Венгерская версия
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2010
Клара САЕВА
Улыбка Возрождения. Венгерская версия
Галерея старой живописи в музее изобразительных искусств Будапешта, возможно, и не имеет столько шедевров, сколькими могут гордиться Уффици, Лондонская и Дрезденская галереи или, допустим, Эрмитаж. Будапештское собрание насчитывает всего три тысячи полотен. Авторство многих из них утеряно или спорно – постоянные переезды картин, передача из одних “благородных” рук в другие, неточная инвентаризация спутывают имена и даты. Но тем ярче выделяются те, ради которых в Будапешт стекаются исследователи и туристы, – Джорджоне, Веронезе, Рафаэль, Дюрер, Тинторетто, Ван Дейк, Тициан и менее известные Фурини, Альтдорфер, Бейтевех, Грез… В Москву, в ГМИИ имени Пушкина привезли шестьдесят полотен. Каждый художник был представлен одной работой – таким образом, посетители смогли увидеть историю изобразительного искусства по версии Будапештской галереи.
Наиболее ранние в экспозиции – работы Альбрехта Альтдорфера “Распятие” (1518) и Йоса ван Клеве “Мадонна с младенцем” (предположительно 1515–1520). Первая предназначалась для частного алтаря и писалась под заказ. Вторая, вероятней всего, должна была стать основой для серийного производства. Многие исследователи указывают, что картина Альтдорфера (который одним из первых обратился к пейзажу как самостоятельному жанру) была всего лишь прекрасной стилизацией под Средневековье. Однако художник соблюдает не все каноны: он отказывается от привычных персонажей – распятых рядом с Христом разбойников и солдата, протыкающего тело Спасителя копьем. Близка к образцам прошлого и работа ван Клеве. Каноническая Мадонна, бледная, со смиренным и безмятежным выражением лица, склоняется над младенцем, принимающим из ее рук чашу с красным вином – символ евхаристии. Богоматерь на троне на фоне глубокого пейзажа, искривленные пропорции фигуры младенца (режущие глаз современному зрителю, но вполне удовлетворяющие вкусам нидерландцев начала
XVI в.), яркие краски. Подобную картину легко представить в “красном углу” добропорядочного бюргера.Еще один образ Мадонны предстает в работе Бартоломео Мурильо “Святое семейство с маленьким Иоанном Крестителем” (ок. 1660–1670). Здесь библейские персонажи – простые люди в незамысловатом жилище на фоне испанского горного пейзажа. Мужчина плотничает, женщина вышивает, дети играют. Атмосфера кажется безмятежной, если бы не разбросанные то тут, то там символы, напоминающие о жертвах, которые предстоит принести совсем скоро каждому из четверых присутствующих. Мальчики мастерят деревянный крест, на ленточке, лежащей перед ними, написано: “Се Агнец Божий”. Спокойствие и размеренность только усиливает скрытое в этой картине ощущение трагизма.
