Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 2009
К этой поездке готовились года три.
Нет, нельзя сказать, что готовились, – обсуждали ее возможность и необходимость. Собирались вместе у Ильи или Романа, расстилали на полу подробные карты областей, планировали маршруты.
– Вот, смотри, можно до Старой Руссы поездом, оттуда на автобусе до Холма… Нет, лучше, наверно, до Наволок. А там уже до Рдейского рукой подать. Сказочные, я по телеку видел, места…
– Вуоксу думаю обойти… Повдоль всего перешейка… Правда, несколько дней займет. Но на майские вполне реально вырваться.
– А забуриться на Мезень!..
– По костромской глубинке! Одни названия чего стоят – Галич, Солигалич, Чухлома, Ворваж. Сусанино!..
Эти планирования доставляли удовольствие. Тем более что происходили под пиво.
Оба – Илья и Роман – были родом из дальней провинции, оба по юности независимо друг от друга много попутешествовали, много чего повидали, а теперь уже лет пятнадцать жили в Москве, получили высшее образование, женились, обзавелись детьми, квартирами; работали в редакциях еженедельных газет. Мечтали о командировках, но командировок в их газетах почти не случалось – информация собиралась по Интернету. Да и информации особой было негусто, так как газеты имели литературно-аналитический профиль.
Роман и Илья являлись писателями. Поэтому и попали в свое время в Москву – поступили в Литературный институт, там и познакомились.
Писали, как и подобает серьезным русским писателям, мало и долго; раз-два в год в журналах появлялись их рассказы или небольшие повести, иногда удавалось выпустить книгу. В определенный период их активно приглашали за границу, устраивали чтения, но потом как-то перестали. И вскоре после того, как эти поездки прекратились, они и начали сидеть над картами, попивая пиво, хрустя сухариками. Вяловато мечтая.
А вокруг бегали дети, в соседней комнате жены рассматривали в компьютере фотографии, сделанные во время воскресных прогулок, на детсадовских утренниках, школьных праздниках…
Однажды, в по-московски темный, дождливый день, Илья вывел Романа на лоджию, плотно притворил дверь и сказал:
– Не пишу ничего. Два месяца ни строки не получается. Пишу и стираю, пишу и стираю. Не могу. И страшно знаешь как!
Роман кивнул сочувствующе, собрался было посоветовать: “А попробуй написать о том, что не можешь писать. Постарайся психологически показать ситуацию”, – но вовремя понял, что это пошло. Удержался. Еще покивал, посмотрел в окно, за которым был тихий перекресток Второй и Четвертой Рощинских улиц, по тротуарам брели редкие, съежившиеся от ветра люди… Посмотрел и сказал:
– Надо ехать.
– Да-да! – задрожал Илья. – Ехать! Понимаешь, нужен толчок…
– Пошли, женам скажем. Действительно… И у меня ведь тоже… Вымучиваю дерьмо всякое.
Жены поначалу горячо поддержали, потом обиделись, что хотят ехать без них, без детей, и потребовалось объяснять, трудно, подробно, что без этой поездки, диковатой, мужской, на них, как на писателях, можно ставить крест.
– И куда вы собрались? – спросила одна из жен.
– Куда?.. – Роман с Ильей растерялись, в головах обоих замелькали причудливые названия неведомых городов, и одно из них Илья озвучил:
– Чухлома. В Чухлому поедем. На выходные.
– О! Это где расписные игрушки?
– Игрушки в Хохломе. А в Чухломе ничего нет интересного. Райцентр обычный… Название только.
И в тот же день, чтобы не передумать, они помчались на Ярославский вокзал за билетами.
Билеты купили до города Галича – до Чухломы железной дороги не было – на поздний вечер пятницы. Поезд “Москва – Абакан”. И сразу же обратные – на дневной до Москвы.
– Удобно, – радовался Роман, пряча свои билеты в обложку паспорта. – Хотя можно было куда-нибудь в другое место.
– Какая разница, – отмахнулся Илья, – мне хоть куда сейчас… Эх, целая неделя еще.
– Ничего-о, зато потом!..
В пятницу Роман освободился пораньше, плотно поужинал. Жена нажарила ему в дорогу пирожков с фаршем, наполнила термос чаем, вытащила из заначки две банки сардин в масле, какие-то орешки… В общем, вместе с запасными носками и свитером, полная сумка вещей получилась.
– Да зачем столько всего?! – изумился Роман. – Я же не в тайгу на месяц. Так – съездим туда-сюда.
– А вдруг что случится? – И до самого порога жена зорко следила, чтобы он ничего не оставил, не выложил…
Через час, купив по пути бутылку “Старого Кенигсберга” и упаковку пластиковых стаканчиков, Роман бродил перед расписанием движения поездов, ожидая Илью.
Тот появился одетым в полушубок, ватные штаны. На ногах валенки в галошах, на голове – собачья шапка, за спиной – огромный туристский рюкзак.
Роман снова поизумлялся, на этот раз виду товарища. Сам он был в пальто, демисезонных ботинках и планов Ильи “заночевать под елочкой” не разделял.
Влезли в поезд, кое-как уместили рюкзак под сиденьем, сняли верхнюю одежду. Еще до того как тронуться, хлопнули по сотенке коньяку, а потом, когда поехали, – еще. За удачу.
Соседи по плацкартному отсеку оказались немолодыми, усталыми и вскоре легли спать. А Роман с Ильей долго молча смотрели в окно. Там проплывали Сергиев Посад, Александров, Ростов…
А утром было тяжело – зря выпили и засиделись накануне. Бестолково тыкались на узком пространстве меж полок, вздыхали, то и дело тянулись к стоящей на столе бутыли “Аква Минерале”. Головы побаливали, глаза слипались, руки не слушались.
Собрались кое-как, пихая впереди огромный рюкзак, пробились в тамбур. И поезд как раз остановился. Проводница открыла дверь, скрежетнула спускаемой подножкой…
На перроне с минуту стояли жмурясь – даже в предрассветной мути ослепительно белел снег.
– А в Москве слякоть до сих пор. Неделя до календарной зимы.
– В Москве давно уже хрен знает что…
Закурили. Роман посмотрел в ту сторону, куда ушел поезд. Сказал:
– Еще двое с половиной суток на нем – и, считай, моя родина.
– А если на нем до Новосиба, а потом на юг двести километров – моя, – добавил Илья.
На перроне было пусто, зато на станции – тесно. На лавках сидели и чего-то ждали люди. Темные, большие. Правда, и суетящиеся имелись – в основном коренастые парни в кепочках и кожаных куртках; в Москве такого вида ребята исчезли лет десять назад.
