(Воспоминания об Аркадии Штейнберге)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2009
Воспоминания об Аркадии Штейнберге: “он между нами жил…” Составитель В.Г. Перельмутер. – М.: Русский импульс, 2008.
Несколько лет назад, в год празднования очередного пушкинского юбилея, по телевизору показывали замечательные анимационные фильмы Андрея Хржановского, в том числе его биографический цикл по рисункам и текстам поэта и пушкиниану, составленную из детских рисунков. Тот, “детский”, Пушкин (если не ошибаюсь, фильм назывался “День чудесный”) запомнился особым эмоциональным переживанием. У каждого ребенка, произведение которого вошло в пушкиниану, были свой Пушкин и личный интерес к нему. На стыке непосредственного детского видения и потрясающей режиссерской работы возникло наивное и трогательное кино о поэте, с которым всегда интересно и в которого невозможно не влюбиться.
Книга воспоминаний об Аркадии Штейнберге “он между нами жил…” напоминает анимационный фильм, “снятый” ее составителем по портретным наброскам и эскизам современников и друзей поэта, его коллег и учеников. Собственно, что есть мемуары, как не зарисовки по памяти? Мы же так и говорим: “изобразить героя”. А вдобавок наш герой, будучи человеком незаурядным и темпераментным, и сам любил “изображать” факты своей биографии лично и во всю мощь исполнительского и импровизаторского таланта. Его жизнь была настолько невероятна, что эти факты иногда казались хорошо придуманными. Друг Штейнберга, поэт и историк литературы Вадим Перельмутер отмечает, что “бытовавшие рассказы о нем нередко смахивали на предания”.
Многократно повторенные разными людьми одни и те же истории, эпизоды, байки, картины, накладываясь друг на друга, оживают, выстраиваются перед глазами читателя в увлекательное кино о яркой и трагической судьбе прекрасного поэта, талантливого художника, графика и скульптора, классика художественного перевода Аркадия Акимовича Штейнберга.
Авторы вошедших в книгу воспоминаний обращают внимание на то, что этому человеку всегда было интересно. И поэтому так интересно было с ним. У каждого был свой Штейнберг…
“Озорство, игра были свойственны Штейнбергу до самого последнего дня и составляли пленительную черту его характера… Его нельзя было не любить” (Семен Липкин. Вторая дорога).
“Не зря ведь, когда мы думаем о Штейнберге, вспоминаем его густую черную гриву, бархатный бас и речи, полные мудрости и остроумия, в памяти вспыхивает веселое имя Пушкина” (Владимир Леванский. Дорога вторая).
“С годами я убедился, что он из той породы людей, которые находят радость жизни даже в тюрьме и под артиллерийским обстрелом. Ему как никому другому были близки пушкинские строки:
Есть упоение в бою
И бездны мрачной на краю.
В этом чувстве есть какое-то божественное и одновременно мальчишеское легкомыслие” (Александр Ревич. Об Аркадии Штейнберге).
Видимо, пушкинское эхо в книге о Штейнберге мне померещилось совсем не случайно.
В 2007 году, к столетию со дня рождения поэта, издательство “Русский импульс” выпустило книгу его произведений “Вторая дорога. Стихотворения, Поэмы. Графика”. Многим читателям “Вторая дорога” открыла путь к творчеству Штейнберга (прежде существовал единственный однотомник его стихотворений и поэм “К верховьям”, вышедший в 1997 году, через 13 лет после смерти автора). Одновременно с поэтической книгой издателями был задуман биографический том, являющийся своего рода комментарием к предыдущей работе, который включал бы в себя не только мемуарные очерки, но также письма, фотографии, записи бесед и другие материалы.
Проекту было суждено осуществиться через год. Книга “Воспоминания об Аркадии Штейнберге: “он между нами жил”…” дарит читателям самого Штейнберга. Это не сага и не сборник забавных анекдотов о “почти культовом” персонаже литературной и художественной Москвы шестидесятых-семидесятых (хотя книга убеждает в том, что до сих пор никому не дано устоять перед обаянием его личности). Но это – осознание каждым участником событий уникальности произошедшей в их жизни встречи, некая коллективная реконструкция любимого образа, а также символичная дань памяти универсальному таланту, оказавшему огромное влияние на жизнь и творчество столь многих людей.
