Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2009
Творчество Джакометти делает для меня наш мир еще более невыносимым: настолько этот художник смог упразднить, кажется, все то, что мешало его взгляду, и показать то, что останется от человека, когда исчезнет видимость.
Жан Жене
К сожалению, в нашей стране нет культуры восприятия скульптуры – в советское время ее было слишком много, причем большая часть – тяжелое, монументальное ремесленничество. Из скульпторов мы, пожалуй, назовем только Родена. Однако нам представился шанс расширить кругозор: в Москве в Музее личных коллекций прошла выставка Альберто Джакометти. На Венецианской биеннале 1962 года его признали самым великим скульптором XX века. В России же его знают во многом благодаря Роману Абрамовичу, который в прошлом году приобрел его скульптуру “Венецианка”.
Масштабность состоявшейся выставки трудно переоценить. Триумфальное шествие Джакометти по миру началось еще в 2001 году, который был объявлен искусствоведами “годом Джакометти”, но до нас его работы добрались только сейчас. Позади – пять лет переговоров, ведь многие экспонаты впервые покинули Швейцарию. Большинство его скульптур настолько хрупки, что перевозить их просто опасно. Помимо скульптуры, на выставке представлены живопись, графика и наброски Альберто Джакометти. А чтобы знакомство было еще более полным – фотографии, сделанные его другом Эрнстом Шайдеггером.
При попытке определиться с жанром, в котором работал художник, неизменно возникают трудности. Мятежный Джакометти приложил руки – в буквальном смысле – ко всем основным художественным направлениям XX века. Творчество вовлекло его в свой испепеляющий круговорот с самого раннего детства. Отец Альберто, Джованни Джакометти, был довольно известным художником, живописью занимались его дядя и крестный, братья тоже впоследствии имели отношение к искусству.
Начинал Джакометти с импрессионизма. Самая ранняя из представленных на выставке работ – “Автопортрет” 1920 года – написана мастерски, но подражательно. Это живописное упражнение, выполненное на “отлично”, квинтэссенция Сезанна и Матисса. Кстати, с последним они пересеклись не только в художественной, но и в бытовой плоскости. Переехав в Париж, молодой Джакометти вместе со своим братом Диего оформлял интерьер в доме художника. Тесная субъективная реальность импрессионизма оказалась для Джакометти чуждой, но зато помогла опеределиться с жизненной целью – постигнуть объективную суть вещей. Поэтому закономерно, что его потянуло к направлениям более авангардным и просторным.
В 1925 году Джакометти обратился к кубизму. Начинаются его взаимоотношения с пространством и миром “вещей-в-себе”. “Как-то я смотрел на портфель, лежащий на стуле в комнате. Мне и впрямь показалось, что этот предмет не только одинок, но обладает неким весом, или скорее отсутствием веса, что мешает ему воздействовать на другой предмет. Портфель был одинок настолько, что у меня сложилось впечатление, что, если поднять стул, портфель останется на своем месте. У него были собственный вес, собственное место и даже собственная тишина”. Постепенно острота скульптур сглаживается, формы становятся более условными. “Смотрящая голова” 1928 года, представляющая собой бронзовый лист с едва различимыми впадинами глаз, привела в восторг сюрреалистов. Тему продолжили “Рука” и “Нога” – рефлексия на тему ужасов Первой мировой войны. Примерно в это же время появился цикл скульптур “Женщины-ложки” – реверанс примитивной африканской скульптуре. Схематичные и сексуальные, они декларировали упрощенное, инстинктивное восприятие пола.
Таким образом, начиная с роли статиста в свите Дали и Бретона, очень скоро Джакометти становится их королем. Между тем внутренние противоречия не позволили ему продолжать изыскания в этом направлении. Сюрреалистический ресурс воображения его не удовлетворил, вопросы остались без ответа. Стороны обменялись взаимными претензиями. Дали и сотоварищи не понимали его увлечения в работе с моделями, а он не принимал главенства художника за счет деперсонализации объектов. Их объединяли не общность цели, а стремление к поискам.