Опасливо косясь на них, Роман с Ильей пробрались к свободному пятачку у стены. Поставили рюкзак. Немного повеселили друг друга, поострив по поводу висевшей над головой картины – Владимир Ильич Ленин на дощатой трибуне, в окружении алых стягов что-то страстно говорит…
– Что ж, – бодро, видимо, наконец проснувшись, сказал Илья, – схожу узнаю насчет автобуса до Чухломы. Рюкзак оставлю?
– Давай.
Илья ушел, а Роман стал поглядывать на людей, обстановку станции. Поглядывал не прямо, не затяжно – Москва отучила от этого, – а быстро и вроде бы мимо. И вспомнился автовокзал в родном районном городишке – сидели, а то и лежали там в таком же полубараке на лавках в темное одетые люди, терпеливо, без нервов, ожидая то ли автобуса, то ли еще чего. Может, какого-нибудь события, которое изменит их судьбу.
И Илья наверняка из такого же барака в Литинститут уезжал – родом он из маленького городка на Северном Алтае, вряд ли вокзал там из стекла и бетона…
На ближайшей к Роману лавке освободилось два места, и он скорее подтащил туда рюкзак. Уселся.
Прикрыл глаза, но к происходящему вокруг прислушивался напряженно. Ловил голоса, фразы, пытался найти что-нибудь колоритное, зафиксировать в памяти. Ничего не было, лишь невнятный гулдеж, вздохи, зевки.
– А, вот ты! – испуганно-обрадованный голос Ильи. – Смотрю, нет…
Роман разлепил отчего-то слезящиеся глаза, подвинулся. Илья сел рядом.
– Автобус через час почти. Билеты при посадке.
– Куда подходит?
– Да сюда, к вокзалу.
– М-м, вокза-ал… Что, по пятьдесят?
– Можно.
Незаметно, опасаясь милиционеров или какого-нибудь алкаша-попрошайку, разлили остатки коньяка по пластиковым стаканчикам.
– Ну, за продуктивную поездку.
Выпили.
Илья стал что-то искать в рюкзаке. Вынул несколько листов формата А4 с тускловатым, отпечатанным на струйном принтере текстом.
– Ром, – протянул одну, – пробеги вот, пока делать нечего.
– А что это? – Как всегда, когда ему предлагали рукопись, Роман почувствовал тоску.
– Ну глянь. Мнение твое интересно.
Роман стал читать:
“Я люблю оружие. Мне нравится винтовка, так же, как нравятся скрипка, яхта и прочие предметы, имеющие форму, доведенную до предельного совершенства. – Покосился в низ листа: к счастью, текст оказался короткий, просто напечатан был четырнадцатым кеглем. – Уметь держать в руках хорошую винтовку – это много для мужчины. Просто держать в руках, так естественно, как женщины держат детей. И винтовка обязательно должна быть своя, личная. Имея винтовку, мужчина не пойдет вешать записку с угрозами на дверь коммерческого киоска, где ему продали просроченное пиво. Я говорю не о вооруженной расправе, а о той ответственности за свои действия и о чувстве достоинства, которые появляются у мужчины, если он держит в руках винтовку”.
– Ничего, очень даже ничего, – сказал Роман, из приличия сразу не возвращая лист, а покачивая его в руке. – А что это?
– Да вот решил написать историю своего карабина.
– М-м, интересно.
Обосновавшись в Москве, Илья привез с родины старый фамильный карабин, перед тем долго собирая какие-то справки, получая разрешения, проверяясь у психиатра. Мечтал бродить по подмосковным лесам. Лучший, говорил, отдых для души… Может, и съездил несколько раз, а в основном использовал карабин, чтоб детей веселить, – стрелял капсюлями в форточку. Дети визжали от восторга.
– …Карабин-то еще дедовский, – тихо, будто стараясь, чтобы посторонние не услышали, рассказывал сейчас Илья. – А он охотником-промысловиком работал. Еще в тридцатые годы. И – я сам не слышал от него, но вроде – из этого карабина бандита застрелил…
– Интере-есно, – перебил Роман. – Ты лучше напиши, а я потом прочитаю. А то ведь выговоришься и остынешь.
– Ну да…
Заняли сиденья в конце салона. Было холодно – “пазик” еще не прогрелся. Пришлось открыть виски и глотнуть прямо из горла. Зажевали пирожками.
– Вкусные, – похвалил Илья, – жареные. Не люблю московские печеные.
– Да, особенно когда с мясом, а тесто сладкое. Отвратительно… А один раз, – оживился, стал вспоминать Роман, – приехала журналистка из Гамбурга. Со мной интервью делала. И пригласила в ресторан “Пушкин”. Знаешь, на Тверском бульваре?
– Знаю. Дорогой, говорят, ужасно.
– Цены запредельные, – с удовольствием подтвердил Роман. – И я заказал окрошку. И ей посоветовал. Жарко было, думаю, окрошка – само то. Ну и приносят эту окрошку. Я хлебнул, и чуть не вырвало. Представь – сладчайший квас, без газа, без брожения, а в нем колбаса, огурцы…
Илья сморщился, прикрыл рот ладонью, замотал головой. Роман решил не досказывать.
Выехали за город, и водитель включил магнитофон. Из динамиков зазвучала песня группы “Балаган лимитед”. Две старушки тут же стали подпевать:
Ты скажи, ты скажи,
Чё те надо, чё те надо…
Илья с Романом смотрели в окна. Там, вдалеке, синели ели, а вдоль дороги или были пустоши, или торчали хилые, голые деревца. Лежал сероватый снег, и не верилось, что здесь бывает солнечно, весело, растет трава, цветут цветы… Роману тошно стало смотреть, отвернулся. Кольнуло раскаяние, что уехал из дома, так глупо тратит выходные. И ведь не отдохнет к понедельнику.
…В первый момент Чухлому не увидели – вокруг громоздились только высокие сугробы. Лишь затем стало ясно, что за сугробами скрываются домишки, заборы, навесы с поленницами.
Было непривычно тихо, хотя звуки, конечно, раздавались. Но главенствовала тишина, и она впускала в себя звуки, как гостей. Они не заполняли собой все – к чему привыкли Роман и Илья в Москве.
– Кла-ассно! – выдохнул Илья. – Сразу захотелось засесть, что-нибудь такое начать.
– Давай номер снимем в гостинице, и засядешь. В понедельник позвони в газету, скажи, что отпуск берешь на месяц. О твоей семье я позабочусь.
