О фильме Валерия Тодоровского «Стиляги»
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2009
Мы говорили по поводу “Стиляг” с подругой Асей, которую – для меня неожиданно – этот фильм очень впечатлил, она его приняла. Ей понравилась мысль о том, что с той стороны – серость, с этой – яркость, но это только костюмы. “А Польза – это Польза” (есть там героиня с таким именем, которая вне классификаций и типов). Фильм о том, как человек другой отторгается от среды. О том, что такое – быть “не как все”. О том, что нужно быть собой, вне шаблонов – каких бы то ни было. По крайней мере так я понял Асины впечатленья.
Это все верно, правильно. Ася – сама немножко “стиляга”, или немножко Польза, во всяком случае, наверняка она нашла в этом фильме что-то очень себе близкое.
К моменту нашего разговора фильм я видел только кусками… Недавно посмотрел целиком. Меня “Стиляги” тронули. Всё узнаваемо, так или иначе, “испытано на собственной шкуре” – наверное, каждым молодым человеком или девушкой.
Кадров запоминающихся – целый букет. Если вспомнится один, тут же следом за ним другой возникает перед глазами, по джазовому принципу всплывающих нот и неоновых линий.
То, что Пользу играет Оксана Акиньшина, – точное попадание. Ее органика – дворовость, какая-то дерзкая красота – то ли хулиганки, то ли принцессы… Вообще все актеры играют по-настоящему и все на своем месте.
Кинотекст – очень насыщен ассоциациями. То же самое – музыкальный текст, сплетенный из песен и их отголосков. То ли “Восьмиклассница” зазвучала, то ли нет… Она самая! Или вдруг, в 50-е годы, когда происходит действие фильма, исполняется песня “17 лет” группы “Чайф”. В песне – про воспоминания о молодости. А здесь герои сами молоды и поют про “сейчас”, а не про “тогда”… Когда же один из героев говорит, что у стиляги один шаг “от саксофона до ножа”, это не только расхожая фраза тех лет, но и напоминание о песне “Машины времени”, написанной в 90-е. Про друга, который играет блюз. Все эти отзвуки в фильме объединяют “стиляг” всех времен – маргиналов, изгоев, чудных.
В этом – апогей воплощения любимой темы Валерия Тодоровского.
В его ранней картине “Любовь” (1991) – на мой взгляд, одном из лучших фильмов режиссера с молодым Е. Мироновым в главной роли – в сущности, тот же самый сюжетный расклад. Герой случайно “приотворяет дверь” в среду, будто бы закрытую для посторонних глаз. Знакомится с девушкой-еврейкой, влюбляется в нее. Она живет в трагичной противофазе действительности. Ее мир – маргинальный, поэтичный, прекрасный и тайный. Герой хочет понять ее. Значит – принять ее невольное изгойство.
Еще один из сильных фильмов Тодоровского – который сейчас, правда, кажется несколько блеклым – “Страна глухих” (1998). Похожая история: маргинальная среда – и “нормальная” девушка, которая в конце фильма оглохла, тем самым – наконец обрела “слух”, только иной.
Словом, за привычным и обыденным герои Тодоровского часто обнаруживают “другую страну”. Когда Мэлс (героя “Стиляг” играет Антон Шагин) включает любимую музыку и, подергиваясь, пытается танцевать перед комсомолкой Катей (Евгения Брик), звук граммофона приглушен, неполновесен: она как раз “не слышит”.
Но – каковы же идеалы в “Стилягах”? В ответе на этот вопрос есть определенные сложности. Мэлс (бывший комсомолец) вдохновляется “духом” стиляг, попав, по сути, в логово разврата. Кадры стиляжьего пиршества неожиданно напомнили мне эпизод из фильма “Летят журавли”: “буржуа”, которые едят, пьют, поют, пляшут и сношаются, пока страна воюет. (Сравнение вызвано тем, что в “Стилягах” Сергей Гармаш играет фронтовика, отца Мэлса… И эта “военная” тема в фильме хоть и пунктирно, но задана.)
Понятно, что герои в фильме молодые да ранние, безбашенные. Однако “обжорство”, упивство и разврат продемонстрированы Тодоровским не то чтобы сочувственно, но как-то безудержно, без рефлексий. Мол, так и надо. Мол, таковы идеалы героев, и вот мы их показываем…
Или, быть может, во мне внезапно заговорил “комсомолец”?
Однако для сегодняшнего кино в целом характерна некоторая потеря ориентиров и чувства меры. Непонимание того, как выстроить “идеал”, рассказать про любовь, чтобы по пути не свалиться в пошлость и содом. Конечно, в “Стилягах” важно само протестное “но”, которое звучит лейтмотивом в одном из песенных номеров. Человек-“но”, который своим появлением взрывает серую действительность! Хорошо, взорвали. Но что показать взамен? Голые попы?
Тем не менее “Стиляги” – фильм умный. Эпизоды удивительной атмосферы, когда музыка полностью преображает реальность, хороши безусловно. У Мэлса, в отличие от ребят его компании, есть саксофон, из которого он пьет свое вдохновение. Мэлс, конечно, идеолог. Он не так однозначен, как средний “стиляга”, и не считает всех не-стиляг “унылыми”, “жлобами” и т.п. Кате-комсомолке он говорит: “Ты не лучше и не хуже, ты – другая”.
В связи с этим ключевой эпизод – комсобрание, где Мэлса заставляют положить на стол комсомольский билет и осуждают за предательство как раз “высоких идеалов”. И тут Тодоровский показывает другую сторону медали. Этот эпизод виртуозно сделан, очень многослоен (от знаменитой песни “Пинк Флойд” из альбома “The Wall” до “Наутилуса” в подтексте) – и в то же время какая стихийная мощь!!! Актриса Е. Брик сыграла комсомольскую проработчицу потрясающе убедительно.
В целом фильм решен чрезвычайно тонко, не наивно, не в лоб. Показаны все этапы пути героя-другого. Из фильма понятно, что два “полюса” – безудержность/рабство – это не вся сложность проблемы.
В конце концов у Пользы рождается ребенок – негритенок. Когда она сообщает Мэлсу, что ребенок не от него, он же в ответ: “Это мой ребенок”, – это замечательно. Я, взрослый человек, чуть слезу не пустил. Чуть менее натурально, но тоже захватывающе – когда отец Мэлса принял малыша: “Он – наш!”
И вот – в прошлом такая неугомонная – Польза укладывает спать младенца и кричит Мэлсу, которому из Америки привезли саксофон: “Я же просила: “Потише!””
Тодоровскому мало “биполярного мира” (“серые” – “яркие”). Когда главный герой узнает, что никаких стиляг “в Америке нет”, он сначала злится, а потом произносит: “Но мы же есть!”… Так наступает конец иллюзии, почти конец фильма. Однако и начало возмужалой жизни вне любых “категорий” и сект. Другие “другие” будут навлекать себе на голову приключения, веселиться и страдать, искать на волнах радио какой-нибудь очередной “город Нью-Йорк”…
В финале по Тверской бежит толпа молодых из двухтысячных, и среди них Мэлс и Польза из пятидесятых. Кино оказалось не только про юность, но и про зрелость. И новую юность, и новую зрелость. Про вечное взросление. Про движение рывками в свободу, про вечное возвращение на круги своя.