Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 2009
Мы были не первыми на том пути поперек России. Прежнюю писательскую бригаду мы меняли в Красноярске.
Красноярск был чист и свеж, прохладная щекотка забиралась под воротник.
В поезде, в специальном писательском вагоне, мы надеялись обнаружить непоправимые следы пребывания прежней бригады, вроде надписей, ржавым гвоздем нацарапанных на стене возле кровати: “Здесь жил и страдал Роман Сенчин” или, например: “Лукьяненко – лучший” (без подписи). Но надписей не нашлось. В поезде царил идеальный порядок.
Зато я нашел в своем купе отличную, чуть ли не ручной работы, деревянную кружку, видимо, подаренную кому-то из наших предшественников. Так что, если кто-то из писателей потерял эту вещь, знайте: она у меня, и я вам ее не верну.
Нас было мало. Писатель и критик Павел Басинский; из-под очков поблескивали строгие и одновременно лукавые глаза. Наше всё Дмитрий Быков. Дмитрий Новиков из Петрозаводска, большой и наблюдательный. По крайней мере он все время наблюдал за мной и часто моргал при этом. Детские писатели Эдуард Веркин и Сергей Георгиев, держащиеся несколько поодаль от недетских писателей. Прозаик, эссеист Игорь Клех, самый умный. Живые классики Евгений Попов и Леонид Юзефович. И я.
Встречались писатели в основном в тамбуре, потому что на каждой станции нас развозили по сторонам на целый день и собирали обратно только ближе к вечеру.
Встретившись после разнообразных и восхитительных красноярских похождений по разнообразным учреждениям со своими коллегами, я обнаружил, что счастлив был не только я: счастливы были все. Сибирь и сибиряки сразу же овладели писательскими сердцами легко и полновластно.
В каждый последующий город мы прибывали в 4.30 или в 5 утра. Писателей немедленно поднимали и высаживали на улицу, где шел редкий снег и нежно похрустывали лужи.
“Ночь в пути – день в работе” – таков был девиз нашего путешествия. Нам было сложно, не скрою. Утром писатели все время хотели спать, но не подавали вида. Просто засыпали иногда – и все.
Прибыв в Иркутск, мы отправились на Байкал и увидели его. Наши сердца не разорвались от легкого и не столь обильного, как кажется, алкоголя, и поэтому некоторые из нас, например, я, тут же умерли от счастья.
За обедом наше настроение немного выправили, сообщив в порядке тоста, что “…вы не первые русские писатели, приехавшие сюда. Здесь был по дороге в ссылку Радищев. Здесь был по дороге в ссылку Короленко…”. И далее по списку, не говоря уже о декабристах, среди которых, напомню, было более двадцати поэтов.
Но и это не сломило нашей писательской и поэтической воли к радости.
В Улан-Удэ душевные потрясения шли одно за другим.
Нас встретил глава местной писательской организации – большой и красивый человек в национальной одежде. Он прочел буддистскую молитву и водкой из свежеоткрытой бутылки окропил пространства, чтоб эти пространства нас ничем не обидели.
Все сбылось.
Буддистский оберег был усилен двумя шарфами – белым и голубым, которые обязаны были по замыслу дарителей принести нам мир и достаток; и, будем надеяться, принесут.
Чита – последний город на нашем пути – выглядела несколько печально.
Там бурно проходили выборы кого-то куда-то, и весь город был украшен всевозможными бодрыми и кристально честными лицами, подобные которым еще на Черноземье успели надоесть.
Лица выглядели гораздо ярче и упитанней, чем сам город.
Сырым читинским вечером спустился я в кафе той гостиницы, где коротали мы последнюю ночь, бессонные, бурные.
Нас преисполняли впечатления. Лично я увидел на встречах несколько тысяч прекрасных людей. Я никогда не догадывался, что в России их так много. Почти все.
И вот в кафе сидели литераторы, прилетевшие к нам на смену. Литературовед Дмитрий Бак, внимательный и улыбчивый. Поэт Игорь Иртеньев, красивый и спокойный. Андрей Геласимов, с казачьей кровью и европейскими манерами. Внешне невозмутимый, как разведчик большой литературы, Борис Евсеев. Живой классик Андрей Дмитриев. Моё дружище Алексей Варламов, со светящимися глазами.
Мы обнялись – с кем были знакомы близко и поздоровались – с теми, с кем не стоило быть запанибрата с первого шага.
Немного поговорили о том, как все у нас было. Ну как, как? “Да так как-то все, брат Пушкин”.
Тут в кафе вошел один из самых видных литераторов нашей команды; ему было сложно, но он держался безупречно.
Те, что шли на четвертый, заключительный этап, рванулись было приветственно к нему – пожать руки, прикоснуться могучими лбами… Но литератор нашей команды почти демонстративно сел за другой столик, хмурой спиной повернувшись.
Четвертый этап осел, удивленно.
Здесь зашел еще один литератор, живший в соседнем со мной купе, и к нему тоже метнулись взоры, потянулись руки… Но и в этот раз, едва сделав ручкой издалека, литератор нашей команды уселся в свой дальний угол.
На другое утро я, смеясь, рассказывал эту сцену Леониду Абрамовичу Юзефовичу, и он тоже немного посмеялся, иронизируя сразу надо всеми.
– Ну а чего они хотели? – риторически и весело спрашивал он, имея в виду литераторов “четвертого этапа”. – Мы-то уже дембеля, пол-России оставили за спиной… А они!
Думаю, если б наша команда попалась “четвертому этапу” во Владивостоке, они б доказали нам, кто тут дембеля.
С другой стороны, памятное сие путешествие опровергло миф о писательской ветрености, о писательском алкоголизме и вообще о писателях как о носителях самых неприятных человеческих качеств. Никто не потерялся. Никто не вышел, сорвав стоп-кран, в тайгу. Никто не остался после встречи с читателями, скажем, в тюрьме – куда писатели тоже заезжали. Никто не бегал по другим вагонам в розовом нижнем белье с криками: “Я великий писатель земли русской! Берите этот… автограф!” Никто даже не подрался ни разу. Никто не потерял рассудок, пенсне и ботинки. Все сберегли тебя, русская речь, в своей сухой и горячей гортани.
В общем, писатели не просто люди как люди. Писатели – очень хорошие люди, настолько высокой нравственности, что даже удивительно.
Простой пример: я взял с собой два литра спирта девяносто шести градусов крепости. Мы выпили только один литр. Ну? Что тут еще сказать.
Литераторы доказали, что в следующей поездке под кодовым названием “Вокруг света за 80 дней” они будут вести себя достойно высокого звания русского писателя.
Я тоже поеду, если что. Где тут записывают? Мы должны увидеть трезвыми и честными глазами мировой кризис.
∙