Посмеиваясь, грустновато пошучивая над своим писательским призванием, вспоминая Юрия Казакова, пошли по улице. Расспрашивать жителей, где гостиница, где какие достопримечательности, не хотелось. Так шли, гуляя, оглядываясь по сторонам, стараясь впитать в себя новое…
Центр обнаружился буквально в ста метрах от остановки. Рядок двухэтажных каменных домиков позапрошлого века с орнаментами из кирпичей (под кровлей кирпичи лежали уголками, над окнами – полукругом). Такие же домики были и в родном городе Романа, но там они перемежались с пятиэтажками брежневских времен, а здесь составляли единый ансамбль. Даже рекламных щитов не было, вывески же оказались скромны и тоже словно из далекого прошлого – “Цветы”, “Продукты”, “Ателье «Силуэт»”, “Ткани”, “Аптечный пункт”. Не хватало глазу ятей и твердых знаков в конце слов.
Оформление в гостинице происходило долго. Администраторша тщательно, с удовольствием заполняла карты гостя, выбирала номер, что-то отмечала в своих бумагах. Даже поинтересовалась целью визита.
– Мы писатели, – сказал Роман. – Хотим изучить Чухлому.
– Чухлому, – быстро, но без раздражения поправила женщина, переставив ударение с последнего на первый слог.
– Да… И, может быть, что-то написать. Город-то, как мы уже успели заметить, симпатичный.
– Понятненько. Что ж, милости просим.
Комната была узкая, прямоугольная, без излишеств. Две койки, две тумбочки, стол. Выцветший натюрморт на стене.
– Ну ничего-о, – иронично покривил губы Роман. – Почти как в литинститутовской общаге…
Для начала немного выпили, потом Илья стал разбирать рюкзак. Там оказались кофр с фотоаппаратом, два спальных коврика, топорик, ножовка, бутылка водки, целлофановый пакетик с сухим спиртом.
– Зачем ты все это набрал? – все удивлялся Роман.
– Вдруг что? Может, в лесу ночевать придется.
– Хорош пугать. Давай еще хлопнем по пятьдесят и рванем вдоль по улице. Двенадцатый час как-никак.
…Воздух, непривычно чистый, этим доставлял некоторые неудобства – Роману с Ильей все время казалось, что его не хватает, в легкие поступает какая-то пустота. И, поднимаясь по улице в гору, они даже остановились отдышаться. Тем более что Илья захватил с собой рюкзак.
Слева внизу лежало широкое белое поле озера. Почти круглое. Противоположный берег не различался, но справа вдалеке виднелись купола.
– Авраамиев Городецкий монастырь, – щурясь, сказал Илья. – Я читал, что уникальный…
– Нам дотуда не дойти, – перебил Роман, закуривая, чтобы чем-нибудь наполнить легкие. – Километров десять.
– Да, где-то так. Может, завтра по утречку сбегаем.
– Посмотрим…
Честно говоря, “бегать” куда-то Роману не хотелось. Вообще, то ли от выпитого, то ли от смены обстановки, все сильнее тянуло спать.
Городок, куда попали, был симпатичный, но наверняка скучный. Что тут может быть особенного? Вон, впереди по улице, на горке, церковь. Колокольня, напоминающая многие московские колокольни, но менее нарядная, недоделанная будто – поверху красиво, кокошники, или как там это называется, а чуть ниже – просто стены… Дома эти двухэтажные приятны, но Роман насмотрелся на них в родном городе… Природа вокруг, огромное заснеженное озеро, небо от горизонта до горизонта, но ведь не будешь же часами любоваться. Хотя если бы домик тут купить и приезжать на выходные…
Нет, на выходные не выйдет – ночь сюда, ночь обратно: больше устанешь, чем отдохнешь. А вот если получить какую-нибудь солидную премию, с изданием книг процесс наладить, то можно бы поселиться. Одному. Семья пусть в Москве, а он – здесь. Встречать жену и детей раз в месяц на остановке, а раза два в год приезжать в Москву. В полушубке, шапке-ушанке. Как Илюха сейчас. И в таком виде – по редакциям рукописи отдавать, договоры подписывать. А по вечерам заваливаться на поэтические вечера, к Анне Русс, например, и наводить там шороху… Через два-три дня возвращаться сюда, в тишину, раскрывать чистую тетрадь и писать, писать, потом набирать на компьютере, править, распечатывать на принтере, класть рукопись в папку с завязками и, надев полушубок, шапку, садиться в автобус.
И Роман вкратце поделился своими мыслями с Ильей. В шутливой форме сказал, но Илья отнесся неожиданно серьезно и с энтузиазмом стал поддерживать.
– Ладно, – пришлось его останавливать, – ты что… Деньги-то где взять хоть для будки? С собой вот полторы тысячи наскреб, у жены пять. Два месяца по квиткам не плачено… Пошли.
Увидели музей – двухэтажное (конечно) мрачное здание из красного, но почерневшего от времени кирпича. Вошли.
Сразу за дверью их встретили две служительницы. Одна пожилая, почти старушка, другая – молодая, симпатичная, светло-русая. Уставились на посетителей растерянно.
– Здравствуйте! – заулыбался Илья. – Осмотреть можно экспозицию?
– Вам с экскурсией, или сами? – спросила пожилая. – На цену не влияет.
– Тогда с экскурсией. Чем больше соберем сведений, тем лучше.
Служительница насторожилась:
– Каких сведений?
– Ну о городе вашем, районе. – И, видя, что тревога женщины только усилилась, Роман стал объяснять: – Мы из Москвы приехали, писатели.
– Да?.. И с какой целью?
– В смысле? Приехали?.. С городом ознакомиться. Может, повесть напишем, вся Россия узнает.
– Оксана, – то ли суховато, то ли ответственно сказала пожилая, – проведи, пожалуйста, экскурсию.
Оксана расцвела, взяла со стола указку:
– Пожалуйста!
Впрочем, осматривать особенно было нечего – традиционный набор краеведческих музеев. Выделялись лишь коллекции женских головных уборов (правда, выцветших и пыльных) и стеклянных бутылок разнообразной формы.
– А эти портреты, – приподняла указку экскурсоводша к холстам с карикатурными, непропорциональными какими-то лицами, – из дворянской усадьбы Катениных, находившейся…
– О, как скучны статьи Катенина, – автоматически произнес Роман одну из самых распространенных в Литинституте поговорок: так там обычно отвечали на вопрос, понравился ли такой-то текст такого-то студента.
