Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2009
Анна РУСС
Прочитать через десять лет
Аня Р., первый лауреат премии “Звездный билет”, читала у Василия Аксенова поздние вещи, потому что их привозили в книжные магазины сети ОГИ, где можно дать сто рублей продавцу, взять чаю в кафе, прочитать книжку, допить чай, отдать книжку, забрать сто рублей и уйти домой. Так она (я) их и читала: чаю никогда не хватало на то, чтобы вчитаться.
Еще в младших классах средней школы я отработала скорочтение. Приходилось, потому что нужно было по литературе читать большие книжки, а еще успевать прочитать в школе за смену книжку с родительской полки и поставить к вечеру назад, пока никто не заметил. Были плюсы: могла одолжить книгу у товарища, пообещать вернуть назавтра – и вернуть. Приятно выполнять обещания.
Были минусы: постоянно вылетали внесюжетные элементы. Зато усваивался язык автора. Усваивался, немедленно ассимилировался в конспиративных целях, чтоб потом начать ненавязчиво влиять на сознание и стиль общения.
Когда мне было семнадцать лет, я читала Бориса Виана. Почему-то я больше ничего не помню. Помню, спросили меня: что сейчас читаешь? И я ответила: Виана. Мне на это сказали – это был ведущий старейшего казанского ЛИТО, – так вот, говорит он мне: “Ты это перерастешь. Читай лучше Аксенова”. А я подумала, с чего это мне перерастать Виана, разве это плохая литература?
Сейчас у меня появились товарищи, которые недавно окончили школу. С ними весело, потому что они готовы к любым новым переживаниям, не говорят, что “им уже поздно, они через это уже прошли”. Не закостенели еще. И все они в восторге от Бориса Виана.
“Звездный билет” Аксенова я начала читать, когда попала в шорт-лист одноименной премии. Подумала: а вдруг мне дадут “Звездный билет”, а я именно его не читала.
Все потому, что, когда изучала я дисциплину “современная литература” сначала в Казанском университете, потом в Литинституте, это произведение стояло в списке первым, а преподаватели любили, чтоб студенты читали из списка и второй номер, и третий.
На семинаре они спрашивали: “Кто читал “Преступление и наказание”?” Все поднимали руки. На “Братьев Карамазовых” поднималось меньше рук, на “Идиота” еще меньше, на “Бесов” – вообще только моя. Потому что я была в курсе этой преподавательской слабости. “Звездный билет” – вещь динамичная, небольшая. Ее все читали. Я хотела отличиться. Хитроумно отправлялась в ОГИ и там с чаем глотала “Вольтерьянцев и вольтерьянок”. Было здорово.
Насчет “Звездного билета” – я все понимаю, мне очень стыдно. Но так было нужно.
Так вот, начала я его читать накануне вручения премии “Звездный билет” на Аксенов-фесте в Казани. Его вручили мне. Тяжеленный бронзовый билет со звездными дырочками, компостерной перфорацией и знаковой для меня цифрой “2” на обратной стороне. Тот, что с цифрой “1”, получил Денис Осокин, мой любимый товарищ и прозаик. Для него цифра “2” тоже знаковая, но меняться мы не стали, хотя мое имя назвали первым и наградили меня первой. Что за прозу премию получит Осокин, знали все, а в том, что за поэзию ее дадут мне, многие сомневались, потому что Осокин был вне конкуренции, а мне на пятки наступала прогрессивная молодежь с татарскими фамилиями, что для Казани немаловажно. Все очень хлопали. Статуэтка, диплом и положенный по случаю букет еле уместились у меня в руках, поэтому конверт с материальной составляющей премии я умудрилась вывалить на пол.
В дипломе было написано: “Поэту, входящему в Большую Литературу”. У меня было стихотворение со строчками: “Добро пожаловать, господа, в Большую Литературу”.
Я не стала его читать со сцены. Я вообще потеряла дар речи. Срамота, входит в Большую Литературу, а “Звездный билет” не читала.
Дочитала я его уже после вручения. Мне, стало быть, было двадцать семь лет. У меня уже был ребенок детсадовского возраста. Я читала с экрана компьютера. Вспомнила, что видела экранизацию и она меня не впечатлила. Там герои говорили, а в книжке думали. Кино было про советскую молодежь. А книжка была как-то про меня.
Время от времени я отрывалась от экрана и ходила смотреть на свой билет на родительской полке. Я плакала со слезами.
Больше всего на свете мне хотелось уехать к морю, и чтоб мне было семнадцать, и чтоб кто-то был в меня влюблен, и я тоже чтоб была влюблена. И чтобы это был Сан-Франциско, и чтоб на дворе стояли шестидесятые. Премии должно было хватить на ремонт в квартире, рядом с которой был бы детский сад и в которой мы бы жили вдвоем с дочкой.
Газета, писавшая об Аксенов-фесте, сообщила любознательным читателям, что я родилась в 1891 году. Новость попала в Интернет в неправленом виде. Все звонили и радостно поздравляли меня со стосемнадцатилетием. Я была на сто лет старше героев Аксенова.
“Он достал из сумки новую сигарету. Мокрые штаны и рубашка прилипли к телу. Он стал мерзнуть. Это было прекрасно. Это было то, что нужно. Словно вытащил свою радость со дна моря”, – читала я.
Это было прекрасно. То, что нужно.
Это было написано в шестьдесят первом году, за шесть лет до Лета Любви в Сан-Франциско. За год до битломании.
Это было написано Здесь.
Когда мои прекрасные сопливые товарищи вдохновенно обсуждают Бориса Виана, я не говорю им: “Читайте лучше Аксенова”. “Звездный билет” написан для них, но пусть они прочитают его через десять лет. Его нужно читать через десять лет и плакать со слезами.
Я всегда надеюсь на чудо. Я думала, что Василий Павлович поправится и приедет в Казань. Тогда ему зачем-нибудь скажу что-нибудь очень хорошее и жизнеутверждающее. Почему бы и нет? Чудеса ведь все время бывают.
Не приехал. Наверное, на его жизнь чудес хватило.
Люблю.
Спасибо.
∙