Вскоре у Джакометти появилась новая фаворитка – смерть. В Альпах на его руках от сердечного приступа скончался голландский библиотекарь, и впечатлительный Джакометти решил подойти к постижению смысла с другой стороны. С конца. Он оформлял сюрреалистическую поэзию Кревеля, организатора “Клуба самоубийц”, и делал иллюстрации к поэтическому сборнику Мишеля Лейриса “Живые останки, безымянные”. От эроса вектор внимания сместился к танатосу, к попыткам постижения Ничто, а следовательно, встреча с экзистенциализмом была неизбежной. Сама его личность была насквозь экзистенциальной: всю жизнь он записывал свои размышления и сны, вел дневники, анализировал на бумаге собственные работы, писал мемуары и статьи о современном искусстве.
Скульптуры Джакометти стремительно уменьшаются в размерах, человек отправляется на поиски, идет вдаль. Сартр настолько восхищен, что называет его работы пластическим воплощением экзистенциализма и даже увековечивает его в романе “Слова”: “Лет двадцать назад Джакометти, переходившего вечером площадь Италии, сшибла машина. Раненный, с вывихнутой ногой, в обморочном ясновиденье, он прежде всего ощутил нечто вроде радости: «Наконец что-то со мной случилось!» Человек крайностей, он ждал худшего; жизнь, которую он любил беспредельно, не желая никакой иной, была перевернута, быть может, поломана дурацким вторжением случая. «Ну что ж, – подумал он про себя, – не судьба мне быть скульптором, не судьба жить, я родился попусту». Но его привело в восторг, что миропорядок внезапно обнажил перед ним свою угрожающую сущность, что он, Джакометти, уловил цепенящий взор стихийного бедствия, устремленный на огни города, на людей, на его собственное тело, распростертое в грязи”.
Восприняв катастрофу как сигнал к очередному перевороту, Джакометти переживает новый “кризис жанра”. Каждый раз, оказываясь на перепутье, он берет в руки кисть и карандаш. Осознавая вынужденность его живописи и графики, очень сложно воспринимать ее беспристрастно. По сравнению со скульптурой она, безусловно, проигрывает. Особенно разочаровывают портреты. В работе над ними он пытался подробно выразить трехмерное пространство в двухмерном, а не создать новое – и этот путь привел его в тупик. Как следствие – черные, неживые от обилия мазков лица. Картина “Три гипсовых головы” представляет собой скульптуру на холсте, символично расставляя приоритеты в его взаимоотношениях со скульптурой и живописью. Особого внимания заслуживают, пожалуй, только наброски. Для набросков он часто использовал стены мастерской, которые потом закрашивал. Если только представить, как много мы из-за этого потеряли…
В графике есть простор для необходимой Джакометти условности. Проблема в том, что ее сложно воспринимать непрофессионалам, ведь часто это просто упражнение, чтобы размять руку перед тем, как перейти к главному. А вместе с тем эти наброски действительно хороши – особенно цикл “Париж без конца”. Джакометти открывает нам Париж художника в восприятии обывателя – Монпарнас, узенькие улочки, кафе. Все так и было: он вел богемную жизнь, кочевал по питейным заведениям, много гулял. В скульптуре об этом напоминает худая, нервная, готовая сорваться с места “Собака”, которую он создал, когда только переехал в Париж, но отлил в бронзе намного позже. Эту собаку он считал своим автопортретом. Был еще гипсовый кот, который до нас, к сожалению, не доехал из-за хрупкости. Вообще к некоторым своим работам он относился с пренебрежением – они валялись на полу в мастерской и рассыхались от времени. И, если бы не присмотр его брата Диего, большая их часть до сегодняшнего момента не сохранилась бы. Диего, кстати, был любимой моделью Джакометти – наверное, только он мог выдержать изнуряющие сеансы натурщика. В зрелом возрасте натурщицей была его жена Анетта, с которой он делал серию “Венецианки”. Это одни из немногих работ, где плоть дышит и пульсирует.
Последний, самый запоминающийся виток творчества Джакометти прошел под девизом “От маленького – к вытянутому”. Идеей для Джакометти послужил дорожный знак. Причина очередной смены траектории больше эстетическая, чем философская. Видимо, в конце жизни мастер просто устал искать ответы на “проклятые” вопросы, начал постигать искусство интуитивно и наконец пришел к гармонии.