– Павел Александрович Катенин, – голос Оксаны стал звеняще строгим, – замечательный русский писатель, критик, переводчик. Это именно о нем Александр Сергеевич Пушкин сказал в своем бессмертном романе в стихах “Евгений Онегин”: “Там наш Катенин воскресил Корнеля гений величавый”. И вообще отношения Пушкина и Катенина отмечены какой-то особой теплотой и взаимной симпатией. И это несмотря на то, что они принадлежали к разным направлениям русской литературы – Пушкин был членом прогрессивного “Арзамаса”, а Катенин являлся сторонником ревнителей русского языка. Но именно Катенина Александр Сергеевич призывал в одном из писем: “Голос истинной критики необходим у нас; кому же, как не тебе, забрать в руки общее мнение и дать нашей словесности новое, истинное направление?” По одной этой цитате видно, насколько Пушкин ценил литературный талант Павла Александровича.
В музее было очень жарко, Роман почувствовал, что его развозит; слушать становилось все тяжелее, глаза слипались, нижнюю челюсть выворачивала зевота. Но приходилось расплачиваться за обидевшую экскурсоводшу поговорку. Стоять и, пялясь на портреты, узнавать ненужные, в сущности, подробности.
– В одном из писем к Катенину Александр Сергеевич признавался: “Наша связь основана не на одинаковом образе мыслей, но на любви к одинаковым занятиям”. И, узнав, что Катенин оставил поэзию, которую Пушкин назвал “общей нашей любовницей”, Александр Сергеевич неоднократно советовал Павлу Александровичу к ней вернуться. Или же всерьез заняться драматургией. “Ты сделаешь переворот в нашей словесности, – писал он, – и никто более тебя того не достоин”.
– Ясно, – остановил Роман. – Спасибо вам за экскурсию, за…
– Простите, знаете, – в свою очередь перебила экскурсоводша, – очень обидно, когда человек – человек без всяких преувеличений выдающийся – для большинства людей ассоциируется лишь с каким-то анекдотом, иронической фразой…
– Что ж делать, такова природа людей. Ну что, Илюх, пора нам? Еще церковь осмотреть.
– Вы хотите побывать в Успенской церкви? – обрадовалась Оксана.
– Ну в той, на горочке.
– У Успенской церкви очень трагическая, но и счастливая судьба. Счастливая, в первую очередь, благодаря жителям Чухломы.
– Да?
– После Великой Октябрьской… – Экскурсоводша кашлянула и поправилась: – После Октябрьского переворота, как известно, началась борьба с религией. Многие церкви были закрыты, разрушены…
– Да, это мы знаем.
– Тучи сгустились и над нашей Успенской церковью. Ее то собирались снести, то устроить в ней общежитие. И здесь с самой лучшей стороны проявили себя женщины Чухломы – они прятали ключи от церковных дверей, вставали живой стеной вокруг своей святыни. Тогда власть пошла другим путем – ввела огромный налог на здание церкви. Люди продавали свое имущество, чтобы его уплатить. И в тысяча девятьсот сорок шестом году произошла победа – богослужение в Успенской церкви было возобновлено.
– Прекрасно! – выдохнул Роман и потянул пребывающего в каком-то странном, сонно-зачарованном состоянии Илью к выходу. – Нам пора, к сожалению.
– Очень жаль. У нас ведь еще экспозиция, посвященная замечательному русскому писателю Алексею Феофилактовичу Писемскому, начинаем собирать материалы, связанные с блистательным русским артистом Михаилом Пуговкиным. У нас уже есть, – Оксана пошла вслед за Романом и Ильей, – несколько предметов. Также собираем экспозицию о нашем земляке, выдающемся философе Александре Зиновьеве… Да, вы не знаете! Ведь недавно было установлено, что корни первого космонавта Юрия Алексеевича Гагарина – тоже с чухломской земли! Его прадед жил в деревне Конышево…
– Фуф! – Роман скорей натянул шапочку на вспотевшую голову. – Надо посидеть, пивка, может, выпить. А?
– Можно посидеть, – бесцветно отозвался Илья, – а можно пойти.
Роман огляделся.
– Церковь осматривать не будем, все про нее нам уже известно… Так, рядом с гостиницей я закусочную видел. Пообедаем горяченьким заодно.
Закусочная отличалась от большинства городских построек – классическая стекляшка семидесятых годов, окна от крыши до земли.
Открыли дверь, вошли. Потоптались, сбивая с обуви снег.
То ли от топота, то ли от самого факта появления людей из-за единственного занятого стола вскочили двое парней. Молодых, лет двадцати пяти. Уставились на Романа с Ильей ошалело и выжидающе. Третий, седой и грузный, оставшись сидеть, тоже смотрел на вошедших, но спокойно. Посмотрел, оценил, сказал:
– Туристы, сука.
Молодые облегченно упали на стулья. Один из них, схватившись за пустую пивную кружку, вяло удивился:
– На хрена в такую погоду по лесу лазить?
Немного оправившись от испуга (испугались, конечно, подобной встречи), Роман с Ильей прошли к стойке. Точнее – к раздаче, как в старых столовых. Изучили висевшее на стене меню.
– Давай карасей попробуем, – предложил Илья. – Я читал, что уникальные какие-то.
Роман усмехнулся:
– Ты, вижу, подготовился к поездке. И про монастырь знаешь, и про карасей.
– Я еще про терема знаю. Тут в лесу стоят брошенные терема. Судя по фотографиям – уникальное что-то.
Заказали по карасю с картофельным пюре, хлеба и по кружке “владимирского пива”. Так было указано в меню.
Уселись. Илья долго пристраивал к ножке стола то и дело валящийся рюкзак. В конце концов аккуратно положил набок.
– Неплохая стекляшечка, – оглядел зал. – Вот тут, Ром, и будешь обедать после утреннего писания. Потом прогулка – и снова за стол.
– Спасибо за прекрасную перспективу. Особенно завсегдатаи приятные. – Роман покосился на замершую над пустыми кружками троицу.
Симпатичная, нет, скорее свежая и соблазнительная этой свежестью официантка принесла пиво. Пенное, ярко-желтое. Сказала звонковатым голосом:
– Караси жарятся.
– Прекрасно, прекрасно.
Она пошла к двери возле раздачи, за которой, видимо, была кухня, и Илья с Романом проводили ее взглядом.
– Классная девушка, – вздохнул Роман. – Лет двадцать.
– М-м… – Илья отхлебнул пива. – И что ждет ее? Я всегда в таких случаях вспоминаю официантку из “Адама и Евы”. Помнишь?
– Это из казаковского рассказа, что ли?
– Да… Помнишь, там главный герой, художник, в начале сидит в привокзальном ресторане, и его обслуживает красивая официантка. И он, пьяный, ей золотые горы обещает, что приедет, что будет ее рисовать, а она усмехается, кивает, и обоим понятно, что ничего этого не будет. И он знает, что ей это говорили сотни подобных ему, пьяных и тоскующих по чему-то такому. – Илья крутанул в воздухе кистью руки.