Все три книги (включая “К верховьям”) придуманы, составлены, текстологически подготовлены и, так и хочется сказать, смонтированы Вадимом Перельмутером.
Между прочим, слово аниматор в переводе с латыни означает “дающий жизнь”…
Роль, которую Штейнберг сыграл в истории русской культуры середины XX века, огромна. По его инициативе была проведена “бесцензурная” тарусская выставка 1961 года (предшественница знаменитой выставки в Манеже), успех которой повлек за собой создание Тарусского музея. Благодаря Штейнбергу обрели свое творческое лицо художники Дмитрий Плавинский, Борис Свешников, Борух и Эдуард Штейнберги и др. Он вырастил целое поколение блистательных российских переводчиков (Юрий Александров, Евгений Витковский, Роман Дубровкин, Владимир Летучий, Владимир Тихомиров, Илья Смирнов и др.).
Несмотря на все это, ни его биография, ни творчество не известны широкому читателю. Поэтому неплохо было бы – на основе мемуарных очерков – поговорить о его жизни и судьбе.
Аркадий Акимович Штейнберг родился 11 декабря 1907 года в Одессе, в семье преуспевающего врача. Дома царил “нормальный дореволюционный быт обычной интеллигентной семьи”. Отец его был весьма образован; помимо медицинского факультета окончил Санкт-Петербургскую консерваторию по классу пения, имел огромную библиотеку, владел немецким языком. Аркадий тоже в совершенстве освоил немецкий – одна из его гувернанток была австриячкой. Благодаря ей он прочел по-немецки огромное количество книг. И позже, в реальном училище Святого Павла, часть предметов преподавали на этом языке.
В доме часто музицировали. Как и многих детей из хороших одесских семей, его с пяти лет учили играть на скрипке, учителем был легендарный педагог Столярский. Музыкантом Штейнберг не стал, но любовь к музыке пронес через всю жизнь, играл на скрипке, гитаре, фортепьяно и фисгармонии.
Самым ярким впечатлением детства осталось штудирование томов отцовской библиотеки. В двенадцатилетнем возрасте ему попался в руки “Потерянный рай” Мильтона в переводе Чюминой. Прочтя его, он испытал, по его словам, потрясение. Эту книгу потом долго возил с собой, встреча с ней оказалась судьбоносной – через много лет он сам возьмется переводить Мильтона, и “Потерянный рай” станет главным трудом его жизни.
Февральскую революцию Штейнберги восприняли радостно, но благополучная жизнь быстро начала разваливаться. В 1921 году отца вызвали на работу в Москву. Пережив эпидемию сыпного тифа, семья последовала за ним. Десятилетку Аркадий заканчивал уже в Москве. В это время он начал писать стихи и много рисовал, посещал уроки художника-импрессиониста Харламова, занимался в его студии на Арбате, затем работал у Юона. В 1925 году поступил во Вхутемас, директором которого в те годы был Фаворский.
Это была лучшая пора Вхутемаса. Штейнберг учился на отделении керамики, но пробовал себя во всяком рукомесле (это его словечко), живописью занимался в классе у Штеренберга, графикой – у Таубера. В 1927 году он по “личным обстоятельствам” вернулся в Одессу, где продолжил обучение в Институте изобразительных искусств. Технику офорта, литографии и ксилографии постигал на уроках старого художника, одного из основателей украинской станковой графики, обрусевшего немца Заузе. Через два года Аркадий вернулся во Вхутемас, но диплома так и не получил: начались яростные нападки АХР на “старое” искусство, Фаворского сменил Новицкий, Вхутемас был преобразован во Вхутеин, учебное заведение переведено в Ленинград, куда и надо было ехать защищать диплом. Штейнберг не поехал: он считал, что уже прошел хорошую школу. К этому времени он не только писал стихи, но и начал печататься.
“Аркадий обладал редким и благородным свойством: он умел радоваться чужому успеху, радоваться от души, заразительно – и доказательно. Он мне сказал: “Я тебя познакомлю с двумя поэтами, лучше которых нет среди молодых. Мы вчетвером составим могучую кучку”. Так я узнал Марию Петровых и Арсения Тарковского. С тех пор прошло пятьдесят шесть лет, и я, как и тогда, и сейчас считаю, что Тарковский, Петровых, Штейнберг – самые значительные поэты моего поколения” (Семен Липкин). Липкину же принадлежат грустные слова: “Мы были чужими своему литературному поколению”.