Есть одно упражнение, очень полезное для начинающих художников. Нужно сменить фокус зрения с предмета на пространство, попытаться “рассмотреть воздух”, то, какие очертания этот воздух образует вокруг предмета. Очень трудно этого достичь, но возле скульптур Джакометти – возможно, потому что невидимая глазу атмосфера становится частью объекта. Скульптуры режут воздух, становятся замочной скважиной в новую реальность. Он, действительно, смог сделать то, на что положил всю жизнь, – подчинить себе пространство. Жан Жене, его друг и автор эссе “В мастерской Джакометти”, не зря называл его “скульптором для слепых”. Создается ощущение, что Джакометти работал не глазами, а руками. И потому на бронзе стремишься разглядеть отпечатки его пальцев. В отличие от других скульпторов он не воплощал мир с помощью скульптуры, а постигал его доступными ему художественными средствами.
Важным проектом зрелого Джакометти стала скульптурная композиция для площади Манхэттен Чейз в Нью-Йорке, которая так и осталась незавершенной. Три скульптуры – “Голова”, “Мужчина” и “Женщина” – выставлены в отдельном зале. Несмотря на небольшой размер они цепко держат пространство и с масштабом площади вполне бы справились. Джакометти любил, чтобы его скульптуры фотографировали на улице, и часто выносил их “на прогулки”. В этих немых пешеходах воплотились все основные антиномии: беззащитность и собственное достоинство, покой и динамика, дружественность и одиночество. Наблюдая за его пластическими работами, мы оказываемся в условиях тотальной изоляции: художник больше не существует, зритель тоже. Остается только скульптура. Все это улавливает даже не подготовленный к восприятию искусства глаз. Потому посетить выставку очень хочется посоветовать тем, у кого до этого отношения с выставками не складывались.
Джакометти был известен в России только по переводным монографиям. Тем не менее его творчество получило продолжение в… русском доперестроечном соц-арте. В 1987 году Леонид Соков создал композицию “Ленин и Джакометти”, где гипсовый коренастый Ленин пожимает руку костлявому инопланетному пришельцу-Джакометти. В этом есть смысл, оригинальность и подтекст, но с художественной точки зрения парафраз неудачен. Слишком уж не похож этот нелепый человечек, будто вылепленный детсадовцем, на одухотворенных странников Джакометти.
Несомненным успехом экспозиции можно считать фотографии, сделанные другом и биографом Джакометти Эрнстом Шайдеггером в течение двадцати лет. Благодаря им мы можем, хоть и грубыми штрихами, нарисовать для себя портрет этого художника. Так что же он за человек, этот загадочный Джакометти? Прежде всего – красивый. Он сам любил это слово и часто повторял: “Как красиво” (причем это с равной вероятностью могло относиться и к работе Микеланджело, и к куче мусора). Не очень счастливый в личной жизни, но очень близкий со своей семьей. На одном из снимков фотограф запечатлел его рядом с матерью. Они выглядят почти ровесниками, сидят в одинаковых позах и, кажется, ведут друг с другом молчаливый диалог. А еще Джакометти – чудаковатый любитель хаоса. В его мастерской постоянно царил невообразимый бардак. Хотя в этом хаосе наверняка была понятная лишь ему упорядоченность. Мастерская была его домом – другого он не имел, всю жизнь кочуя по дешевым гостиницам. И последний мазок к портрету: Джакометти всегда работал в костюме и галстуке, но вполне мог укутать в свой пиджак еще не просохшую скульптуру.
Доподлинно известно, что Джакометти всю жизнь страдал эпилепсией. Этот факт многое объясняет и в творчестве, и в характере. Болезнь послужила ему призмой, через которую он мог воспринимать мир особенно. Ощущение телесной непропорциональности, свойственное эпилептикам, он сделал художественным почерком, патологическое упрямство – творческой одержимостью, а посещавшие его накануне каждого приступа видения запечатлевал в бронзе.
На выставке было представлено около семидесяти работ. Это то оптимальное количество, которое позволяет составить представление о художнике, но при этом не утомляет. Посетителей очень много, причем большинство возвращаются сюда еще и еще. Потому что от работ Альберто Джакометти исходит четко уловимое ощущение точности, верности, внутренней правды – словом, той объективности, которую он всю жизнь искал.
∙