– Угу, – произнес Роман, – трагично.
– Скорее обыкновенно.
Официантка принесла поднос с карасями и гарниром. Илья неожиданно для Романа с ней заговорил:
– Девушка, не могли бы нам подсказать? Если знаете… Мы сами не местные.
– Я вижу, – улыбнулась девушка и тут же как-то тревожно глянула в сторону столика, где сидела троица.
– Вы не знаете, здесь где-нибудь домик не продается? Хотим вот…
– Да ладно, Илюх. – Роман слегка пихнул его. – Шутки это все.
– В Носово, кажется, дом продают, – вспомнила девушка. – Видела объявление.
– И далеко это Носово? А?
– Да нет. На трассу на Солигалич выйдете, и – справа. Там свороток. Километров пять от трассы.
Илья взглянул на Романа:
– Сбегаем?
– Ну ты что?! Куда, неизвестно зачем…
– Там хорошая дорога, – вдруг стала уговаривать официантка, – летом мы часто гуляем… Объявление вот тут, у магазина висит. Вчера видела.
– Спасибо, конечно, – усмехнулся Роман, – но, понимаете, это мы так. Мы писатели, из Москвы. И у нас разные фантазии…
– Сбегаем, сбегаем, – перебил Илья. – Может, я куплю. Получу гонорар, или что-нибудь, и – будет дача.
– Да какая дача?! Если даже купишь, ездить замучаешься…
Пока Роман с Ильей спорили, девушка ушла. Но осталась у двери на кухню, поглядывала на них.
Только принялись за карасей, подошел один из парней из-за того столика.
– Что, – нагло уселся на свободный стул, – проблемы какие?
– В смысле? – На всякий случай Роман покрепче сжал вилку.
– Чо к девушке пристаете? Чо такое?
– Мы не пристаем. Просто спросили.
– А чо ее спрашивать? Меню висит, все понятно написано.
Илья улыбнулся примирительно:
– Да мы о другом. Спросили, до скольки музей работает. Мы приезжие.
– Да вот в том-то и дело, что приезжие. – Голос парня слегка потеплел. – А музей дальше по улице. Дошли и узнали. К девушке только не надо. Это моя девушка. Взяли, покушали спокойно и пошли. Добро?
– Угу.
– Ну вот, – парень поднялся, – приятного аппетита.
Ели молча, сосредоточенно глядя в тарелки. Пюре было вкусным – с молоком и маслом, картошка тщательно размята, а карась…
– Карась и карась, – заворчал Роман, – кости сплошные, тиной пахнет. А говоришь – уникальный. Хм… Каждому городишке надо что-нибудь уникальное о себе придумать, чтоб отличаться. У нас вот, где я родился, – самые лучшие помидоры в мире. Прям нигде лучше нет. Даже праздник помидора ввели, в конце августа все с ума сходят – конкурсы, карнавал, машину за самый большой помидор… Как-то в Армавире побывал, на Кожиновских чтениях, так в Армавире этом – лучшее в мире растительное масло…
Илья кивал, тщательно выбирая кости, пытаясь наскрести на вилку рыбьего мяса.
– Ну вот видишь, Илюха, тоже жизнь, страсти.
– Да-а, – Илья закурил, выпустил дым в морозный воздух, – жи-ызнь… Что ждет эту девушку? Такой кавалер ей шага сделать не даст. Видишь, пасет как.
– Ну выйдет замуж за него. Или куда-нибудь в Кострому сбежит, устроится на фабрику.
– Вряд ли. И замуж – тоже. Это может всю жизнь тянуться.
– Кстати, – обрадовался Роман, – напиши об этом. Повестишку страниц на сорок. В своем стиле – мечты, стремления, а в реальности – вязкая провинциальная ежедневность.
– Об этом столько понаписано. И мной в том числе. Помнишь “Потенциального покупателя”? О том же самом, в сущности… Ладно, – Илья бросил окурок, – пойдем объявление посмотрим.
Как Роман ни упирался, Илья настоял пойти в деревню Носово посмотреть дом.
Без особого труда нашли трассу на Солигалич. Потом – свороток. Свернули, пошли по узкой дороге. Было холодно, снег громко и резко хрустел под ногами – хрум-хрум-хрум.
– В детстве очень взрослым завидовал, что под ними снег хрустит, – со сладковатой грустью сказал Илья. – Специально топал ногами изо всех сил, а он не хрустел. А когда стал хрустеть, мне уже все равно было – ходил и не замечал.
– А что, под детьми он не хрустит, что ли?
– До какого-то возраста не хрустит… Лет в пять не хрустит.
Деревня Носово представляла собой два ряда домов. Никаких других построек вокруг них почти не было. Даже будок сортирных. Ограды окружали участки чисто символические – низенькие, из штакетника…
В одном из дворов увидели мужичка – то ли лучину щипал, то ли что-то мастерил из полена маленьким топориком.
– Зра-авствуйте! – как-то по-северному нараспев заговорил Илья. – Вы нам не подскажете, где тут дом продается?
Мужичок выпрямился, посмотрел на Илью и Романа удивленно, потом оглянулся на избу и крикнул:
– Ма-ам!
Дверь открылась, во двор выскочила кругленькая, в серой одежде, сером платке, с поразительно большим лицом старушка.
– А? Чо?
– Да вот, – приподнял топорик мужичок, – насчет дома пришли. Кудрявцевых.
– Ой, пойдемте, пойдемте! – Старушка покатилась за ограду, поглядывая на Романа и Илью с любопытством и надеждой. – Дом-то давно хозяев ждет! Рядышком тут.
Как и остальные, дом был одноэтажный, но с симпатичным окошечком под крышей. Сохранились остатки резных кружев. Вокруг дома – ровный снежный покров – никаких человеческих следов; лишь цепочки кругловатых вмятин: или собаки пробегали, или кошки.
Роман смотрел на фасад дома с двумя темными окнами, и что-то внутри сжалось, больно и хорошо, но ненадолго. Он заметил, что верхние венцы с правой стороны сруба – гнилые. Шифер на крыше был там обломан, и, видимо, вода источила бревна.
– Внутрь-то зайти желаете? – спросила старушка.
– Да что заходить? – досадуя на недавнюю сжатость в груди, рассердился Роман. – Дом гнилой ведь. Вон, – указал пальцем на трухлявые венцы.
– Да тут работы на два дня! – Голос старушки стал умоляющим. – Заплату из бревешек поставить да два листа шиферу положить…
“Родственничков ее каких-нибудь дом, – решил Роман. – Процентов двадцать от продажи пообещали, вот и старается”.
