявыми карманами – не суй сюда,
проехали Иваново, а дальше кто
в дуду дудит стеклянную еще пока,
бутылка опустевшая – простой свисток
дрожит переливается в его руках,
проехали Петровское, а дальше дождь
дорогу лижет долгую холодным ртом,
какую еще песенку ты нам споешь,
проехали и это мы, а что потом?
В одном из своих эссе О. Мандельштам писал о том, что в детстве мы ближе, чем когда-либо, к смерти. Это – лишь образ. Но преемственность с воззрениями поэтов Ленинграда 20-х и 30-х годов в «Другом фотографе» неоспорима: мотив детства здесь – это игра, удивление новому, непонятность мира взрослых.
Дмитрий Григорьев подталкивает нас к отстраненному взгляду на то, с чем мы смирились с детства, и показывает мир, в котором ценность и прагматичность действия даже не помышляются, все кружится вокруг одной на всех бездны. Нам может показаться, что «Другой фотограф» стоически наблюдает, как друзья, родные, любимые, проходящие мимо и собирающие цветочки у бездны суетятся, исчезая. Но ведь возможно, что «Другой фотограф» – это и ангел из фильма Вима Вендерса «Небо над Берлином». Который пытается понять, что же делает нас людьми.
Вода хранит тайны, трава смиренна,
но поднимается с новым дождем,
и там, где недавно мы были, она уже по колено,
и по пояс там, куда мы идем,
детям легко заблудиться в этих полях,
за которыми пропасть, но на самом краю
земляника, малина, рябина, прочая благодать,
и человек, чья работа – ждать
когда мы придем к началу другого пути
до самого неба, где всякому свой черед
разбегаться, прыгать, руками воздух грести…
Поэзия Григорьева – сугубо индивидуальное явление, впитавшее в себя практически все направления ленинградских поэтик (не стоит упускать из виду и влияние московских концептуалистов). В отношении него невозможно определить ряд авторов, в чей круг он бы вписывался однозначно. И потребуется еще много времени, чтобы, оглянувшись, понять, кем стал для современной литературы поэт Дмитрий Григорьев.
∙