“Я довольно широко печатался в центральных журналах”, – написал Штейнберг в автобиографии. Это преувеличение. Печатали на самом деле мало и неохотно, но тем не менее значимые публикации в период с 1929-го по 1937 годы были: в “Литературной газете”, “Новом мире”, “Молодой гвардии” и “Красной нови”. Его заметили, а выделиться в эпоху поэтического бума было непросто. Забавно, но когда Штейнберг с Тарковским в начале творческого пути однажды попали в гости к Мандельштаму и прочли ему юношеские стихи, Осип Эмильевич обозвал их графоманами.
“В начале 1930 г. Штейнберг опубликовал в “Литературной газете” стихотворение об охоте на волков. Насколько я помню, оно было написано под впечатлением “Смерти волка” Виньи. В одном интервью Маяковский, не называя автора, похвалил метафору из этого стихотворения: “курки осторожно на цыпочки встали”. Если поразмыслим над тем, что интервью было взято у Маяковского за месяц, кажется, до его самоубийства, то похвала приобретает особое значение.
Высоко ценил талант Штейнберга знаменитый в то время Эдуард Багрицкий” (С. Липкин).
В середине тридцатых годов Штейнберг был уже хорошо известен завсегдатаям поэтических вечеров. “Энергичные стихи, да еще в замечательном актерском исполнении, производили эффект резкий, надолго запоминающийся…” (Элизбар Ананиашвили. В те баснословные года…). Но публикации постепенно прекратились, одно из стихотворений попало под каток борьбы с формализмом, который уже катился по стране, набирая обороты. Увернуться от него помог Г. Шенгели, редактор отдела творчества народов СССР Гослитиздата. Так Штейнберг и его товарищи занялись стихотворным переводом.
Став профессиональными переводчиками, Штейнберг и Тарковский среди других работ взялись совместно переводить черногорского поэта Стийенского. Переводы стали широко известны (Липкин остроумно называл эту работу “переводами нового типа”), жизнь переводчиков пошла в гору, их приняли в Союз писателей, Штейнберг даже успел построить дом в Тарусе, но в 1937 году его арестовали. С первым арестом связан весьма показательный эпизод. Когда Аркадия пришли забирать, мама его на прощание воскликнула: “Кадя, я вижу, тебе интересно!” И сын ей ответил: “Да, очень!”
Тогда ему, можно сказать, повезло. Стараниями близких, добившихся пересмотра дела, в 1939 году он был отпущен на волю и реабилитирован. На войну пошел добровольцем; прошел Южный фронт, потом Северо-Кавказский, в 1944-м получил чин майора, был награжден медалью “За боевые заслуги” и орденом Отечественной войны I степени. В октябре 1944 года в Бухаресте Штейнберга вновь арестовали по доносу. В этот раз он получил по приговору восемь лет.
“Штейнберг говорил, что, по его наблюдениям, в лагерях неизбежно и прежде всех – без шанса уцелеть – погибали те, кто относились к своему сроку как к чудовищной несправедливости, перерыву в жизни, который надо не пережить – переждать, а не как к самой жизни, к одному из ее проявлений, пусть крайнему, психологически тяжелейшему, но неукоснительно следующему общим для всего живого закономерностям. Понимающие это могли не выжить, непонимающие не могли выжить. И еще он любил повторять, что важнейшее свойство жизни – ее соборность, что любая часть, малый сколок с нее несет в себе признаки и приметы целого. И что это знание дали ему годы лагерей Приамурья и Ухты” (В. Перельмутер. Контуры “Потерянного рая”). Находясь в заключении, Штейнберг окончил фельдшерские курсы, спас от смерти молодого талантливого художника Свешникова, написал свои лучшие стихи о любви, рисовал, играл на скрипке, начал работу над поэмой “К верховьям”, присматривался и подступал к переводу “Потерянного рая”.