– Ну что, Ром? – спросил Илья таким тоном, будто Роман действительно присматривался к этому дому, всерьез решив купить здесь жилье.
– Да не хочу я ничего! – Роман фыркнул и, вытягивая из кармана пальто сигареты, пошел в сторону Чухломы.
Метров через пятьдесят остановился. Закурил. Искоса поглядел на Илью и старуху. Те о чем-то разговаривали; Илья достал блокнот, стал записывать. Кивал словам старухи, улыбался.
“Неужели хочет сам гнилушку эту брать? – подумал Роман, но тут же догадался: – Материал собирает”.
Обратно шли молча, порознь. Роман впереди, Илья чуть сзади.
Прикрытое в течение всего дня дымкой солнце сползло на край неба, и стало совсем тоскливо. Мороз усилился. Роман трясся под своим тонким свитером и пальто. Ноги замерзли.
“На хрен я вообще поехал? – с какой-то детской обидой неизвестно на кого думал он, хрустя и хрустя снегом, глядя влажными от слез (ветерок ледяной потягивал с озера) глазами на жидкие огоньки Чухломы. Очень быстро, как-то неправдоподобно быстро темнело. – Творческая командировка, блин… Да просто дома надоело, вот и рванул. И нечего за литературу прятаться”.
Дохрустел наконец до трассы.
– Ром, погоди, – стал нагонять Илья. – Давай вон под елочками посидим.
Справа от трассы был маленький лесок – две высокие ели, десяток пониже. Как семья: мать с отцом и дети…
Роман взбеленился:
– Ты с ума сошел! Я окочурюсь сейчас…
– А мы выпьем – и согреемся. У меня с собой. Выпьем, посидим пять минут буквально.
Спорить сил не было. Свернули, по глубокому снегу вошли в лесок. Илья достал из бокового кармашка рюкзака фонарик, включил.
Лапы елей опускались почти до земли. У высоких, правда, оставался зазор с полметра. Туда Илья и нырнул, через несколько секунд позвал таинственно:
– Забирайся, Ром. Кла-ассно!
Роман забрался. Стоять под лапами было невозможно, только сидеть на корточках. Хорошо, что снег под кроной отсутствовал – лишь сухая хвоя, как коврик.
Илья приставил фонарик к толстому стволу: “Это у нас будет костер”, – стал расстегивать рюкзак. Вынул бутылку водки, пакет с какой-то закуской, спальные коврики.
– Сверни и подложи под себя, – протянул один Роману. – Уютно здесь, да? Как в шалаше. И теплее.
– Дерево греет, – поддался его умиротворенному тону Роман.
Выпили. Водка была ледяная, упала в желудок острой сосулькой.
– Эх, – вздохнул Илья, – тянет побродить по тайге. На недельку забраться… Я же с юности с дедом…
– Ты рассказывал. Я тоже хочу… Не побродить, а бруснику пособирать, грибы… В Москве ни разу за грибами не ездил. И не тянет даже. Даже не знаю, какие тут грибы съедобные, какие нет. Иногда у бабок белые, лисички покупаем. А дома все грибы знал… Уедем в бор дня на два, – Роман говорил тихо, вяло, прикрыв глаза, и куда-то словно бы уплывал, – набьем машину груздями, маслятами, волнушками, белянками… Рыжиков мало у нас, но бывают… Во дворе в кадку сгрузим, водой зальем и начинаем чистить, мыть, сортировать. И запах такой… На всю улицу. Вкусно. Бабушка еще с огорода укропа принесет, чеснока. Варить маслята начинает, обабки жарить.
И Роман увидел себя лет двенадцати во дворе двухэтажного дома на восемь квартир, где жил тогда с родителями и бабушкой, и саму бабушку в окне первого этажа. Рамы раскрыты, и бабушка хорошо видна – стоит у плиты, помешивает варящиеся маслята. Почувствовала взгляд, обернулась, лицо помолодело от улыбки. Приподняла руку, махнула…
– Э, Ром, Ро-ом, – затормошили.
Роман распахнул глаза, выпрямился.
– Ты чего? – Илья с удивлением смотрел на него. – Бормотал, бормотал и затих… Вот так и замерзают в лесу.
– Мда-а… Устал просто. Давно так не… не бывал на природе. Пойдем в гостиницу.
– Выпьем вот налитое и пойдем.
Выпили. Илья стал собирать вещи. Роман понаблюдал, не выдержал, вылез из-под елки и стал оглядываться, стараясь понять, в какой стороне Чухлома.
– А я, наоборот, таким бодрым себя чувствую, – появился Илья, – так и побежал бы вокруг озера. Завтра, наверно, смотаюсь до монастыря, а то узнают, что был в Чухломе, а до монастыря не добрался, – засмеют.
– Проводи меня до гостиницы и беги куда угодно.
Через полчаса они были в центре города.
– Половина восьмого, – сказал Илья, – а ни людей, ни какого движения. Суббота ведь все-таки.
– Что ж, глушь.
Но, словно изо всех сил стараясь поспорить с этим утверждением, город продемонстрировал оживление: возле одного из каменных зданий толпилась молодежь – курили, переговаривались, посмеивались, – а из-за двери, окон прорывалась танцевальная музыка.
– Ух ты, дискач! – шутливо, но тихо, чтоб не привлекать внимания, изумился Роман. – Забуримся, отожжем?..
Музыка, группка ребят и девушек моментом оживили его, и захотелось посмотреть, как тут танцуют, как одеваются, как вообще выглядит чухломская молодежь. Тем более что он уже лет пять не бывал на дискотеках – последний раз на Форуме молодых писателей в подмосковном пансионате “Липки”. Но то тоже нельзя назвать нормальной дискотекой – танцевали все свои: прозаики, поэтессы, критики.
Внушая себе, что побывать на дискотеке необходимо, Роман вслед за Ильей вошел в гостиницу.
– Наконец-то! – обрадовалась та же женщина, которая их прописывала утром. – Я уж избеспокоилась!
– А что?
– Да как же, ночь, а вас нет и нет.
– Гуляли.
– И не мы одни, – добавил Роман, – там у вас дискотека…
– В школе? Там каждую субботу прыгают, да. Но дети, им надо порезвиться.
Полежали на кроватях, потом выпили понемножку. Сходили в находящийся в торце коридора туалет.
– Что, чайку, может? – предложил Илья.
– Да ну его, давай лучше водки. И – на дискач.
– Ты серьезно? – Илья вроде как слегка обиделся. – Полчаса назад умирал, а теперь – как огурчик.
