Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2009
Валерий ПОПОВ
И он на будни
не остался…
Хорошие писатели мне в жизни встречались, но славой и всеобщей любовью был озарен лишь Василий Аксенов. И это усугублялось еще и необыкновенным его шармом. Помню, как, оказавшись с ним в Коктебеле в один срок, я пробирался в столовую через кусты, а не шел по аллее, чтобы лишний раз не столкнуться с ним. Также я не ходил со всеми на пляж: к возможной встрече с кумиром надо быть готовым, а я боялся опозориться.
Наверное, какой-то перебор эмоций вокруг себя ощущал и он, поэтому тоже пришел на пляж, когда там никого не было, в знойный послеобеденный час – и мы оказались там вдвоем. Помню маленькую его, крепкую ладошку, голос с сипотцой, располагающую улыбку. Сказал, что закончил одну вещицу, и сейчас будет ее читать в небольшой компании, и приглашает меня. Мы пошли с пляжа вместе в девятнадцатый, кажется, корпус с полным набором крымского шика, и, когда гости собрались, он начал читать. То была “Бочкотара”! И один из счастливых моментов моей жизни. Сколько доброты, блеска, веселья – и это не далекий классик, а человек, с которым ты только что купался! Значит, и твоя эпоха не обделена гениями, и один из них сейчас рядом!
Потом мы уходили по дорожке с другими слушателями. Народ загорелый, уверенный, гладкий – таких в Доме творчества было большинство.
– Да, разгулялся Вася! – несколько снисходительно произнес один, и другие заулыбались, тоже свысока.
“Кто такие они, чтобы судить? Что они сами-то сделали? – разволновался я. – Апломб бездельников, которые всегда знают, как надо!”
Хотя некоторое смущение на фоне восторга испытывал и я. Как-то больно легко все у него “летало” в этой вещи, будто земного притяжения и реальных проблем вовсе нет. А может – и ну их?! Нельзя, что ли, один раз на все плюнуть и лихо погулять? За эту удаль мы и обожаем Аксенова, и с кем бы еще мы так погуляли, как не с ним? Аксенов – писатель-праздник. Серая, унылая равнина нашей жизни не привлекала его. Серость давила его – и вытолкнула отсюда. Потеряли все. И мы, и он. Мы остались без его яркости. А он потерял нашу неказистую жизнь, без которой, оказывается, писателю нельзя. Легко сказать: ну что бы ему все это перетерпеть! Но он был писатель-праздник и на будни не остался. Да ему и “помогли” не остаться!
Потом пошли его книги “оттуда”: “Ожог”, “Остров Крым”. Аксенов! Наш! Но уже – в каких-то других обстоятельствах. “Ожог” еще с нами говорит, а “Крым” – уже с мировым сообществом. Конечно, надо с ним говорить, и хорошо, что нашелся “наш парень”, который с ним объясняется… но язык уже какой-то немножко адаптированный… так же как и жизнь в этих книга слегка “адаптирована”. Ясное дело, для них, для мирового сообщества… Иначе не поймут. Все же мне вдруг стало немножко обидно: не только для меня! И даже – не столько для меня, сколько для… Ясно! У них же там Голливуд! Писатель без Голливуда у них – жалкий неудачник! Это у нас можно в обносках ходить и никто тебя меньше уважать не будет. А там… Хоть Голливуда он не достиг, но дрейф в ту сторону огорчал. Для Голливуда надо попроще? Самое горестное, что Запад нашего Аксенова не понял, не услышал его прелестного “говорка”, счел его несерьезным, не принял, не полюбил. То, что мы обожали, чем жили, оказалось абсолютно не близко им! И в университете Аксенов преподавал не себя! Ахматову. Серебряный век… И пытался в эту сторону подаваться: может, полюбят хоть так? Искусство, политика, история – чего только не было в новых его вещах! Все, кроме живой жизни, которую, увы, из компьютера не вытащишь!.. Теперь, когда эта литература восторжествовала и у нас и пошли в ход “форматные” книги как бы западных технологий, как бы на русском материале, но обязательно искусственном, Аксенова как пионера этого жанра ждал новый успех. Его огромные романы заполнили полки. А у меня на полке стоит его том ранних любимых мною вещей… а романы не лезут. Многое нынче уже “не лезет”, но его место никто не займет.
Последний раз я видел Аксенова на Женевской ярмарке, кажется, в 2007 году. Был круглый стол, посвященный Набокову, швейцарскому жителю. Аксенов говорил о Набокове, как о любимом писателе, я – как о гении, породившем огромное количество холодных и бездарных литературных снобов.
Вечером знаток Женевы Саша Кабаков повел нас в знаменитый мясной ресторан. Погода, как часто бывает на этом знаменитом курорте, была отвратительная. Василию Павловичу почему-то досталось место спиной к двери, а мне – спиной к стене. Он, неважно, видимо, себя чувствуя, ежился, озабоченно поворачивался.
– Василий Павлович! – сказал я. – Мне так все равно где сидеть, давайте пересядем.
– Вот спасибо, – улыбнулся он. – А то спина болит.
Хоть как-то я смог выразить свою любовь к нему!
∙