…Он был так внутренне свободен, открыт и безмятежен, что многие из знавших его людей впоследствии с удивлением признавались, что за годы общения даже и не подозревали о том, какой ад ему пришлось пережить. Галина Маневич пишет, что цыгано-еврейскую лагерную тоску он лишь изредка передавал своим пением под гитару. А книгу воспоминаний завершает пронзительная подборка писем 1941-1954 годов, которые он писал семье с фронта и из лагерей.
По окончании лагерного срока и ссылки Штейнберг поселился в Тарусе. Он много работал, писал стихи, картины, переводил. Таруса постепенно становилась культурной Меккой, здесь часто бывали и жили летом Заболоцкий, А. Цветаева, Н. Мандельштам, Рихтер, Паустовский, Оттен. Потом, как говорят, с легкой руки Штейнберга, в Тарусу “подтянулись” художники.
“Среди учеников, друзей и постояльцев Штейнберга были Плавинский, Воробьев, Зверев, Свешников, сын Аркадия Эдуард Штейнберг и другие… Весь этот деревенский дом был украшен фантастического вида деревянными скульптурами, выполненными самим хозяином, по стенам были развешаны яркие картины. Явственно пахло свежей краской, поскольку толпа молодых художников, рассевшихся на лавках, демонстрировала Аркадию Акимовичу свои только что сделанные работы. Ценителем, как я поняла, он был строгим. Но они, ничуть не обижаясь, с очень серьезным видом ловили каждое его слово” (Галина Корнилова. В Тарусе).
В 1961 году он стал одним из инициаторов, редакторов и составителей нашумевшего сборника “Тарусские страницы”, в котором была опубликована единственная при жизни полноценная подборка его стихов (около 1000 строк). “Прочитав их, я убедился в справедливости изречения Камоэнса, пересказанного Жуковским: “Страданием душа поэта зреет”. Огромные стихи!” (С. Липкин). Сборник этот стал значительным событием в нашей литературе, в нем были напечатаны стихи и очерк М. Цветаевой (после многолетнего молчания), очерки Н. Мандельштам, произведения Заболоцкого, Слуцкого, Самойлова, Коржавина, Ю. Казакова, Паустовского, Окуджавы, Корнилова и др.
В 1963-1967 годах Штейнберг пишет поэму “К верховьям”. Липкин называет эту великолепную поэму “вершиной штейнберговской содержательности”. Попытка опубликовать ее в первой в жизни книге собственных стихов обернулась для автора шестнадцатилетними мытарствами: издатели и редакторы безжалостно сокращали и коверкали “К верховьям”, пока не “зарезали” совсем. Издавать книгу без поэмы Штейнберг отказался. Что он при этом пережил, трудно себе представить.
Переводами Штейнберг занимался долгие годы и достиг в этом деле значимых профессиональных высот. Он переводил книги Топырчану и якутский эпос, поэму-сказку “Андриеш”, стихи Саути, Киплинга, Бена, Китса, Байрона, Брехта, Тувима, Гейне и др. Недавно самые знаменитые его “поэтические переложения” – “Потерянный рай” Мильтона и книга китайского поэта Ван Вэя – были переизданы (так что читатели сегодня получили всего Штейнберга).
Работу Штейнберга над “Потерянным раем” Сергей Аверинцев приравнивал к “Илиаде” Гнедича, “Одиссее” Жуковского и “Божественной комедии” Лозинского, называя ее классикой перевода.
А параллельно создавалась живопись, которая “завораживает, его картины-притчи подолгу не отпускают от себя. Чаще всего это вымышленные, сфантазированные, но топографически совершенно достоверные пейзажи” (Павел Нерлер. Наше главное творение – мы сами).
На одном из северных пейзажей Штейнберга изображены река, лодка и одинокая фигурка сидящего человека. Всю жизнь Аркадий Штейнберг поднимался к верховьям, так и умер 7 августа 1984 года около своей лодки на берегу реки.
А в феврале 1998 года в Литературном музее в Трубниковском переулке открылась выставка “Возраст века, вечный возраст мой…”, первая полная (девять залов) экспозиция работ Штейнберга, а рядом были выставлены работы его друзей.
“Фантастический город” Аркадия Штейнберга, возведенный им, сейчас кажется грандиозным. Перелистывая страницы воспоминаний, я тихо поинтересовалась в пустоту: “Что вы там поделываете, Аркадий Акимович?” И в ответ явственно послышалось величавое: “Ленюсь!”