– Ну так – попал в более-менее человеческую обстановку и ожил. – Роман налил в стаканчики граммов по тридцать. – Ладно, Илюх, за поездку. Пока все нормально. – И, когда выпили, закусили подвядшими уже пирожками, заговорил другим, грустным и проникновенным голосом: – Знаешь, я там, под елкой, когда задремал, увидел дом, где жил в детстве, бабушку свою… Она в окне стояла, варила маслята… И на меня посмотрела, улыбнулась так, знаешь… по-доброму. Даже не столько по-доброму, а как-то… ну, зовуще, что ли. И вроде бы рукой поманила. А она умерла лет двадцать назад. Представляешь?
Илья сидел напротив за столом, склонив голову, глаз его Роман не видел, говорить дальше было трудно. Но, разжигая в себе приятную жуть, он продолжал:
– А я ведь об этом писал не так давно. В повести “Прикаянный” у меня…
– Да, я читал, – как-то автоматически отреагировал Илья.
– Там тоже главный герой видит во сне бабушку, она просит его остаться. Он сначала отказывается, в начале повести, а в конце – соглашается. И умирает. И, понимаешь, тогда я это придумал, а теперь – на самом деле… И… И, получается, – Роман плеснул в стаканчики, – что ты меня от смерти спас сегодня, Илюха.
– Да ладно, чего ты… Давай выпьем.
Когда алкоголь кончился, решили идти.
– Поглядим, как девки пляшут.
Пока сидели и разговаривали, казалось, что вроде и не очень пьяные, а стоило начать собираться – заштормило.
– Когда-то, – бормотал Роман, натягивая пальто, – полторы бутылки спокойно выпить мог и еще что-то делал. А теперь…
– Стареем.
Спустились. В холле было темно.
– Как тут выйти? – Илья стал мягко биться в запертую дверь.
За окошечком, где находилась администраторша, загорелся свет. Затем вспыхнула лампочка в холле.
– Что такое? – Появилась и сама женщина, жмурящаяся, закутанная в платок. – Что случилось у вас?
– Ничего. Просто на улицу надо.
– Зачем?
– Например, за сигаретами. Да какая разница? Девять часов всего-то навсего…
– Я вас, конечно, выпущу, – голос женщины стал сухим, почти неприязненным, – но у нас не принято по ночам разгуливать. Не случилось бы чего…
На свежем воздухе показалось, что протрезвели. Поэтому хорошо приложились к купленной за две минуты до закрытия магазина бутылке “Столичной”. Пили из горлышка.
– Легко как, а! Хорошо-о… Вот она, – Илья посмотрел направо-налево в морозную тьму, – Россия.
Возле дверей школы никого не было, а за ними находилась широкая деревянная лестница. Какой-нибудь городской голова жил в этом доме сто лет назад и по утрам чинно сходил к саням…
Роман с Ильей стали подниматься. Поднимались медленно, устало, с каждым шагом, кажется, пьянея все сильней – воздух становился выдышанный, спертый, но в то же время избыточно напитанный ароматом духов. Еще и музыка – старый добрый “Модерн Токинг”, – предвкушение чего-то забытого и приятного пьянило.
…Остальное Роман помнил отрывочно. Помнил, что на втором этаже их встретили две женщины. Пожилые, утомленные, раздраженные. Никак не хотели пускать в зал, где танцевали. Говорили, что здесь только школьники. Роман убеждал их, что им нужно осмотреть дискотеку, что они писатели, из Москвы, что они пишут повесть про их город и им необходимы детали. Илья то тянул Романа к выходу, то принимался тоже уговаривать женщин пустить. Вокруг собрались парни и девушки. С любопытством наблюдали за происходящим. Некоторые девушки показались Роману очень красивыми… Он покопался в сумке и нашел корочку членства в Союзе писателей. Женщины поизучали удостоверение и решились: “Хорошо, проходите”. Но тут возникла проблема с Ильей – его пускать не хотели. “Да это автор знаменитых произведений! – уже по-начальницки возмущался Роман. – Лауреат премии правительства Москвы в области литературы! Ему Лужков лично вручал!” Никаких доказательств писательства у Ильи не было, но его все же пустили. Открыли какой-то класс, чтобы Роман с Ильей могли положить верхнюю одежду и сумку. Роман засунул под пояс джинсов бутылку водки, прикрыл свитером.
Сама дискотека запомнилась светомузыкой, громкой, с непривычки закладывающей уши музыкой, силуэтами десятков соблазнительно шевелящихся людей. И Роман тоже вскидывал руки, крутил бедрами, торсом, выкрикивал “вау!”, подмигивал Илье. Илья его очень смешил в своих ватных штанах, шерстяной душегрейке… Правда, мешала постоянно сползавшая в штанину бутылка, и в итоге Роман пришел к идее ее опустошить. Достал, открыл, отпил, передал Илье. Тот тоже отпил. “Ребятам предложи!” – сквозь музыку крикнул Роман, а сам прихватил за руку ближайшую девушку и попытался притянуть к себе, чтоб танцевать рядом. Как раз медленная композиция зазвучала. Девушка дернулась, вскрикнула, будто ее ударило током, и тут же Романа окружили, потащили из зала…
Проснулся на кровати одетым. С трудом сел, сбросил с затекших ног туфли… Самочувствие было терпимое – похмелье, конечно, тяжелое, но, слава богу, без отравления.
Потер пальцами виски, позевал. Наконец огляделся. Напротив лежал Илья.
– Да-а, мощно гульнули, – сказал вслух Роман, вспоминая вчерашний вечер, и вместе с воспоминаниями нарастал стыд. Это афиширование писательства, угрозы, махание удостоверением, хватание школьницы… Могли и морду набить.
На всякий случай прислушался к себе, пошевелил челюстью, покрутил шеей. Нет, все в порядке, лишь тяжесть в голове, но это от водки. Похмелиться бы…
И, как в сказке, на столе оказалась купленная накануне вечером бутылка. В ней граммов триста… Роман даже хмыкнул, что так все удачно.
Просеменил к столу, сдерживая дурноту, налил в стаканчик немного и быстро, чтоб не засомневаться, проглотил.
Выдохнул, рыгнул, подавил рвотный спазм. Присел на стул. Подождал. И минуты через две стало полегче. Словно какие-то спутывавшие мозг нити порвались, опали… Захотелось выпить еще чуть-чуть. Роман поборолся внутренне, позвал:
– Илюх, поднимайся. Вокруг озера пора бежать. Слышишь?
Илья зашевелился, застонал, зачесался. Потом медленно встал, перебрался за стол. Присоединился к опохмелке.