В
XVI в. в изобразительном искусстве начинает активно развиваться жанр бытового повествования. Эпоха Возрождения пробуждает интерес к человеку во всей его полноте. Художники пишут домашнюю обстановку, семейные обеды, веселые пирушки – все, что отражает повседневный уклад со всеми его житейскими прелестями. Обращение к быту дает не только представление об окружающем мире, типажах, ситуациях, но и повод к размышлениям о месте человека в космосе, об этике, об устройстве социума. Непринужденная сценка в трактире на полотне Виллема Бейтевеха “Пирующая компания” (ок. 1620) интерпретируется и как эмблематическое изображение пяти чувств, и как символическое выражение искушений и “пира во время чумы”. Интересна работа Яна Стена “Веселое общество” (дата создания неизвестна). Большая группа сидит за столом, на котором расположилась кошка с котятами. Кто-то играет на свирели, кто-то на скрипке, мальчик пьет вино из кувшина, мужчина читает газету – каждый занят своим делом. Атмосфера радости и теплого летнего вечера окружает сидящих. И в это же время художник иронизирует: люди слепы, глупы и повинуются инстинктам, совсем как крохотные котята на столе.В экспозиции представлено множество портретных работ. Датировка одной из самых ранних – 1500–1510-й гг. Это “Портрет юноши” Альбрехта Дюрера (авторство установлено недавно, после многовековых споров). На красном фоне лицо молодого человека в домашней одежде. Портрет традиционен для голландской и немецкой школ. Персонаж изображен в полуоборот, зритель может спокойно наблюдать за ним, не боясь столкнуться взглядом, а юноша созерцает то, что нам не дано увидеть. Однако, несмотря на всю кажущуюся простоту, картина обладает неизъяснимым очарованием. Изогнутые брови, выбивающиеся из-под сетки рыжеватые волосы, высокие скулы и неподвижный взгляд скрывают колоссальное спокойствие, которое вот-вот нарушится: вздрогнет бровь, опустятся ресницы, зашевелятся губы. Подспудная экспрессия, выраженная еще и в насыщенно-красном фоне, напоминает яркие, почти режущие глаз портреты Ван Гога.
Примерно в это же время создается еще одна из жемчужин будапештского собрания – “Портрет юноши”, авторство которого приписывают Рафаэлю. Это произведение уже совершенно другой школы. На портрете юноша также изображен в трехчетвертном ракурсе, но взгляд его направлен в сторону, обратную повороту фигуры. В этом смысле Рафаэль придерживается одного из открытий ван Эйка, который утверждал, что разнонаправленностью положения головы и взгляда можно оживить персонаж, наделить образ динамикой. В отличие от статичных итальянских портретов в профиль, Рафаэль не только поворачивает своего героя, он увеличивает размер картины, масштабирует фигуру в пространстве, изображает руки. Взгляд в сторону и чуть изогнутая левая бровь, сжатая в кулак левая рука – юноша схвачен за мгновенье до улыбки, загадочной улыбки Возрождения. Художника интересует, безусловно, не должность и регалии заказчика, его социальный статус или личные заслуги, как это было раньше. Рафаэль захвачен его внутренним миром. Не зря современные исследователи зачастую не могут найти имен моделей портретов Возрождения. Герцог, молодой кардинал или, может быть, автопортрет?
Созвучная, но иная – одноименная картина того же периода кисти Джорджоне. Можно говорить о некой духовной связи портретных полотен Рафаэля и Леонардо, их интеллектуальной доминанте; Джорджоне же апеллирует к чувственному миру. Его герой полностью погружен в размышления, характер которых явно выписан в мимике и жестах. Правая рука прижата к сердцу, голова слегка наклонена, взгляд опущен – в его душе диссонанс, страдание, переживаемые здесь и сейчас. Это уже не просто характер как целое, а характер в предлагаемых обстоятельствах. Тонкая лирическая трактовка Джорджоне сформировала новый тип венецианского портрета, романтических и печальных образов современности, откликнувшихся тремя столетиями позже в характерах героев-романтиков начала
XIX в.Для контраста на выставке были представлены работы других мастеров: Веронезе “Мужской портрет” (1550-е), Франса Халса “Мужской портрет” (1634) и другие. “Мужчины” (в отличие от “юношей”) – это работы, по большей части следующие пожеланиям заказчиков. Цель таких портретов – показать модель в как можно более выгодном свете. Безусловный талант художников, конечно, выхватывает и выражает самые значительные и благородные черты, но портреты не эмоциональны и статичны.
Особенный интерес вызывают два парных портрета – “Влюбленная пара” (приписывается Альтобелло Мелони, 1510-е) и написанное на сто лет позже полотно “Портрет супружеской пары” Антониса ван Дейка. На первом – темная комната, небольшой проем окна, в котором виден пейзаж с рекой и мостом, мужчина обнимает женщину, склонившую голову ему на плечо. Прелестная картина долго считалась произведением Джорджоне – ее настроение сродни романтическим поискам этого художника. Современные критики сошлись на том, что Мелоне написал ее под его влиянием. Она наполнена любовным лиризмом: трогательно нежными кажутся в картине и мелкие детали – разорванная на пальце перчатка, съехавшая набок цепочка на открытых плечах девушки.