Невесело посмеиваясь, делились впечатлениями от вчерашнего вечера. Илья, оказывается, вырвался из окружения старшеклассников и убежал. Обнаружил себя на берегу озера в зарослях камыша. Без полушубка, без шапки. Долго искал гостиницу, перепутал дома, стучался в чьи-то двери. Собаки вокруг лаяли… Как оказался здесь, не помнил…
– А полушубок с шапкой – вон! – обрадовался, увидев вещи на вешалке у двери.
– Да кто-то и водку даже принес, – добавил Роман. – Так, надо решить, что дальше делать. – Посмотрел на часы в мобильном. – Половина девятого. Весь день впереди.
– Горяченького надо поесть. Щей бы жирных… А потом – до монастыря в быстром темпе…
Вяло споря, идти в монастырь или нет, оделись, вышли из номера, спустились в холл. Там сидели четверо парней. Одного из них Роман узнал – подходил к ним вчера в закусочной.
Парни поднялись, перегородили дверь на улицу.
“Ну вот, – Роман похолодел, – сейчас-то и начнется”. И пожалел, что выпили: будут потом разбираться, кто виноват, и признают их пьяными. Пьяными, а значит – виноватыми.
– Погодите, ребята, – сказал самый взрослый на вид, лет тридцати. – Далеко собрались?
– А что? – Судя по тону, и Илья готовился к драке. – Вам-то какое?..
Старший перебил:
– Давайте по-хорошему все решим. Так, значит: вы сейчас собираете вещи, и мы вас провожаем до автобуса. Он через полчаса будет.
– С чего это мы должны взять и собираться? – изобразил Роман негодование. – У нас гостиница на двое суток оплачена.
– А я, – громко заговорила все та же женщина из окошечка, – могу вернуть за сутки. Мне такие постояльцы не нужны.
– Давайте по-хорошему, – повторил парень. – Ну перепили вчера, покуражились, а теперь и честь надо знать. Соберетесь добром, и мы вас проводим.
“Добром”, – усмехнулся Роман архаичному слову; глянул на Илью. Тот явно боролся в душе – бунтовать или смириться.
– Многих вы тут назлили, – снова заговорил парень. – Не по-людски вели себя. Мы не привыкли… Проводим вас, посадим в автобус. И все будет нормально.
Заметно было, что он старательно пересиливает готовое выплеснуться раздражение, может быть, даже злобу. Судя по всему, драться он умел и был не прочь подраться и сейчас. Но наверняка кто-то велел ему разобраться мирно.
– Ладно, хрен с ними, поехали, Илюха, отсюда. – Роман стал подниматься по лестнице. – Только деньги надо забрать не забыть. Подарки я никому оставлять не намерен.
Благополучно добрались до Галича. Илья всю дорогу, кажется, дремал, а Роман ловил падающие шарики в своем мобильном телефоне. Переходил с уровня на уровень, но в простом варианте игры – на более сложные не переключался: не хотелось проигрывать.
До поезда оставалось почти шесть часов. По городу ходить не хотелось; после Чухломы Галич показался шумным, многолюдным, разбросанным.
Нашли неподалеку от станции кафе, заказали первое, второе, пива. Ели медленно, молча. Разговаривать было не о чем, да и неловко друг перед другом, будто натворили что-то, друг друга подвели, опозорились.
Как ни тянули время, а оно почти не двигалось. Точно бы издевалось.
Подумывали было поменять билет на ближайший поезд до Москвы, но не стали – их поезд прибывал на Ярославский вокзал очень удобно, как раз к открытию метро… Уселись на свободную лавку, стали пытаться заснуть. Иногда удавалось отключаться, но на считанные минуты. Эти засыпания и пробуждения еще больше тормозили движение времени.
Часто выходили покурить, обсуждали висевшую на стене картину с Лениным на трибуне в окружении красных флагов. Один раз Илья устроил переполох – ему показалось, что забыл фотоаппарат в гостинице. Вытащил чуть ли не все вещи из рюкзака, пока не обнаружил кофр…
В поезде сразу легли на полки, отвернулись к стенкам и уснули. Спали крепко до самой Москвы. Проснулись освеженными. Роман думал, что будет хуже.
…Они давно не бывали ранним утром на площади трех вокзалов и сейчас удивились, что тут оживленно, как днем. Ларьки работали, реклама пестрела, музыка громыхала, люди суетились. Таксисты приглашали довезти куда угодно.
Возле входа в метро колыхалась толпа. Ждала, когда откроют станцию. Роман с Ильей пристроились у колонны недалеко от дверей, закурили. Роман проверил содержимое сумки, вылил из термоса забытый чай. Вылил в урну, а из щелей урны тот растекся по асфальту.
Подошла женщина лет сорока пяти. Скромно одетая, лицо не алкашки, не бомжихи. Сказала что-то невнятно.
– А? – потянулся к ней Илья.
– Девушку молодые люди не желают?
Илья отшатнулся испуганно:
– Нет-нет!
– И почем? – спросил Роман.
– Полторы тысячи час.
– М-м, спасибо, не надо.
– Ну хоть тысячу тогда. Как?.. У нас хорошие девушки, чистые. – Голос женщины стал слезливым. – Пойдемте, сами посмотрите.
– Я из любопытства просто спросил, – стал раздражаться Роман.
– Странное у вас любопытство…
– Дело в том, что я писатель. Мне нужно знать.
Женщина пожала плечами и перешла к другой группке мужчин.
– Слушай, – как-то вкрадчиво произнес Илья, – а ты что-нибудь писать о поездке нашей планируешь? То есть – есть сейчас мысли какие-нибудь, а? Или – пустота?
– Да я, в общем-то, написал давно уже о подобном целую повесть. Нафантазировал, как парни на выходные в Можайск оторваться едут. И их там ждут обломы сплошные.
– А, – Илья закивал, – помню. “Афинские ночи”.
– Угу. Так что… – Роман закурил. – А вообще жалко, что теперь творческих командировок нет. Чтоб прийти куда-нибудь в журнал, подписать договор на повесть, получить аванс и рвануть. Куда там обычно ехали?.. БАМ, Братская ГЭС… Или делегации хоть. Смеялись над этими писательскими десантами, а ведь хоть что-то. Россию-то писателю надо видеть. Прокатиться бы… А такие поездки – рискованно. Могли ведь нас там вполне уработать. И хрен кто бы нашел. Пропали и пропали, мало ли… Да?
Илья что-то собрался ответить – согласиться или возразить, – но тут отперли двери станции “Комсомольская”, и толпа потянула Романа с Ильей к турникетам. Стало не до разговоров.
∙