С “Влюбленной парой” рифмуется “Портрет супружеской четы” (1618–1620). Герои – люди почтенного возраста, за плечами которых долгая супружеская жизнь. Они позируют в парадных костюмах, сидят чуть поодаль друг от друга, муж держит руку жены, другой опираясь позади нее на спинку кресла. В картине нет страсти, молодой недосказанности и итальянской горячности. Волшебство любви осталось где-то позади, исчерпав себя серыми буднями. Но тем явственней ощущается душевная теплота, установившаяся между этими мужчиной и женщиной. Почувствовать это помогает акцент на лице и руках, которые светлым пятном выделяются на фоне темных одежд и интерьера. Рельефные, мимически выписанные образы дают не просто представление о характере, об общей атмосфере полотна, но и о ежесекундном движении, не прекращающемся даже по воле живописца, призванного отразить остановившееся мгновение. В работах Рафаэля, Джорджоне герои замирали на мгновение, будто “фотографируясь”. У героев Ван Дейка вздрагивают уголки рта, блуждает взгляд, брови сдвинуты и морщины глубже. Создается эффект постоянной работы мысли и чувств и невероятной натуралистичности образов.
Ван Дейк был учеником великого Рубенса, чье творчество также было представлено в экспозиции. На полотне “Этюд мужской головы” (1617) изображен пожилой бородатый мужчина, чье лицо – история целой жизни. Каждая морщина, каждый завиток седеющих волос превращают этого человека из ближайшего окружения художника в героя новой формации. Эта работа – один из набросков к многофигурной композиции “Поклонение волхвов”. Глядя на это лицо, зритель невольно думает о загадочной природе человека: он сам себе создатель и разрушитель, появляется ниоткуда и уходит в никуда, испытав величайшие муки и радости.
К портретному жанру можно отнести и изображение в полный рост “Девушки с кувшином воды” Франсиско Гойи (1808). Она несет воду испанским солдатам, воюющим с наполеоновскими войсками. Начало
XVIII в. – определенный рубежом в истории Европы период резкого смещения эстетических акцентов в литературе, музыке, живописи. Гойя был отнюдь не романтиком по технике и стилю. Но Испания как некая духовная формация значила для него чрезвычайно много. На будапештской картине изображена одна из его мах – но не столичная кокетка с вызывающим взглядом, а истинная дочь своей земли, еще вчера танцевавшая фанданго в местном трактире, а сегодня идущая на помощь в борьбе с захватчиками. Гойе удается четко обрисовать характер: яркий белый платок, желтый пояс, гордая фигура и кажущийся очень тяжелым кувшин, который она удерживает правой рукой.Представлены на выставке и популярные библейские и мифологические сюжеты. Чрезвычайно жестоким кажется изображение Юдифи и только что обезглавленного Олоферна на картине Иоганна Лисса. Пожалуй, по жестокости с этой работой сравнится только Караваджо.
Проходя от одного полотна к другому, будь то фантастический “Райский пейзаж со сценой грехопадения” Яна Брейгеля старшего (ок. 1612) или сугубо реалистичный “Допрос с применением пыток” Алессандро Маньяско (ок. 1703–1710), современный зритель думает о том, как изменился мир, и в то же время как много осталось в нем неизменным. Он уже не в силах разглядеть все оттенки светотени, нюансы ракурсов, не “считывает” многозначительных деталей, подчеркивающих идею, – картина перестает быть книгой.
Экспозиция Будапештской галереи прекрасно проиллюстрировала не только историю от греческих богов до всеевропейского нашествия Наполеона, но и показала, на сколько “сантиметров” вырос человек за три “золотых” столетия живописи, многое, однако, утратив. Это знание будет необходимо всегда и везде, пока люди не перестанут интересоваться искусством – и друг другом.
∙